В плену королевских пристрастий

– Но госпожа… она не позволит мне… И потом мне кажется, она ждет чего-то подобного.

– Я знаю, и что с того, что ждет? Уговаривай, проси, умоляй, тебе для чего язык дан? А не согласится, выбери момент, когда вы одни и, используя силу, постарайся доставить ей удовольствие. Ты мужчина, ты сильнее ее, а потом природа возьмет свое.

– Она не простит мне этого.

– Об этом не беспокойся. Простит, она христианка, она всех прощает… Я думаю, она даже оставит тебя при себе, а не оставит, я найду для тебя место, не хуже, а когда со временем все забудется, верну ей, если захочешь. Главное, чтоб ты языком не трепал, но ты вроде как этим пороком не страдаешь…

– Я не смогу.

– Ты ведь сказал, что любишь ее, неужели не хочешь сделать ее счастливой? Это необходимо ей. Она не понимает этого, забив себе голову полнейшим бредом, а это очевидно. Если ты действительно любишь ее, то должен это видеть.

– Я не понимаю, почему Вы просите об этом меня, неужели Вы сами не можете сделать это, она же почти ни в чем не перечит Вам, Вы же ее супруг, неужели она посмеет Вам отказать?

– Я слишком люблю ее, чтобы заставлять и требовать… – герцог помолчал немного, а потом тихо добавил, – она до сих пор не простила меня, именно потому, что я супруг. Ей сложно переступить через собственную гордыню, но ей это необходимо, только это сможет вернуть мир в нашу семью, и наиболее безболезненно она сможет это сделать с тобой. Ты нравишься ей, я знаю это.

– Но господин, ведь это же грех…

– Ты о ней или о себе? Если о себе, так способствовать колдовству, покрывать его, а потом еще и травить того, кто помог тебе избежать справедливого возмездия, грех не меньший, как мне кажется. Однако ты легко на все это пошел, а сейчас вдруг об этом начал задумываться. Тебе это странным не кажется? А если о ней, то какой же это грех, если я, как ее супруг, ничего не имею против. Даже если он есть, то весь грех будет лишь на мне. Можешь ей сказать об этом, если она будет тебя упрекать.

– Вы уверены, что действительно хотите этого, и не будете потом сожалеть, об этом решении?

– Я никогда не сожалею о принятых решениях, мальчик. Так ты согласен?

– Да, господин, – Виктор пристально посмотрел на герцога, в его глазах читалась решимость, – надо быть полным идиотом, чтобы отказаться от подобного предложения. Ваша супруга сказочно прекрасна, чтобы Вы потом не сделали со мной, это будет стоить того.

– Я рад, что ты так считаешь, только ты не того опасаешься, мальчик. Я скорее изничтожу тебя, если ты не сделаешь это, чем наоборот, так что именно этого можешь не опасаться, – герцог мрачно усмехнулся, – Хоть я и понимаю, что данная ситуация абсолютно нетипична, но ни у кого больше и нет супруги, подобной моей.

  Он сделал паузу, а потом продолжил: – Значит так, к вечеру я уеду и вернусь в конце недели, к этому времени ты должен постараться научиться удовлетворять мою супругу так, как ей это нравится. Ей должно быть хорошо с тобой, понятно? Не будет этого, пеняй на себя. В библиотеке полно книг о том, что нравится женщинам, я сейчас отведу тебя туда, и пока мы с герцогиней проедемся по лесу, ты почитаешь их. В первую очередь хорошо должно быть ей, запомни это.

– Я понял, господин, – кивнул Виктор.

– Тогда пошли, – скомандовал герцог.

  Он отвел Виктора в библиотеку и запер там, потом, спросив у слуг, где герцогиня, прошел в одну из гостиных замка. Герцогиня стояла у окна, устремив взгляд вдаль. Герцог подошел к ней и осторожно сзади обнял за плечи.

– Вы обещали проехаться со мной по лесу, – тихо проговорил он.

– Добились всего, чего хотели? – не оборачиваясь, спросила Алина.

– Пока нет… но я решил, что может это и к лучшему. Иногда полезно остановиться и подумать… решение порой бывает совсем рядом, и его не замечаешь лишь из-за спешки, суеты и уверенности в том, что там, где оно есть, его быть не может.

– Занятные мысли приходят Вам в голову. И куда же Вы в их свете дели моего пажа?

– Пока запер в библиотеке. Пусть посидит и тоже подумает. Это может оказаться и для него полезным. Так Вы поедете со мной?

– Поеду, раз обещала, – кивнула Алина.

  Они прогулялись по лесу, потом поужинали, а затем герцог засобирался в столицу.

– Мне пора, дорогая. Пожелайте мне счастливого пути, и я поеду.

– Так что Вы решили делать с моим пажом?

– Пока ничего. Надеюсь, Вас он травить не будет. Выпустите его из библиотеки и сами подумайте, что с ним делать.

– Понятно… – хмыкнула герцогиня. – Когда Вы намерены вернуться?

– В конце недели.

– А Вы не поскупились дать ему времени…

– Скупость вообще не в моих правилах, хотя я и не совсем понимаю, о чем Вы. Я лишь переложил решение данной проблемы на Вас.

– Кто б в этом сомневался, – герцогиня тяжело вздохнула, а потом подняла глаза на герцога. – Но я решу, можете не сомневаться тоже.

– Я и не сомневаюсь, дорогая. Я убежден, что Вы придете к единственно-возможному разумному решению.

– А Вы уверены, что знаете его?

– В нашей жизни нельзя быть уверенным ни в чем, но мне очень хочется надеяться на это.

– Что ж надейтесь, и храни Вас Господь. Счастливой Вам дороги, – Алина осенила мужа крестным знамением, а он, подхватив ее руку, поднес ее к губам.

– И Вам счастливо оставаться, дорогая.

  Проводив герцога, Алина прошла в библиотеку. Отперев дверь, она вошла и окликнула: – Виктор! – но никто не отозвался.

  Алина удивленно оглянулась, Виктора нигде видно не было, она прошлась по всему залу, потом заглянула в кабинет, но и там никого не было.

– Виктор, не надо со мной играть в прятки! – раздраженно произнесла она.

– А я и не играю.

  Алина обернулась и увидела, что Виктор стоит у нее за спиной. А в следующий момент он жестко обхватил ее за плечи и притянул к себе.

– Быстро он сумел уговорить тебя… – зло проговорила Алина, резким и быстрым приемом сбрасывая со своих плеч его руки, и стремительно делая шаг в сторону. – Только ты зря считаешь, что получишь то, что он позволил тебе взять.

– Я не выпущу Вас отсюда без этого… – Виктор кивнул на дверь. – Я заблокировал замок, Вам не открыть его.

– Умно, конечно, – хмыкнула Алина, – только неужели ты думаешь, что я, если ты добьешься этого, спущу это тебе?

– А мне нечего терять, я знаю, что герцог в любом случае убьет меня. Поэтому я все равно постараюсь дать Вам почувствовать наслаждение и сделать хоть немножко более счастливой.

– Так вот он все как преподнес тебе… даже скрывать ничего не стал…

– Он, конечно же, обещал мне другое, но чтобы поверить в это, надо быть полным глупцом.

– А ты не глупец?

– Я надеюсь, что нет.

– А вот у меня другое мнение, – смотря ему прямо в глаза, жестко произнесла Алина, – Ты чувствуешь, что идешь в западню, но упрямо продолжаешь движение, и именно на это у него расчет… Ты кого перед смертью-то ублажить хочешь меня или себя? Только честно!

– Мне бы хотелось думать, что я сумею объединить это. Я действительно хочу дать Вам почувствовать, что в объятиях мужчины можно испытывать наслаждение.

– Какие благородные намерения, – рассмеялась Алина. – Только подобными благими намерениями вымощена дорога в ад. И подобные объединения не проходят. Это утопия. Если ты сейчас продолжишь добиваться своего, то кроме разочарования и чувства, что всю душу свою в грязи вымазал, не получишь ничего. Удовольствие от того, что это силой получили, способны испытывать лишь те, в чьих душах не осталось ничего святого, ты не из таких. Так что не надейся, ни удовольствия, ни наслаждения не получишь.

– Значит, я доставлю его лишь Вам, – Виктор вновь схватил Алину за плечи.

– Мне? – Алина вдруг расхохоталась. – Ты с кем ровняться-то вздумал? С милордом Дмитрием? Ты что, думаешь, что ты мне его объятья заменить сможешь? Да ты рядом с ним щенок… Доставлять удовольствие он мне будет… Ты что не понимаешь, что на его супругу замахнулся? – перестав смеяться, она перешла на яростный шепот: – Не смей марать его память, ясно тебе?! Я лишь в память о нем тебя держала. Его светлая память, это все, что мне осталось… Так что руки свои похотливые убери от меня, и не смей меня больше касаться! Удовлетворить он меня захотел… Подобное даже герцог себе не может позволить, неужели ты думаешь, что я тебе то позволю?

  В ее голосе было столько ярости, что Виктор непроизвольно разжал руки и попятился.

– Вы что до сих пор верны милорду Дмитрию и поэтому не подпускаете герцога? – изумленно прошептал он, потом помолчал немного и недоуменно добавил: – А как же тогда ребенок?

– Это был ребенок милорда Дмитрия, – раздраженно ответила Алина и отвернулась.

– Но Вы ведь уже не его супруга, Вы дали новый обет в церкви… – тихо проговорил Виктор.

– Сделка это была, понятно тебе? А герцогу условия ее надоело соблюдать, вот он и придумал фокус с тобой. Я не удивлюсь, если узнаю, что это именно он горбуна в Ваши владения подослал, хоть это и не доказать никак.

  Виктор медленно опустился на колени: – Прикажите меня казнить, Ваша Светлость, молю Вас. Мне даже страшно подумать, что он со мной и с сестрой сделает, когда узнает, что я не выполнил его указаний.

– А ты уже передумал их выполнять?

– Как я могу, если Вы верны милорду Дмитрию? Я ведь поверил, что Вы лишь из-за ссоры с герцогом лишаете себя того, в чем сами нуждаетесь, но признаться не можете… Я очень хотел, чтобы Вы были счастливы, Ваша Светлость.

– Насильно еще никого не удавалось осчастливить, поверь мне, – проговорила герцогиня, зашла в кабинет и, сев за стол, принялась писать.

  Закончив писать, она сложила листок в конверт, запечатала его и встала.

– Поднимайся, пойдем, – подошла она к Виктору.

– Ваша Светлость, Вы простите меня перед моей смертью? – тихо спросил он.

– Я простила уже сейчас, и очень надеюсь, что смерть в ближайшем будущем тебе не грозит. Не бойся, герцог ничего не сделает ни тебе, ни твоей сестре. Я написала письмо королю, в котором прошу сохранить тебе жизнь и здоровье и охранить и тебя и твою сестру от мести герцога, и не выполнить мою просьбу он не посмеет, потому что я знаю, как надо обосновывать подобные просьбы. Вот только до приезда короля тебе придется посидеть в камере у охранников. И еще у меня уже к тебе одна просьба будет…

– Все, что угодно, Ваша Светлость.

  Алина помолчала немного и тихо проговорила:

– Поклянись, что никто и никогда не узнает ничего ни из твоего разговора с герцогом, ни со мной, даже король.

– Клянусь. Я даже под пытками буду молчать об этом, Ваша Светлость.

– Ну пытать тебя вряд ли кто решиться, – усмехнулась Алина, – а полюбопытствовать кто-нибудь может.

– Я вообще кроме Вас не буду ни с кем разговаривать.

– Это явно лишнее. Вставай и иди чини замок, я не намерена здесь сидеть до утра.

– Да, Ваша Светлость, – Виктор поспешно поднялся и, подойдя к двери, склонился над замком. Минут через десять он выпрямился и распахнул дверь: – Прошу, Ваша Светлость.

– Молодец, быстро управился, – кивнула Алина и вышла.

  Алекс Тревор обсуждал с королем подробности предстоящей казни заговорщиков, когда в кабинет короля постучали, и вошедший слуга с поклоном доложил:

– К Его Светлости, герцогу посыльный из замка Телдом, говорит, что дело не терпит отлагательств.

– Веди сюда, – приказал король и обернулся к герцогу: – Я надеюсь, у тебя нет от меня секретов, Алекс?

– Конечно, Ваше Величество, – кивнул тот, судорожно перебирая в уме возможные причины появления посыльного.

  К удивлению и короля и герцога в кабинет вошел Рон.

– Ваша Светлость, – с поклоном осведомился он, – мне будет позволено доложить?

– Черт, конечно. Говори быстро, что случилось, не тяни, – зло проговорил герцог.

– Герцогиня… она пропала, Ваша Светлость, – Рон испуганно перевел взгляд с герцога на короля, – мы больше двух суток не можем найти ее.

– Что? – почти хором, вскочив, переспросили оба.

– Ее нигде нет.

– Почему же ты мне сразу не сообщил? – взревел герцог, хватая Рона за шею.

– Тихо, Алекс, – король схватил герцога за плечо. – Если ты сейчас придушишь его, мы не узнаем никаких подробностей.

  И дождавшись, чтоб герцог отпустил дворецкого, продолжил: – Рон расскажи по порядку, как все случилось.

– В тот день, когда уехал, Его Светлость, герцог, – начал Рон, – герцогиня рано ушла к себе.

– При ней был ее паж? – перебил его герцог.

– Нет, по-моему, уже тогда не было. Его кстати тоже нигде нет, Ваша Светлость. Но мы, если честно, особо и не искали его. Так вот, она ушла к себе и всех отослала. А утром не открыла дверь и не вышла ни к завтраку, ни к обеду. Мы стучали, она не отзывалась, тогда мы решились выломать дверь… но там никого не было. И кровать была нетронута. Мы обыскали весь замок, ее нигде не было. Но и из замка она не выходила, Ваша Светлость. Все лошади на своих местах и стражники клянутся, что никому не открывали ворот. То есть она должна быть в замке, но ее нет.

– А тайный ход, Рон, в замке есть тайный ход?

– В замке нет никаких тайных ходов, Ваша Светлость.

– Действительно? – герцог обернулся к королю.

– Действительно, – кивнул король, – он был раньше, но его еще при моем отце замуровали, он начал обваливаться и могла пострадать одна из башен.

– Понятно… а окна, какие-нибудь, которые внешние и где нет решеток, были открыты?

– Не знаю… мы не проверяли, решеток на внешних окнах ведь нет лишь в башнях, выше третьего этажа… Если Вы думаете, что она могла выброситься из окна, то не волнуйтесь, под окнами ее не было, мы смотрели.

– Я думаю, она через него могла покинуть замок…

– Зачем ей это? Она могла совершенно спокойно выйти через ворота. Но в любом случае, веревок на окнах нигде не было, это точно… Неужели Вы думаете, она могла спрыгнуть оттуда и не разбиться?

– А паж ее тоже через ворота не выходил? – спросил герцог.

– После Вашего отъезда через ворота не выходил никто.

– Что ж, как я понимаю, Алекс, нам необходимо ехать. Рон, можешь идти, подождешь нас во дворе, чтоб сопроводить в замок, – вмешался в разговор король и, дождавшись, чтобы Рон вышел, обернулся к герцогу: – Будем надеяться, что она, как и в прошлый раз, лишь сбежала. Поэтому в карете поедем, скакать по вечернему лесу небольшое удовольствие.

  Сидя в карете вместе с королем, герцог задумчиво произнес,

– Не пойму, зачем устраивать представление с исчезновением, если можно спокойно выйти и даже выехать и в карете, и верхом… Что за блажь?

– Это демонстрация, что ты в любом случае не удержишь ее, как бы не старался. Ее нельзя удержать силой. Она может остаться только сама.

– Как же она умудрилась незаметно покинуть замок?

– По большому счету абсолютно неважно, как она покинула замок, Алекс. А в том, что она его покинула, сомневаться не приходится. Важно лишь, где она теперь. Где, например, ее паж, я знаю. Она сказала, что если ей будет необходимо, то она оставит его в темнице у охранников замка. Наверняка он там. Кстати, как бы она не покинула замок, слугам лучше сказать, что ее охрана выпустила, но, повинуясь ее приказу, не посмела сказать об этом никому кроме нас. Между прочим, у охраны, должно быть ее письмо. Она не могла не попросить за мальчишку… Вот из него мы, скорее всего, все и узнаем, хотя и догадаться не особо сложно… Но в любом случае, бесспорно, что она сбежала от тебя. Доигрался ты, Алекс. Доигрался… Теперь моли Бога, чтоб она вернуться согласилась, и учти, я не позволю тебе больше так изводить ее. Все ей пообещаешь, и что пажа ее больше не тронешь, и слуг миловать разрешишь, и с дочками общаться, все что захочет, лишь бы вернулась она…

– Она и так вернется, если пригрозите в случае ее отказа, распять меня напротив монастыря, куда она наверняка опять отправилась.

– Алекс, даже мне подобная мерзость в голову не пришла… Как ты можешь?

– Я знаю, что на нее точно подействует.

– Ты хочешь раньше времени свести ее в могилу? Не боишься вместо нее, ее бездыханный труп получить? Она ведь уже пару раз стояла на краю, и удерживало ее не стремление к жизни, а долг и желание помочь другим, так что третий раз не торопи, она может и не удержаться…

– Господь ее любит, он не даст ей умереть.

– Может, как раз, потому что любит и даст… Ты сделал ее жизнь невыносимой для нее. За что ты так с ней? Ведь не попрекает тебя ничем и старается не перечить. Это она могла, если бы захотела, превратить твою жизнь в ад, и твою и твоих дочек… а это делаешь ты сам… и делаешь только потому, что понял, она честнее и благороднее тебя. Зачем тебе это?

– Я наоборот старался оградить ее от всех неприятностей и сложностей. Она отказывается видеть, что настоящая жизнь совсем другая, чем та, которую она вообразила себе, живя в монастыре, и упрямо старается не замечать все, что не укладывается в придуманную ей модель мира. Она считает, что, лишив себя всего, сможет чем-то сделать лучше жизнь других и требует такой же жертвенности от окружающих. Я же пытался показать ей утопичность ее убеждений и не дать развалить созданную мной достаточно хорошо функционирующую систему управления владением.

– Вот к заведенным тобой порядкам у меня нет никаких претензий, однако неужели ты не мог быть с ней чуточку мягче и снисходительнее относиться к ее просьбам? Это что так сложно было разрешить ей общаться с твоими дочерьми? Объяснить можешь, почему ты столь несправедливо обошелся, с ними?

– Вы хотите честно?

– Конечно.

– Я сохранил дочерям жизнь, честь и имя, и надеюсь, в будущем смогу неплохо устроить их личную жизнь, а больше в сложившихся обстоятельствах, я дать им не могу.

– Ты что боишься, что Алина может причинить им вред, общаясь с ними?

– Нет, боюсь, что может разбить сердце и сломать жизнь… Вы же знаете ее способности. Дай я ей возможность беспрепятственно общаться с ними, и мои девочки, попав под ее обаяние, во-первых, стали бы очень зависимы от ее к ним расположения, а во-вторых, впитали бы ее бессмысленные убеждения. Им совсем не тому учиться надо. Их удел стать покорными женами и рожать детей, которые продолжат их род, а не мыслями о благе окружающих озадачиваться. К тому же я не хотел, чтобы они стали разменной монетой в наших взаимоотношениях, государь. Девочки способ давить на меня, я не собираюсь его больше давать никому. Ни Вам, ни ей.

– Глупец, ты Алекс, хоть и умен, – король помолчал немного и продолжил, – а может, меня за глупца держишь, что подобный бред говоришь. Она сама никому не позволила бы их в качестве разменной монеты использовать. Это ты с их помощью мог давить на нее, а никак не наоборот. Ты что не видел, на что она ради твоей старшей дочери пошла, и что ей простила? А на счет ее убеждений… так не все они у нее и бессмысленные… Тебя вон терпела до недавнего времени, только благодаря им, да и вернуть ты ее предложил, тоже именно на них, основываясь. Чем такие убеждения для жены нехороши-то, а? В общем, не обоснование это, а так… способ завуалировать, что ты ей в первую очередь досадить этим решил, и власть свою над ней показать. Кстати паж этот ее, тоже был способ не столько к адюльтеру ее склонить, сколько продемонстрировать, как ты манипулировать ей можешь, основываясь на ее убеждениях. Вот и додемонстрировался.

– С королем спорить бесполезно, поэтому я не буду, – усмехнулся герцог, – это Ваше право так думать обо мне.

– Это хорошо, что не споришь, но будет еще лучше, если пообещаешь перестать ее изводить.

– Это очень расплывчатое требование Ваше Величество, может, Вы его конкретизируете?

– Легко. Разреши ей общаться дочерьми и контролировать, как их содержат в монастыре. Советуйся с ней по поводу возникающих проблем и разреши миловать тех, кого решил наказать. Ей это тоже будет приятно.

– Если с первым, я еще могу согласиться, то второе Ваше условие приведет к тому, что в наших владениях не будет никакого порядка. Неужели Вы действительно настаиваете на этом?

– Пусть не всегда, хотя бы изредка, позволь ей это.

– Да все равно не будет порядка. У нее в ногах будет валяться все владение, вопя о несправедливости: "Соседа помиловали, за тоже самое, а меня нет". Закон должен быть один. Даже если этот закон иногда – мое слово.

– Тогда не миловать, а иногда смягчать наказание, заменяя его, например, более унизительным, но менее суровым.

– А вот насчет этого я, пожалуй, спорить не буду… Такое развлечение я готов ей предоставить.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно кивнул король, – я надеюсь, это порадует ее, и вернуться к тебе ее не придется заставлять.

– Вы боитесь пригрозить ей моим распятием?

– Если честно, то боюсь, Алекс… Если она не согласится, мне же придется выполнить угрозу и потерять вас обоих… или не выполнить и окончательно потерять ее, а она нужна мне, очень нужна, Алекс.

– Хорошо, я сам за ней съезжу, и сам с ней поговорю, она наверняка согласится вернуться. Особенно если ей дать хотя бы пару дней в монастыре пожить, чтоб успокоилась немного, да обиды позабыла…

– Я не возражаю, несколько дней я готов подождать. Слугам сейчас скажешь, что на богомолье она уехала. А через пару дней поедешь за ней, и все сделаешь, чтоб вернуть ее.

– Сделаю. Она вернется, обещаю.

– Очень хочется надеяться, – тихо проронил король и отвернулся к окну кареты.

  Катарина обедала в трапезной с монахинями, когда вбежавшая сестра Лидия, сияя улыбкой в пол-лица, доложила:

– Матушка Серафима, Алина приехала, к отцу-настоятелю сейчас пошла и просила дочку ее привести.

  У Катарины от волнения перехватило дыхание. Она столько ждала этого визита своей матери, как уже под воздействием бесед с обитателями монастыря, привыкла говорить и думать о ней, что сейчас боялась поверить собственным ушам.

– Сейчас отведешь, скажи только сначала: как она, голубка наша? – лицо пожилой монахини тоже осветила улыбка.

– Хорошо, хорошо, матушка, улыбается, смеется, и глаза, словно сапфиры блестят. Увидела меня, обняла, расцеловала, соскучилась по вас всем, говорит, сил нет. Подарков привезла всем. Во дворе две лошади с тюками стоят, столько привезла всего… Отцу Стефану меховую душегрейку сразу вручила, и пожелала, чтоб он никогда не мерз, стоя на воротах, он даже прослезился. А сейчас она с отцом-настоятелем беседует и дочку ждет.

– Тебе никак тоже что-то привезла?

– Сказала, что всем привезла, но попросила разрешения попозже все вручить. Очень отца-настоятеля увидеть хотела. Так, что я, не мешкая, ее сразу к нему и повела. Не убегут подарки ведь.

– Ты Катерину отведи, а потом лошадей распряги и верни проводникам.

– Распрячь, распрягу, матушка, а возвращать их некому. Алина сказала это наши теперь лошадки, чтоб провизию возить, тоже подарок.

– Где ж их держать-то?

– Алина горских, вьючных лошадок привела, этим даже стойла не надо, лишь бы место, где постоять было, да клок травы дали б им… Они хоть и неказисты на вид, но цены им в горах нет. Я всегда о таких мечтала, матушка.

– Ой, и накажу я тебя, Лидия, за леность и мысли подобные, – строго взглянула на нее та.

– Любую епитимью наложите, матушка. Согласная я. Только лошадок не отбирайте. Я ж с ними теперь любой провизии на год вперед привезти смогу.

– Вот коли, отец-настоятель разрешит их оставить, то будешь убирать за ними и следить, раз так нужны они тебе.

– Буду, с радостью буду, матушка. Благодарю Вас.

– Иди Катерину отведи, – мать Серафима вздохнула и обернулась к Кэти, – Что сидишь-то? Али не слыхала, что мать твоя приехала или видеть ее не хочешь совсем?

– Хочу, – тихо прошептала Кэти, поднимаясь.

– Что-то незаметно, девонька, – мать Серафима удивленно качнула головой, – другая б на твоем месте уже летела б к своей матушке, к тому же такой, как она, а ты стоишь как изваяние замороженное. Не стой, иди, ждет она тебя.

  Кэти в сопровождении Лидии вышла. Мать Серафима проводила ее долгим взглядом:

– И что за девочка… и не достучишься к ней никак… даже Алине и то не рада… Неужто и на нее обиду какую-то держит? Чем же обидели то так ее, что не радует ее ничего совсем?

  Она медленно обернулась и наткнулась на холодно-колючий взгляд самой старшей из монахинь – матушки Калерии, соблюдающей обет молчания.

– Что-то не так, матушка?

  Мать Калерия поднялась, медленно подошла к тарелке, из которой ела Кэти, взяла ее и, шагнув к мусорному ведру, стоящему в углу, бросила туда.

– Вы считаете, я не должна была отпускать ее, пока она не доела? – тихо осведомилась мать Серафима. Она привыкла слушаться мать Калерию, которая очень долгое время, пока не приняла обет молчания и не передала бразды наставничества ей, возглавляла женскую часть их обители.

  Та отрицательно покачала головой, потом плюнула в ведро и вышла.

– Я чувствовала, что не нравится девочка матушке, но чтобы так… – испуганно глядя на мать Серафиму, проговорила самая молоденькая монахиня Нина. – И с чего бы это? Ведь она души не чает в Алине, с тех пор как та ей демона показала, и она обет приняла… и молится она все время о ней, я много раз слышала.