Бунтарка и Хозяин Стужи

– Ливия-а-а!!!

Разумеется, это был никакой не гротхэн. Орала моя сводная сестрица Арлетта, обладавшая поистине незабываемым голосом: один раз услышишь – хочется забыть, но вряд ли получится. Ее матушка, а моя мачеха Стелла сетовала на нехватку денег: мол, кабы не денежные проблемы, можно было бы отдать девицу в обучение пению, и она бы украшала собой оперные театры, исполняя самые известные арии. Как по мне, в исполнении Арлетты особенно удачно выходили ории, вот как сейчас.

– Ливия! Да куда ж ты подевалась, мерзавка?!

Вздохнув, сунула ноги в стылые ботинки и стянула со стула халат. Если она продолжит так орать, разбудит Фабиана, а этого мне не хотелось. Пришлось подхватить свечу, щелкнув пальцами, запустить жизнь в крохотный фитилек и впотьмах пробираться к сестрице в комнату.

За особые заслуги – читай, за незабываемый голос – Арлетту поселили в том же крыле, где спали мы с Фабианом. Ей единственной обустроили в неотапливаемой части дома комнату, но мачеха, любившая похвастаться не получившим развития голосом дочери перед гостями, категорически отказывалась терпеть его по ночам. Душан тоже счастья по этому поводу не испытывал, так что они с маменькой наслаждались тишиной, а я вот… иду выяснять, что случилось у потенциальной оперной дивы.

– Что случилось? – так и поинтересовалась, заглянув в комнату к сводной сестре и поставив подсвечник на комод.

– Окно закрой. Дует. Да побыстрей! Ты где так долго шлялась? – пожелания «доброго утра» выплеснулись на меня щедрым потоком, окатив с головы до ног.

Арлетта поджала губы и указала на едва приоткрытое окно. В узкую щель слабенько тянуло морозцем. В этой комнате он, к слову, был не лишним. Здесь было столько обогревательной магии, что я подавила желание распахнуть халат и чем-нибудь обмахнуться.

– Во-первых, еще петухи не прокричали, – терпеливо начала я. Да и зачем нужны петухи, когда есть Арлетта. – А во-вторых, мы с тобой неоднократно обсуждали, что я не твоя служанка. Поэтому, если тебе холодно, ты делаешь так: поднимаешься, перебираешь ножками, подходишь к окну и закрываешь. Орать на полдома при этом не обязательно, тем более будить меня.

Арлетта открыла рот:

– Ах ты…

Эта история тянулась не один год. С того самого времени, как мачеха промотала почти все состояние отца на наряды себе и дочке, а еще на красивую жизнь, которой была (по ее сугубо личному и весьма нескромному мнению) более чем достойна, и от нас разбежались все слуги. Остались только Дорота и Бруно, наш конюх и по совместительству садовник, с которым мы вместе ухаживали за садом и лошадьми. Дороте я часто помогала на кухне, а еще занималась уборкой – не могла допустить, чтобы дом, созданный с такой любовью моими родителями, медленно угасал и чах под слоем пыли и в неухоженности.

Мачеха с Арлеттой с радостью поддержали мою инициативу и решили, что из меня получится отличная прислуга. Правда, служанкой для них я быть не собиралась. В итоге после многочисленных конфликтов, угроз и обещаний лишить меня с братом содержания, потому что мы живем на их деньги (на самом деле – на то немногое, что еще оставалось от доходов отца), я высказала весомый аргумент: а если вдруг кто прознает, что Ливия Селланд прислуживает мачехе и ее детям, какая слава о них пойдет?

Больше всего на свете Стелла боялась, что ее посчитают злодейкой, не говоря уже о том, что злодейкой посчитают ее дочку на выданье, поэтому вопрос с прислуживанием мы благополучно закрыли.

Но не Арлетта.

– Окно, Ливи, или я… – скомандовала она, угрожающе сощурив глаза, болотно-серые, один в один как у брата.

И такие же вечно взлохмаченные волосы – солома и по виду, и по цвету.

– Или – что? – поинтересовалась, сложив руки на груди.

– Пожалуюсь матушке! А она твоего любимого братца накажет! – заявила Арлетта и высунула язык.

Со стороны подобные угрозы от девицы ее возраста смотрелись бы смешно, если бы она не упомянула Фабиана. Стоило о нем подумать, внутри взвился столп маленьких огненных искр.

– Я тебе не служанка, – повторила ледяным тоном, шагнув к ней вплотную. Над пальцами вспыхнул огонек, и Арлетта с визгом натянула одеяло до подбородка. Я не стала гасить пламя – пусть себе горит, оно не причиняло мне вреда, просто мягко облизывало кончики пальцев, согревало теплом солнечной магии. – И этот момент мы с твоей матерью обсудили.

– Тогда скажу, что ты мне магией угрожала! – не унималась Арлетта, хотя опасливо отползла на противоположную сторону огромной кровати с мягкой периной и шелковыми простынями.

– Разве? – Огонек вспыхнул сильнее, отразившись в зрачках сводной сестрицы, в кои-то веки сделав ее глаза ярче, и тут же погас. – Я никогда тебе не угрожала и тебе советую поступать так же. Особенно в отношении Фабиана. Доброго утра, сестрица.

Не дожидаясь ответа, под ее возмущенное пыхтенье развернулась и вышла. Путь к себе по продуваемому сквозняком коридору был не таким уж долгим, а моя комнатушка, в отличие от комнаты Арлетты, встретила меня привычным холодом и завыванием ветра, недовольного тем, что на его пути попался угол нашего дома. Остывшая постель со вмятиной на стареньком матрасе уже не казалась манящей, да и не засну я больше. Петухи хоть и не кричали, но вот-вот закукарекают. Ночи в это время долгие, темные, а утро всегда кажется таким далеким…

Вздохнув, выглянула во двор. Мне бы хоть треть магии, которой обладала мама: мощной, солнечной, наполняющей все вокруг жизнью и светом, и я бы без труда и безо всяких сложностей исправила то, что произошло с Фабианом. А так…

Отбросив невеселые мысли, поставила свечу на подоконник и стала застилать постель. Потом спущусь на кухню, помогу Дороте с завтраком, а уж после примусь за уборку. Завтра у Душана День появления. В честь такого важного события в гости прибудут соседи, и все должно быть идеально. За день я с уборкой точно не управлюсь, поэтому начну сегодня.

Мне всегда казалось, что, ухаживая за домом, я становлюсь ближе к родителям. Прикасаясь к статуэткам, вытирая с них пыль, я будто отдавала им дань памяти, поэтому уборка не была мне в тягость. Коснувшись медальона, который никогда не снимала, раскрыла его с легким щелчком, взглянула на миниатюрный портрет дорогих моему сердцу людей.

– Люблю вас, родные, – улыбнулась им.

И показалось, что папа – серьезный, сосредоточенный, и мама – сама как солнышко – на мгновение улыбнулись в ответ.

– Опять встречалась с целителями? – спросил брат, стоило мне расставить наш нехитрый завтрак на деревянном подносе-столике.

Я, собиравшаяся налить ему чаю с душистыми травами, замерла.

– Ты о чем?

– А то я не знаю. – В голубых глазах брата, так похожих на мамины, сверкнул мрачный огонек. – Не спал я вчера, когда ты пришла. Только вид сделал.

– Не спал? – Я растерялась.

– Притворился просто, чтобы не волновалась. Просил же тебя: хватит, оставь! Брат сдвинул брови и сразу стал похож на отца. Он как-то быстро повзрослел после той трагической случайности, уложившей семилетнего мальчика, такого озорного, подвижного малыша, в постель.

В тот год в наш городок приехали Снежные. Почета и почестей было до небес! Остановились они, разумеется, в самой лучшей гостинице, их встречали так, что предстоящий зимний праздник померк на глазах. Я Снежных терпеть не могла! Но Фабиан так хотел посмотреть… и мы тайком от Стеллы ближе к вечеру сбежали в город вдвоем. Там вовсю шли предпраздничные гуляния и восхваление наших защитников от гротхэнов. Ярмарка пестрела огнями, переливалась сверканием шаров, флажков и прочих украшений. На магические у нашего градоправителя средств не нашлось, но зачем магия, когда сами Снежные в гостях!

Их было трое, трое светлейших нордов, и все красавцы, как на подбор: светловолосый, рыжий и брюнет. Незамужние девушки ахали и вздыхали, да что там незамужние – замужние тоже ахали, тайком. Выходили поглазеть… Стелла с детьми не стала исключением, велела Бруно заложить коляску, и они укатили в город, только поэтому нам с братом и удалось вырваться. Коляска или экипаж нам не светили, поэтому мы бежали изо всех сил: я, сжимая в руке затянутую в варежку хрупкую ладошку брата, и он, мечтающий увидеть Снежных до того, как все закончится.

Что касается меня, я испытывала смешанные чувства, с детства привыкшая к тому, что Снежные – наши защитники, берегущие нас от чудовищ, порождений потусторонней магии, черпающих живую силу в нашем мире. При мысли о светлейших нордах меня охватывало волнение и предвкушение, какое может испытывать девочка моих лет. Тогда мне было пятнадцать, но о том, что сделали Снежные, я узнала намного раньше, подслушав разговор отца и Стеллы.

Она собиралась закатить истерику, когда застала его у портрета мамы, ранее висевшего над камином в гостиной. Он и после второй свадьбы там еще висел, но потом Стелла донылась до того, что это несправедливо, что скажут люди – и отец уступил. Убрал портрет мамы на чердак, но частенько наведывался туда, я-то слышала, как скрипят старые половицы под его ногами.

Там-то и состоялся их с мачехой разговор, который впечатался мне в память и не желал покидать.

– Да что ж я чувствую себя вдовой-то при живом муже! – причитала она. – То нет тебя, то, как приходишь, все витаешь где-то, то сидишь рядом с ней… А ведь ее уже сколько нет. Разве по-доброму это, Иштван? Ко мне? К детишкам моим? Или я не вижу, как ты своих выделяешь!

– Не могу я от чувства вины избавиться, – голос отца звучал глухо. – Все кажется, не будь я тогда в отъезде, мог бы все изменить. Но теперь не могу… Что ни делаю, а лицо ее перед глазами стоит, когда мы прощались. Как немой укор…

– Ну не кори себя. – Снова заскрипели половицы, Стелла сменила гнев на милость. – Твоей вины в том нет. Да и что бы ты сделал? Что ты мог противопоставить Снежным?

На этих словах мое сердце забилось сильнее, я подкралась еще ближе и затаила дыхание, стараясь не пропустить ни слова. Мне сказали, что мама зимой пошла в лес, якобы по просьбе лесничего спасать какого-то пострадавшего зверя, пошла – и заблудилась, не вернулась уже. Но я тогда маленькая была, как сейчас Фабиан, ничего не хотела слышать и только плакала, плакала… целыми днями плакала, пока не увидела, как стоит, сгорбившись, над колыбелькой брата отец.

В тот момент слезы высохли, и я поклялась, что сделаю все, чтобы мои родные были счастливы. Поэтому ни слова не сказала, когда однажды отец привел в дом Стеллу. Поэтому всегда улыбалась Душану и Арлетте – до свадьбы отца и мачехи они были самыми милыми детьми на свете.

Потерять мать было тяжело, но еще тяжелее оказалось услышать то, что я узнала тогда!

– Она по своей воле с ними ушла. А то, что магия ее опасна для них, – так кто ж виноват в этом. Солнце и снег только зимой уживаются, да и то недолго.

– Говорят, казнили ее быстро. Не мучилась она, – тяжело выдохнул отец.

Отшатнувшись, я зажала руками рот.

Маму? Мою солнечную светлую маму… казнили? За что?! Из глаз брызнули слезы, я бросилась вниз, споткнулась, чуть не сосчитав ступеньки локтями, коленями и головой, поднялась, и снова бежала, бежала…