Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени

– Для какого ж важного дела, государь мой, таких добрых коней велишь впрягать? – с удивлением спросил конюх.

– Ты, Филиппе, исполняй, како табе велено, да не спрашивай. Запряжёшь, доведи мне, – велел дьяк и ушёл в дом.

Через четверть часа конюх уже исполнил веление господина, доложил ему и в ожидании ждал возле возка. Дьяк пришёл быстро. Внимательно осмотрел упряжку, а затем молвил:

– Нынче же, Филиппка, возьми с собой на поварне мёду для сугрева, скажи там, что де я велел. Следом доставь энтот возок на нашу лесную заимку, што близ лесной дороги на Большое Село. Как доберёшься до заимки, затаись и жди. Приидут на заимку нужные людишки посацкие – Ивашка Пашин и Васька Буторин, ты ж знаешь сих.

Конюх утвердительно махнул головой. А Битяговский продолжал:

– Они ж тобе всё поведают. С ими ж пожди исчо, приидут туды ж и людишки от Афонасия Нагого. Ино Ивашка да Васька опознают сих, и договорятся с ими, отдашь им возок и лошадушек. Но, еже ли что заметишь по дороге недоброе, возвращайся назад и доведи мне. Да, гляди ж, час – другой прибежит с кремлёвской конюшни от Нагих – Васька Недорез со товарищи, дак выведи ему восемь добрых лошадей. Пусть ведёт с собою…

– Исполню, как велишь, господине, – тихо отвечал холоп.

– Вот табе кошель с серебром. Ежели какая беда случитца со мною во Угличе, будет энто в награду табе, мой верный слуга, – негромко произнёс дьяк и вложил в руки холопа тугой кожаный мешочек с серебряными монетами.

– Благодарствую, государь мой, – с поклоном молвил холоп.

– А как заберёт Васька лошадей, не медли, Филиппе, езжай ко, не откладывая. Благослови тя Господи, – произнёс дьяк, крестя своего слугу.

Через полчаса, на двор к Битяговскому приехали верхом два человека. Один из них – крепкий, широкоплечий, голубоглазый, с чубом пшеничных волос, назвался Василием Недорезовым. Филипп вывел им восемь лошадей и те увели их с собой в поводу.

А следом крытый возок выехал со двора Битяговского и направился по дороге на северо-восток от Углича.

* * *

Посол королевского двора ея величества Елизаветы – королевы Англии Джером Горсей мая 15 дня того же года находился в Ярославле по делам Ост-Индской торговой кампании. Послан он был туда самим государем Всея Росии Феодором Иоанновичем и Боярской думой. В Ярославле тоже было неспокойно, люди из черни собиралась в кучи и что-то громко обсуждали, потрясая дрекольем. Уже в полдень на посольский двор с тревожною вестью прискакал гонец, извещавший, что во Угличе гремит колокольный сполох и всё простонародье взялось за оружие, да избивает государевых людей. Смутная тревога овладела душами обитателей аглицкого подворья в Ярославле. Ещё не свечерело, как Горсей приказал своим слугам, немедля закрыть ворота двора на крепкие засовы и замки, вооружиться холодным оружием, зарядить мушкеты и пистолеты. Ночь настала тревожная и беспокойная, ибо в городе вспыхнули пожары. Хмельная чернь поджигала дворы и лавки ненавистных купцов и государевых чиновных людей. Сполохи огня и зарево метались по городу и их вспышки гасли в окрестных далях. Резко пахло гарью и дымом. Никто на подворье не сомкнул глаз. Джером приказал слугам стрелять за частокол без предупреждения в каждого, кто появится с факелом, с охапкой сена или хвороста.

О событиях той страшной, мятежной и таинственной ночи Горсей написал спустя несколько лет уже у себя на родине:

«Царь и совет отослали меня на время в Ярославль… Ночью я поручил свою душу Богу, думая, что час мой пробил. Кто-то застучал в мои ворота в полночь. Вооружившись пистолетами и другим оружием… я и мои 15 слуг подошли к воротам… „Добрый друг мой, благородный Джером, мне нужно говорить с тобой“. Я увидел Афанасия Нагого… „Царевич Дмитрий мёртв, дьяки зарезали его около 6 часов, один из слуг признался на пытке, что его послал Борис, царица отравлена и при смерти, у неё вылезают волосы, ногти, слезает кожа. Именем Христа заклинаю тебя; помоги мне, дай какое-нибудь средство. Увы! У меня нет ничего действенного“. Я не отважился открыть ворота, вбежал в дом, схватил банку с чистым прованским маслом и коробочку венецианского порошка… Я отдал всё через забор и он ускакал прочь».

Ко всему прочему Горсей передал Афанасию Нагому ещё и полновесный мешочек с золотыми и серебряными монетами. Правда, по определённым причинам, связанным с этикетом и секретами дипломатического характера Горсей о том не упомянул. Это было последнее официальное свидетельство об Афанасии Нагом – старшем дяде царевича Димитрия по материнской линии. Афанасий навсегда исчез с политической арены Московского государства. Однако существует очень большая вероятность того, что он бежал на север и, благодаря преклонному возрасту своему, принял монашеский постриг в одном из монастырей Беломорья.

* * *

Cобытия прошлых лет

В 1586 году от Рождества Христова умер давний враг России Польско-Литовский король Стефан Баторий. В польско-литовском сейме[1 - Сейм речи Посполитой – сословно-представительный орган, подобный парламенту, рейхстагу, кортесам в странах средневековой Европы. В России с середины XVI века таким органом были Земские соборы. В польско-литовском сейме в большинстве своём были представлены католическое духовенство, знать и шляхта.] воцарилась смута, так как католическое духовенство, шляхта и магнаты не смогли сразу договориться о достойном претенденте на трон. В Речи Посполитой началось междукоролевье. В 1587 году в сейме сторонниками сильной русско-литовской партии был поднят вопрос о государственной унии Речи Посполитой с Россией. Малолетний царевич Димитрий Иоаннович был выдвинут претендентом на польско-литовский престол[2 - Дмитрий Иоаннович – последний сын царя Иоанна IV Грозного.]. Но древний род князей Шуйских, даже более знатный, чем род московских князей из династии князя Даниила Московского, также предложил своего кандидата в короли Речи Посполитой. Уверенно и смело повели себя князья Шуйские тогда на Москве. Не в первый раз Шуйские возглавили княжеско-боярскую оппозицию верховной власти в России. Но хорошо помнили бояре и княжата кровавые годы царской опричнины и страшно боялись её повторения.

«Привела ли опричнина к серьёзным изменениям в социально-политической жизни Московского государства? Нет. Система чрезвычайных мер, вызванных противоборством царя и высших родов титулованной аристократии, разожжённая нуждами войны, она проводилась в жизнь непродуманно, драконовскими способами. Большой кровью приправленная, на ходу перекраиваемая, опричная реформа была попыткой переделать многое; отступив от первоначальных своих замыслов сначала в 1570-м, затем в 1571-м, а окончательно в 1572 году, Иван Васильевич кое-что сохранил за собой; это „кое-что“ продержалось до середины 1580-х. И даже укрепление единодержавия и самовластия царского, достигнутое в результате опричнины, не столь уж очевидны. Личная власть Ивана Грозного – да, укрепилась несомненно, если сравнивать с 40 – 50-ми годами. Но увеличилось ли поле власти для его преемников на русском престоле? Прямых доказательств этому не видно» – пишет по этому поводу историк Д. М. Володихин[3 - Володихин Д. М. Иван IV Грозный царь Всея Руси. М.: Вече, 2013. С. 207.].

Вероятно потому, и «почил в Бозе» первый русский царь Иоанн IV, прозванный Грозным, «не своею смертию» на пятьдесят четвёртом году жизни. «18 марта 1584 года царь Иван IV Грозный умер. В свои неполные 54 года этот человек, несомненно одаренный, жестокий и маниакально подозрительный, выглядел глубоким стариком, развалиной. Сказались долгие годы борьбы, страха, расправ и покаяний, пьяных оргий. Ночные страхи и кошмары, болезни и переживания довели его до крайности – все тело распухло, глаза слезились, руки тряслись. Люди, окружавшие трон, трепетали перед ним, но плели интриги; поговаривали, что они-то, и помогли ему уйти в мир иной – подложили в пищу отраву», – утверждают историки А. Н. Сахаров и В. И. Буганов[4 - Буганов В. И., Сахаров А. Н. История России с древнейших времен до конца XVII века. Учебник для общеобразовательных учреждений. М., «Просвещение», 2012. С. 226.].

Однако то, что пятидесятилетний царь «выглядел глубоким стариком, развалиной», ни коим образом не является следствием, того, что «сказались долгие годы борьбы, страха, расправ и покаяний, пьяных оргий». Уважаемые авторы, вероятно, без умысла, но передёргивают логику событий, связанных со смертью первого русского царя. А логический ход событий свидетельствует, что «все тело царя распухло, глаза слезились, руки тряслись», вероятно, потому, что он был отравлен. И действительно одно из последних вскрытий гробницы Иоанна Грозного и взятие пробы состава костной ткани подтверждает, что царь был отравлен медленно действующим ядом – вероятно мышьяком или ядом, составленным на его основе. Такой же участи удостоился и его сын Иоанн Иоаннович, смерть которого впоследствии большинство отечественных и зарубежных историков трактовало, как сыноубийство в приступе ярости.

Смиренный и богомольный царь Феодор Иоаннович временно устраивал могучую боярско-княжескую элиту, ибо старался примирить овец с волками и шёл на уступки знатным родам. Но не иначе, как с 1587 года в Москве зрел заговор, возглавляемый князьями Шуйскими, Голицыными, Мстиславскими, Куракиными и иже с ними. Заговор был направлен на устранение нового претендента на престол – отрока-царевича Димитрия Иоаннович и его окружения. Жестокая борьба за власть развернулась и близ царского престола.

Глава московского правительства хитрый и осторожный Борис Годунов, пользуясь поддержкой царя Фёдора, решительно расправился со своими соперниками – Шуйскими. Большинство из них оказалось в ссылке. Один из лидеров заговора – самый выдающийся, руководитель героической обороны Пскова 1581 года от войск Стефана Батория, князь И. П. Шуйский в той ссылке был умерщвлен. Сторонника Шуйских, митрополита Дионисия, свели с митрополичьей кафедры. Его место занял Иов, ставленник Годунова. Однако, опасность царевичу, жившему с матерью Марией Нагой и всем её небольшим двором в удельном Угличе, не убавилась. На свободе у кормила государственного правления оставались многочисленные, неявные и тайные сторонники или единомышленники Шуйских – представители боярско-княжеской элиты.

Тем временем на польско-литовский престол был избран враг православия и России Сигизмунд – принц крови королевского дома Швеции. Однако, прорусская партия Белой и Малой Руси, противившаяся избранию Сигизмунда, явно оказалась сильной. Литовско-русская шляхта Великой Литвы и Волыни стала оппозицией новому королю. Никакие уговоры, обращённые к прорусской партии в сейме, де «царевич ещё млад», не помогли противникам государственной унии с Россией. Взоры многих видных политических деятелей, предводителей шляхетства, военачальников, магнатов в Литве, в Киеве, в среде Запорожского казачества, среди представителей греческого духовенства, бежавших от османского ига в Речь Посполитую, были обращены на маленького царевича Димитрия.

А между тем в 1590 году обострились отношения английской короны с правительством царя Фёдора. Это заставило царя и Годунова вести активные переговоры с Литвой. Правительства Великого княжества Литовского и России обменялись верительными грамотами. Какие-то тайные переговоры в Вильно вёл от имени царя Фёдора царский гонец Андрей Иванов. В марте 1591 года в Литву отъехало посольство во главе с боярином Михаилом Глебовичем Салтыковым (Кривым). О чём вело переговоры это посольство можно только догадываться. Одно ясно: в Великой Литве хотели достойного преемника на престол Речи Посполитой. Не исключено, что разговор шёл лишь о преемнике на стол Великих князей Литовских! Многие литовские князья чаяли видеть независимым от Польши православное Великое княжество Литовско-Русское, во главе с православным государем.

Вскоре из Нижегородской ссылки возвращён был князь Богдан Яковлевич Бельский. Был в своё время этот Бельский любимцем Ивана Грозного, истовым опричником. В год смерти Грозного царя (1583) недовольный тем, что ему было отказано быть в свите при царе Федоре, он явился в Кремль во главе своих вооруженных холопов и сторонников с требованием привести к власти младшего сына покойного царя – малолетнего царевича Дмитрия, рожденного от Марии Нагой. Боярская дума не пошла ему на встречу и подняла против Бельского столичные низы. В столице ударили в набат – москвичи, дети боярские из южных уездов, приехавшие на службу, со всех сторон бросились к Кремлю. По словам летописца тогда: «Весь народ восколебался». Восставшие собирались «выбить ворота (в Кремле) вон». Из Фроловских (Спасских) ворот выехали бояре и дьяки. Их встретили криками: «Выдайте нам Богдана Бельского! Он хочет извести царский корень и боярские роды». Бельский, видя безвыходность своего положения, велел своими людям сложить оружие. Вот тогда он был взят под стражу и сослан в Нижний Новгород.

* * *

В мае 190… года набережная Фонтанки, ярко освещенная газовыми фонарями, была заполнена отъезжающими каретами. В Фонтанном доме графа Сергея Дмитриевича Шереметева собирались любители и знатоки истории с тем, чтобы обсудить его очередную исследовательскую работу. До слуха прохожих доносились обрывки разговоров участников обсуждения, усаживающихся в кареты:

– Наскоки дилетанта на русскую историю…

– Что-то новое в изучении Смуты…

– Ему позволено из истории сделать приключенческий роман…

– Метод исследования интересный…

– Но ведь документы-то подлинные…

– Ересью попахивает…

Виновник этих разговоров – широкоплечий, дородный мужчина лет шестидесяти, с высоким благородным лбом и седой бородкой, провожая гостей, стоял в вестибюле дома, пожимая руки уходившим. Вот, кажется, и все разъехались… Но нет, в той части вестибюля, которая тонула в полумраке, стояла женщина, будто терпеливо дожидаясь, когда у хозяина дома появится возможность обратить на неё внимание.

– Простите меня, Ваше сиятельство, но я решилась побеспокоить Вас… – вежливо и с просьбой в голосе промолвила дама.

– Слушаю Вас, сударыня…

– Я с огромным интересом выслушала Ваш доклад. Скажу больше, я полностью разделяю Ваш взгляд на события, но хотелось бы уточнить детали, – заинтересованно произнесла женщина.

– Что ж, пройдемте в кабинет, там будет удобнее вести мотивированный разговор, – ответил Шереметев, указуя движением руки на лестницу, ведущую на второй этаж.

Собеседники двинулись наверх, обсуждая что-то по пути. Уже в кабинете граф предложил собеседнице кресло и сел сам за свой письменный стол.

– Скажите, граф, что Вы имели ввиду, говоря о значении личных влияний на события? – неторопливо и явно обдумывая свой вопрос, произнесла дама.

– Да, вопреки известной теории, все зависит от «человеческих связей». Представьте, 1580 год. Одновременно происходит женитьба царевича Феодора на Ирине Годуновой и Ивана IV на Марии Нагой. На свадьбе разгорается местнический спор, перерастающий в свару – Годуновых и Нагих. Эти яростные противоречия помешают сближению двух родов, сыгравших столь заметную роль в последующих событиях, – неожиданно открыто и сразу переходя к теме, отвечал Шереметев.

– Граф, хотя я и не первый год интересуюсь историей, все-таки мало знаю о роде Нагих. Мне кажется он довольно «бледным» на фоне Шуйских, Бельских, Романовых, – высказалась собеседница.

– В этом Вы не правы… Самый старший брат царицы Марии – Афанасий, кстати вместе с Никитой Романовым вел переговоры с польским послом Зборажским в 1581 году, а в это же время в Польше находилось наше посольство в лице князя Дмитрия Елецкого и Романа Олферьева, который был свойственником Нагих, – подметил Сергей Дмитриевич.

– Значит, Нагие всегда были в милости?

– Ни в коей мере! Достаточно вспомнить ссору Ивана IV со старшим сыном. Годунов вступился тогда за царевича. Ему тоже «досталось» от царя так, что пришлось обращаться к врачу. В это время Афанасий и Федор Нагие распространяли слухи, что раны Годунова слишком опасны. Дошло до царя. Он уличил Нагих в обмане. Федор понес наказание, – подчеркнул Шереметев.

– Граф, еще вопрос… Когда же все-таки завязался первый узелок загадочного дела? – с ещё большим интересом спросила дама.

– В 1583 году, когда всплыл вопрос о наследстве Стефана Батория, сложный и жгучий вопрос, уже не раз служивший яблоком раздора между сеймами Польским и Литовским… Наличие в Литве и на Волыни партий, желавших русского царевича, побуждает с особым вниманием следить за сношением Литвы и Московского государства, – абсолютно уверенно констатировал граф.