Колдовской оберег

– Кто они? – Генка моргнул растерянно, взлетели вверх длинные белёсые ресницы.

– Те, кто убил её.

– Убил?! Она же… – он протянул Ясе упаковку. – Она же сама…

– Нет! – решительно тряхнула головой девочка. – Не сама. Здесь были двое. Одного она знала. Раз дверь открыла… Я чувствую запах мужского парфюма… И ещё… Запах лекарств. Таблетки не пахнут, тут другое… Да и таблеток таких в нашей аптечке не было.

– Офигеть! Яська, идём ко мне. Переночуешь, успокоишься… Нельзя тебе здесь.

– Ты думаешь, я сочиняю? – глаза девочки подозрительно сощурились, Генка отступил.

– Да нет… Но не оставаться же тебе здесь.

– Нет. Нельзя. Мне бежать надо, и как можно дальше. Мне здесь опасно, теперь на меня охоту откроют.

– Ты чего, умом тронулась? Кому ты нужна? – не поверил паренёк.

– Ты не понимаешь, Генка… – отчаялась что-либо объяснить Яся. – Ладно, идём к тебе. Я только вещи соберу… А ты протри упаковку от таблеток и всё, чего касался.

Мальчик не ответил. Спорить с человеком, который от горя разум потерял, себе дороже. Ну в самом деле, два часа под окном стояла, никто и не заметил, а говорит, опасность… Правда послушно сделал то, что девочка велела, протёр блистер краешком собственной футболки.

– Только…, – доставая из шкафа небольшую спортивную сумку, обернулась к нему девочка, – Ты своим, пожалуйста, не говори, что мама… – Яся осеклась, Генке показалось, невероятными усилиями ей удалось сдержать слёзы, но справилась, мотнула головой, снова посмотрела на него. – Не надо пока никому ничего знать. Я тебе потом всё-всё расскажу, а пока не спрашивай, ладно?

– Ну хорошо. Только… Ясь, полицию бы вызвать.

– Не нужно. Завтра с утра участковый дядя Ваня зайдёт, он всегда заходит, у него с мамой… отношения. А я сюда не вернусь.

– Совсем?

– Совсем. Мне опасно. И вообще, если оберег найти не удастся, через год… и меня не станет.

– Какие страшные вещи ты говоришь! – содрогнулся мальчишка. – Не сочиняешь?

– Нет. Мама чувствовала, будто знала, что погибнет из-за этого оберега, это не просто поделка из дерева, Ген. Это старинный оберег, его история начинается в середине девятнадцатого века. Он передаётся от матери к старшей дочери.

– И куда же ты? У тебя родня есть? – История оберега Генку не интересовала, куда больше волновал вопрос, что теперь станет с подружкой.

– Нет. Не знаю. Куда-нибудь.

– Ладно, подумаем. Ты собралась? Идём отсюда скорее, мне как-то не по себе, – стесняясь собственной трусости, признался Генка.

– Да. Пошли. Свет только не гаси, пусть так останется. Мы и так глупость сделали, в коридоре и в маминой комнате свет зажгли. – Яся подумала. – Давай через окно из моей комнаты выберемся, – решила она.

Генка жил с родителями в красивом трёхэтажном коттедже, попасть на третий этаж, которым мальчик владел безраздельно, можно было как из дома, так и со двора, что Ясю в сложившейся ситуации не могло не порадовать. Общаться с Генкиными родителями она была не готова. Более того, никому не нужно знать, где она проведёт эту глухую ночь, полную безысходной тоски и отчаяния.

Они пробирались огородами, Яся была уверена, что за домом кто-то наблюдает, выбрались из окна в задней комнате, пролезли через дыру в заборе, ломились напрямки, ломая голые ветки густого кустарника, стараясь не попадать в круги света, отбрасываемые тусклыми фонарями. Погони не было. Страх, в разы усиливающий восприятие, дал бы знать, он заставлял прислушиваться, ловил звуки, тени, доносил запахи. Всё спокойно кругом. Если и существовал надзор за домом девочки, то был он со стороны улицы, Генка и не подумал бы, рванул на улицу, так гораздо ближе, но Яся оказалась умнее, как бы ни была напугана и потеряна, а сообразила, как от слежки избавиться.

В Генкином доме всё было знакомо ей. Они дружили с самого детства, и сколько раз Яся была в гостях у него – не сосчитать. Стоило Генке протянуть руку в темноте, Яся перехватила её.

– Не включай свет, с дороги увидят, заинтересуются. Давай сначала шторы задвинем, – и сама уверенно двинулась к окну.

– Какая ты! – искренне восхитился мальчишка. – Всё просчитываешь!

– Это потому, что мне опасность угрожает, и тебя подставлять под удар не хочу, – устало ответила девочка, повалилась на пуфик и разразилась слезами. Генка, не зная, как утешить, мялся рядом, что-то говорил растерянно, больше междометьями, чем связным текстом, не знал, куда руки деть, а оттого беспрерывно чесал голову, взлохмачивая отросшие белобрысые вихры.

– Ясь, – наконец вымучил он что-то связное, – А хочешь, я дяде позвоню? Он с твоей бедой быстро разберётся. Он военкором работает, все горячие точки объездил.

– И что с того? – всхлипнула девочка. – Где тут боевые действия?

– Ты не понимаешь… Он крутой, он всё может! – Столько уверенности и гордости было в его словах, что Яся улыбнулась невольно.

– Нет, Генка, – покачала головой она. – Мне помочь он не сможет. Ты не переживай, я только посплю чуть-чуть и уйду.

– И куда пойдёшь?

– Мы об этом уже говорили, – вытирая слёзы рукавом толстовки, отмахнулась Яся. – Некуда мне идти. Пойду… куда-нибудь. На вокзал.

– Даже не думай! Надо же придумать такое!

– А что мне остаётся? – девочка пожала плечами, бросила на непонятливого собеседника сердитый взгляд. – Ты не понимаешь что ли? Меня либо убьют, либо в детдом сдадут, а это равносильно первому, потому что найти меня там будет очень легко.

– Ты погоди, Ясь. Поживи у меня несколько дней, а там… придумаем что-нибудь. Обязательно придумаем, я тебе обещаю!

Яся горько усмехнулась и не ответила, лишь смотрела, не замечая, как теребит мальчишка рукав и без того растянутого свитера. Генка хороший друг, с ним в разведку можно, но её беде помочь он не в силах. И не стоит впутывать в историю ни его, ни дядю-военкора. Незачем.

Яся уйдёт рано утром, когда Генка, умаявшись за ночь, заснёт беспробудным сном, напоминанием о ночных событиях останется лишь надпись на стене чёрным маркером: «Спасибо за всё. Ты настоящий друг. Буду помнить». Генка строго-настрого запретит матери отмывать послание, надпись так и останется памятью о страшной ночи, и мальчик, тоскуя о подружке, будет перечитывать и перечитывать короткие скупые слова.

4

Егор проснулся, разбуженный телефонным звонком. Спросонья кинулся к городскому телефону, потом сообразил, что надрывается сотовый, чертыхаясь, бросился разыскивать его в потёмках, наткнулся на кресло, больно ударившись об него мизинцем. Телефон звонил и звонил, но вот где он, вопрос тот ещё. Наконец, слабое мерцание из-под кровати выдало местонахождение мобильника, Егор нырнул под кровать, выудил аппарат, и, не вставая с пола, нажал кнопку.

– Да!

– Егор, прости, что ночью, прости, что разбудил, – заговорил мобильник взволнованным голосом Антона. – Беда у нас, Егор. Что делать – не знаю!

– Что, Антон? Что случилось? – сон мигом слетел с Егора. Хотя нет, сон слетел с него раньше, когда он как слепой метался по комнате в поисках телефона. С хорошими новостями посреди ночи обычно не звонят, звонок среди ночи – вестник беды, и подобные звонки мигом сон прогоняют.

– Макарка… – задыхаясь, выпалил Антон. – Его похитили!

– Подожди, Антон! Объясни толком. Спросонья никак не пойму.

– Сына моего похитили, Егор! Ритка с утра белугой воет, не знаю, как успокоить! То ли сына искать, то ли её в чувство приводить!

– В полицию обращались? – задал Егор резонный вопрос.

– В полицию! – в голосе Антона сквозила горечь. – Они нас и обвинили во всём! Сказали, что мы сами ребёнка… убили. И это, несмотря на то, что Ритка сама полицейский! Продержали до вечера и отпустили под подписку! И всё допрашивали, допрашивали… Веришь, я уже в чём угодно был признаться готов!

– Как пропал Макар?