Ловушка для папы

– Что «только»?

Отец снова не ответил.

– Ну, что «только»? Договаривай, раз начал, – в маминых словах проступила едва заметная обида.

– Только мне почему-то казалось, что у нас семья… Нормальная такая семья, где каждый интересуется мнением каждого, – я уловила в голосе отца незнакомые мне доныне металлические нотки.

– Но, Сережа, я думала…

– Думала? А ты уверена, что это у тебя получилось?

Мама в одночасье вспыхнула, стремительно поднялась и вышла из комнаты. Отец, тяжело ступая, пошел следом. Они закрылись от меня в спальне. Они ВПЕРВЫЕ закрылись ОТ МЕНЯ. Из-за дверей долетали лишь обрывки фраз, из которых никак не складывались пазлы их разговора. Минут через сорок мама, пряча лицо, проскочила мимо меня на кухню. Но я успела заметить слезы в её глазах. И это тоже было ВПЕРВЫЕ.

Утром за завтраком в доме было напряженно, вечером зловеще тихо, а через два дня непривычно пусто. Мама вышла на работу.

Мудрый и любящий отец, совершенно неожиданно для меня, не стал обострять ситуацию и, встретил её вечером с работы букетом цветов и романтическим ужином. Он даже сделал ответный ход – выпустил праздничный номер семейной газеты, задействовав для этого меня и коробку моих фломастеров. Мама была невероятно растрогана, крайне взволнованна и как-то по-особому красива.

Папа, всецело уверенный в том, что мамино желание вырваться из домашнего плена очень скоро сменится тоской по этому самому дому, полным разочарованием в бизнес-начинаниях, а затем полной и безоговорочной капитуляцией, был спокоен, как удав. Но… Но он ошибся. Шли дни – мама приходила с работы озабоченная, сильно уставшая, но невероятно счастливая.

Всё реже стали собираться в доме друзья. А традиционные воскресные обеды, которые я так любила, «перекочевали» сначала в ресторан, а со временем и вовсе превратились в приятное воспоминание. Все чаще задерживаясь на работе и всё больше уставая, мама старалась упростить наш быт и, видимо, чувствуя свою вину, то и дело находила повод «повоспитывать» меня или придраться к папе. Он, в свою очередь, обнаружил в себе неожиданное и очень мужское пристрастие – охоту и стал на выходные исчезать из дома. Мама не возражала. Теперь у неё были свои друзья и свой мир, в котором она была востребована и счастлива. Без нас.

Внешне всё выглядело как прежде, но что-то очень важное, жизненно необходимое исчезло навсегда. Я не один раз пыталась вызвать родителей на разговор, но мама лишь нервно отшучивалась, а папа мрачно отмалчивался.

В тот день я, доведенная их вежливым равнодушием до слез, хлопнув дверью, ушла из дома, строго-настрого запретив друзьям «сдавать» предкам моё «временное пристанище». Пристанищем служили пятикомнатные апартаменты лучшей подруги Наташки, которая, проводив родителей на море, вторую неделю упивалась полной неконтролируемой свободой. Сутки напролет тут гудела музыка, зависала тусовка, мигрируя из комнаты в комнату, меняясь в составе и опустошая холодильник.

Именно здесь сквозь сигаретный дым и пелену невыплаканных слез я впервые увидела Его. Влекомая смутным, неясным предчувствием чего-то необыкновенного, я подошла ближе и остановилась, деревенея под пристальным, внимательным взглядом необыкновенных синих глаз. В дальнем углу комнаты что-то (или кто-то) с грохотом упало. Я вздрогнула, незнакомец обернулся на стук. «Жюльен Сорель…» – восхищенно подумала я, разглядывая французский профиль и упавшую на лоб жгуче черную прядь вьющихся волос. На фоне окна, в лучах заходящего солнца, он смотрелся фантастично, почти нереально.

– Наташка, это кто? – поинтересовалась я шепотом, метнув взгляд в сторону смуглого черноволосого парня, сидевшего в одиночестве на подоконнике.

– Ты о ком? – напряглась подруга, пытаясь сфокусироваться. Кто-то уже успел накачать её пивом.

– Ну, вон на окне. Посмотри! Правда, он похож на Жюльена Сореля?

– На кого? – сморщилась Наташка, громко икая.

– На Жюльена Сореля из романа Стендаля «Красное и черное», – объяснила я, почему-то раздражаясь. Наташка, которая всегда понимала меня с полуслова вдруг начала тупить.

– А! Так бы и сказала, на артиста Еременко, – обрадовалась подруга, расплываясь в блаженной улыбке. Это был один из самых любимых актеров её мамы.

Наташка, в отличие от меня, книг совсем не читала, а классику изучала исключительно посредством кинематографа.

– Ну и кто он такой? – повторила я свой вопрос, предательски краснея под пристальным взглядом синеглазого гостя.

– Кто? – Наташка явно перебрала и плохо соображала, – А! Этот… актер… Помнишь, он в этом фильме играл… ну… как его… А! «Пираты ХХ века».

– Какие пираты? Я тебя про парня с подоконника спрашиваю! – прошипела я, тихо зверея.

– Откуда? С подоконника?… Понятия не имею, – аппетитно зевая, лениво ответила подруга. – Тут каждый день кто-нибудь новый зависает на подоконнике…

В эти минуту мое внимание отвлек Наташкин сосед Леха, приставший к нам с дурацкими разговорами и недопитой бутылкой вина. Он настойчиво уговаривал нас выпить с ним на бруденшафт. После многочисленных, но безуспешных попыток объяснить Лехе, что мы пить категорически не хотим, пришлось призвать на помощь «последний аргумент» – нашего одноклассника Витька, боксера-перворазрядника. Леха ушел, смертельно обиженный и непонятый.

Вздохнув с облегчением, я обернулась к окну. На подоконнике было пусто. Я металась по квартире, среди курящих, танцующих, пьющих и целующихся гостей, лихорадочно соображая, куда мог подеваться мой загадочный Жюльен Сорель. Затем попыталась отыскать незнакомца на сизой от сигаретного дыма лестничной площадке. Напрасно. Синеглазый романтик бесследно исчез. Враз осиротевшая, я вернулась в квартиру опустилась на тот самый подоконник. Неизвестно откуда в сердце просочилась тягучая, неутолимая тоска. И тогда, совершенно неожиданно для себя, я вскочила и заорала на Наташку:

– Какого черта!!

От неожиданности Наташка потеряла равновесие и плюхнулась в кресло. А меня понесло:

– Какого черта делают здесь все эти люди? А?! Кто они тебе? Друзья? Родственники? Может быть- собеседники?

– Алён! Ну, ты чего… ну, позажигал народ немного… Чего ты вдруг взбесилась!

– Я взбесилась?!! Да… я взбесилась! Потому что ты напустила в квартиру всяких уродов, устроила вокзал… Заваливай кто хочешь! Ни имени, ни адреса!

– Но, ты же сама хотела оторваться, что-то про дух Свободы пела, про какую-то там взрослую жизнь! – попробовала огрызнуться Наташка. – Я ж для тебя старалась.

– Старалась, да перестаралась! Свинством тут пахнет, а не свободой! И кому это все потом разгребать? Тебе? Мне? Или маме с папой?

– Это ты из-за этого брюнета так завелась? – догадалась вдруг сообразительная подруга и поспешила меня успокоить. – Да, узнАю! УзнАю я тебе и имя его, и адрес!

Наташка попала в самую точку и это разозлило меня еще больше:

– Значит так – или ты сейчас же выпроваживаешь отсюда всех своих гостей, или ухожу я!

По всей видимости, я была убедительна. Наташка послушно поднялась и поплелась искать Витька. Без его помощи нам с гостями было никак не справиться.

В родительской спальне тусовка «зависала по полной»: курила, сбрасывая пепел на пол и в горшки с цветами, заливалась пивом, травила анекдоты, тискалась, ржала и громко общалась между собой, заглушая истошно орущий магнитофон. Я пробралась сквозь дым и беспорядок к столу и нажала кнопку. Возникшая вдруг тишина застала гостей врасплох. Они разом смолкли, беспомощно озираясь по сторонам. Тишина действовала на загаженные попсой мозги так же разрушительно, как их музыкальный отстой на нормальных людей.

– Эй, ты чиво? – первым вышел из стопора рыжий конопатый парень, пытаясь протиснуться к магнитофону. Но я предупредительным жестом выдернула из гнезда шнур и, намотав его на руку, сказала:

– Всё, время отчаливать по домам и подворотням!

– Натаха, я не понял, а чё она тут командует, а? Она чё, типа крутая? – попытался натравить на меня подругу странноватый парень с глазами попавшей под трамвай лягушки.

– Да, я уже крутая! А ты еще всмятку. Поэтому убедительно прошу тебя и всех твоих недоваренных друзей встать и валить отсюда по-быстрому! Считаю до трех, – отбила я нападение, бесстрашно помахивая шнуром перед лицом пучеглазого.

– А ведь она в натуре нарывается! – полез он в бутылку, поднимаясь.

– Ладно, народ, сваливаем. Всё равно хотели по бульвару перетрястись, – встал между нами рыжий, но уже в дверях, на всякий случай «наехал»:

– Борзеешь, девчонка, смотри нарвешься.

– Нарываться для меня святое: то на мину наступлю, то в дерьмо вляпаюсь, – засмеялась я.

Углядев за моей спиной подоспевшего Витька, рыжий набычился, но продолжать спор не стал, а медленно пошел на выход. Следом за ним потянулись остальные гости. Уже через четверть часа мы с Наташкой, опять же не без помощи Витька, освободили квартиру от невероятного количества мусора: пластиковых бутылок, баночек из-под пива, пустых пакетиков из-под чипсов и арахиса, конфетных фантиков и упаковок презервативов. А потом три с лишним часа самоотверженно чистили ковры, отдирали прилипшие намертво жвачки и драили полы. А после, выпроводив Витька, смертельно уставшие, но очень гордые собой, долго отмокали в ванной. Отлежавшись, тщательно терли друг другу спины и плечи, дурачились, взбивая к потолку хлопья пузырчатой пены, и даже целовались, подражая кому-то из американского кино. Потом валялись в спальне на шелковых простынях, делали маникюр и делились невинным девичьим опытом и буйными чувственными фантазиями.

Ночью мне приснился парусник с алыми, бьющимися на ветру парусами. На залитой солнцем палубе стоял капитан Грэй с невероятными синими глазами и смотрел на меня с такой любовью и нежностью, что я проснулась от стука собственного сердца, готового выскочить из груди. «Вот, дура! Романтичная…» – обозвала я саму себя мысленно, понимая, что пропала.

Эти синие глаза не давали покоя мне, а я – Наташке. Вот уже третий час подряд она добросовестно обзванивала всех своих гостей, пытаясь получить хоть какую-то информацию о загадочном герое моего книжного романа. Но никто ничего о нем не знал. В какую-то минуту мне даже стало казаться, что Его вовсе не было. Странная таинственность, окутавшая неясный образ, воспаленные девичьи мечты и тайные желания, сделали своё дело – я СМЕРТЕЛЬНО влюбилась. В мальчишку без имени. В мальчишку ниоткуда. В мальчишку с глазами цвета неба.