Ты все, что у меня есть

– Марьяна Стрельцова, старшина медицинской службы.

– Ого! – многозначительно подмигнул собравшимся Вагаршак, но продолжить знакомство не удалось – из стоявшей рядом командирской палатки раздался голос Кравченко:

– Где новая медицина? Сюда!

Я вздрогнула, уверенности что-то поубавилось…

– Ой, мама, что сейчас будет, вах! – тихо сказал Вагаршак. – Пацаны, отползаем потихоньку, пока не поздно – ротный в гневе – это нечто!

И в секунду вокруг меня не стало никого, раз – и нет, как в игре в прятки. Набрав побольше воздуха в грудь, я вошла в палатку.

За столом сидел Кравченко и черкал что-то на бумаге, на двухъярусной койке внизу лежал Рубцов и дремал, еще три койки были пусты, на одной из них валялась гитара. Кравченко поднял голову… Даже появление в его палатке самого Шамиля Басаева не произвело бы такого эффекта, как моя скромная персона…

– Та-а-ак! – угрожающе протянул капитан, вставая из-за стола. – Это кто же у нас такой, новый фельдшер?! А ну, кругом марш отсюда! Бе-е-гом! – заорал он внезапно.

– Ага, сейчас! – невозмутимо ответила я, хотя коленки тряслись и подгибались.

– Что?! Да кто… кто… – давился словами Кравченко. – Рубцов, вставай! Глянь, чего происходит! Глянь на эту…эту…бестолочь, вот! – подобрал он, наконец, наименее оскорбительное выражение.

Рубцов сел на койке и долго хлопал глазами, прогоняя сон, и наконец ему это удалось:

– …твою мать! – констатировал он.

– Вот именно! Знакомься – наш новый фельдшер, вместо Кузи!

– Сильно, – произнес Рубцов, сунув в рот сигарету и шаря по карманам в поисках зажигалки.

– Вот и я говорю! Так, разговор закончен, немедленно в машину – и к чертовой матери отсюда! Лично позвоню в штаб и проверю, – он отбросил от себя карандаш и повернулся ко мне спиной. – Можете идти, старшина. Выполнять!

– Меня прислал начальник санитарного управления, и только он может отозвать обратно! – заявила я, на что Кравченко заорал:

– Не он, а я! Пока я здесь комроты, я сам решаю, кто служит у меня! Я сказал – разговор окончен!

– Что ты орешь на меня? – возмутилась я, закусив губу. – Даже не поздоровался нормально!

– Хватит, я сказал! Убирайся!

– Леша…

– Я тебе не Леша, а товарищ капитан!

Но тут не выдержал Рубцов, рухнув обратно на койку и закатившись так, что затрясся пол:

– Ну, ты и дурак! Это ж надо! Зверюга, ты ж радоваться должен, а ты орешь на девчонку…

– Чему? Чему я должен радоваться?! – мрачно поинтересовался Кравченко. – Тому, что теперь ни минуты спокойной у меня не будет? Тому, что ее не только от «зверей» придется защищать, но и от своих же бойцов? Тому, что ей голову оторвет осколком, как Кузе? Или тому, что в мешке ее упрут, как часового две недели назад? Этому радоваться?

– Действительно, дурак ты, Леха! – с душой приложил Рубцов, поднимаясь и выходя из палатки.

Мы с Кравченко молча смотрели друг на друга, и он не выдержал первым, шагнул ко мне, снял с моей головы черную трикотажную шапочку, распустил волосы и заговорил свистящим шепотом, зарывшись в них лицом:

– Ласточка, я прошу тебя, умоляю – избавь меня от этого, я не могу тебя оставить, не прощу себе, если с тобой что-то случится… Пойми, здесь каждый день стреляют, пацаны гибнут, зачем мне еще и ты, зачем? Я с ума сойду… Избавь меня, пожалуйста… – бормотал он, гладя меня по голове.

– Я не могу, Леша, не проси, – произнесла я. – Я не уеду, я останусь с тобой и буду с тобой, что бы ни случилось.

– Черт тебя подери, до чего ж ты упрямая, Марьяна! Ладно, но смотри… Если что замечу…

– Сдурел, да? – возмутилась я, скрывая свою радость – удалось мне, удалось, не выгнал, оставил!

Вечером перед строем Кравченко представил меня бойцам. Народ был в шоке, но меня это не очень взволновало.

– Чтобы не возникало никаких вопросов, жить будешь у нас, отгородим угол, – сказал Кравченко.

– А прежний фельдшер где жил?

– В первом взводе. Надеюсь, ты туда не попросишься?

– Надейся. Лучше поближе к начальству, – улыбнулась я.

…Потом мы с Рубцовым играли в карты, Лешка что-то писал, а в соседней палатке бойцы орали матерные частушки.

– Сереж, а где Леший? – поинтересовалась я, раздавая карты после очередного проигрыша, так как хитрый разведчик дурил меня по-черному, но он только подмигнул и не ответил. – Знаешь, мы с твоей Леной очень много общались, пока я сюда не уехала. Тебе повезло с женой, она тебя так ждет и так о тебе рассказывает, что дух захватывает.

– Да, не то, что некоторые прочие, которые лезут неведомо куда, сломя голову, – заметил Кравченко, отрываясь от своей писанины. – Сидела бы в своем госпитале…

– Леша, ну, хватит уже! Все решено, я здесь…

– Легко исправить, кстати, – буркнул он.

– О, ты меня плохо знаешь! Я буду возвращаться, как приступ малярии.

Мы дружно рассмеялись, и Рубцов встал, потянулся, взял автомат:

– Пойду к своим, посмотрю, как там, да потом к соседям во вторую роту сгоняю.

Он ушел, Кравченко отложил бумаги и, не отрываясь, смотрел на меня.

– Что ты так смотришь?

– Думаю. Что мне делать с тобой, ласточка? Зачем ты все это затеяла? Неужели тебе и правда нужен старый, больной, психованный мужик?

– А тебе что-то другое в голову пришло?

– Я боюсь думать об этом. На войне нельзя привязываться, иначе потом так больно, что не хочется жить.

– Да что ж ты заладил, – разозлилась я. – Не надо мне твоей привязанности, мне главное – что я с тобой, здесь, рядом, вижу тебя и слышу, а все остальное мне совершенно безразлично. Можешь не замечать меня, – я подошла к нему и погладила по небритой щеке. – Колючий стал…

– Да, извини, некогда было. Завтра с утра сбрею.