Плохие девочки попадают в Рай
– А что с предыдущим первым лицом стало? – интересуюсь я.
– Иностранка, – пожал плечами Пашковский, – домой собралась.
Я ныряю в айфон быстрее, чем Олег успевает икнуть, через пару минут уже уже знаю все о Джине Росс. Или почти все. К тому моменту, как он возвращается, пропахший крепким сигаретным дымом, я интересуюсь:
– Они спали?
– Что? – хмурится Олег.
– Росс и Шмелев. Через постель поднялся или сам? Ты же знаешь о нем все. Или почти все.
Если мой папочка кем-то интересуется, он выяснит о нём каждую маленькую и на первый взгляд незначительную деталь, вплоть до дня рождения любимой кошки.
– Что именно ты хочешь знать?
– Что-то интересное. Пикантное. Необычное. – Заглядываю Пашковскому в глаза, как собачка Павлова на третьей стадии опытов. – Ну или я сама поищу. Только дольше получится и проблем огребу по самое не балуйся.
– Не сомневаюсь, – вздыхает он, – почему тебе спокойно не живётся?
– Хэзэ, – отвечаю я. – Может, мне просто скучно.
Мне и правда скучно жить. Временами скучно, временами никак. Вот и развлекаюсь, как придётся.
Олег смотрит на меня в упор.
– Пришлю тебе инфу. Все, что есть.
– Ты прелесть. – Облизываю ложечку от торта и смотрю ему в глаза, отвечаю прямым взглядом навылет. – Спасибо, Олежка.
– Сучка ты, Ди, – говорит Пашковский, и в голосе его я слышу безразличие. – Используешь людей и выбрасываешь на свалку, как ненужный хлам.
– Сучка, – насмешливо соглашаюсь я, – а ты меня трахаешь. В итоге ты у нас кто?
– Была б ты парнем, я бы тебе врезал.
– Не сомневаюсь, – трогаю его бицепс, ухмыляюсь.
– И воспитанием твоим не помешает заняться.
– О да, – улыбаюсь еще шире. – Можем заняться моим воспитанием прямо сейчас.
После того, как наш типа ужин заканчивается, Олег звонит риэлтору, занимающемуся посуточной арендой. Спустя полчаса у нас на руках уже ключи, а мы сами в квартире. Сегодня секс с Олегом – это спланированный акт мести Никитосу. Нефиг было характер показывать, меня с этого бомбит люто. Мы с Пашковским никогда не осторожничаем: он любит АС, и растраханной задницей дело не ограничивается. На бёдрах остаются синяки от его пальцев, ходить потом пару часов вообще затруднительно, но оно того стоит. На время секса.
После я валяюсь на кровати, разглядывая потолок и прислушиваясь к шуму воды, доносящемуся из ванной. Мне настолько наплевать на всё, что будет дальше, что становится тошно. Мерзкое состояние, от которого никуда не сбежишь. Я знаю, что в ближайшей перспективе предстоящее развлечение: этот огнеупорный красавчик Шмелёв, но сейчас даже это не радует. Что из этого может получиться? Секс на один-два раза, после чего он мне надоест и перейдёт в разряд «было-было-заебало». Хотя сам процесс и результат – поиметь такого, как мой папочка, может оказаться достаточно увлекательным.
Олег выходит из ванной, даже не потрудившись обернуть бёдра полотенцем. Он от себя прётся – считает, есть на что посмотреть. Вообще-то есть. Но иногда насмотришься на все достоинства по самое не хочу – блевать тянет.
– Ты домой не собираешься что ли? – спрашивает он насмешливо, потом обводит взглядом комнату. – Вали в душ давай.
– А поцеловать, – вытягиваю губы трубочкой.
Пашковский вопросительно смотрит на меня.
– Как в том анекдоте, – поясняю снисходительно, как препод лузеру, не успевшему списать на экзамене.
– В каком?
– На ферме идет искусственное осеменение коров. Ветеринар закончил, садится в тачку, но проехать не может. Коровы его окружили, мычат. Тогда он открывает окно и орет: «Пошли нахуй отсюда!» – А одна из коров делает большие грустные глаза и говорит: «А поцеловать?»
Олег качает головой, после чего удаляется в направлении коридора, а я кричу ему вслед:
– Оставь мне ключи, я здесь переночую!
Нет ни малейшего желания возвращаться домой на разборки с Мелеховым. Лучше перенести это на завтра – по крайней мере, завтра мы не пошлём друг друга совсем, если он начнёт выступать. Сегодня мы к этому были близки как никогда: не представляю, что будет со мной, если Никитос свалит. Правда, что будет с ним, если он останется, я тоже не знаю.
Диана
В приемную Шмелёва я позвонила на следующий же день, представилась папочкиным секретарем и поинтересовалась, когда у Шмелёва есть свободное окно для встречи. По голосу мне не показалось, что я разговариваю с современной секретаршей, стёршей немало пиджаков и рубашек на офисном столе. Скорее, сразу представилась лучшая версия нашей Пуговки – такая себе Золушка двадцать первого века. Лучшая в плане внешности – по крайней мере, я искренне надеялась на то, что у Шмелёва хороший вкус.
Теперь для реализации моего гениального по своей простоте плана оставалось только ждать. Единственное, что омрачало радость от предстоящего – так это то самое ожидание и разговор с Никитосом. Я вчера перебесилась и искренне надеялась, что он тоже. Хотя последнее далеко не факт. Вполне возможно, что я приду к тому же, от чего ушла, а это не есть гуд.
Есть такая штука: одиночество, так вот, когда знаешь, что тебе есть к кому возвращаться – уже как-то приятнее. Разумеется, это иллюзия – и ничего больше, но с этой иллюзией можно прожить какое-то время вдвоём. Пока тому, кто её поддерживает, совсем хреново не станет.
Я не скажу, что сильно расстроюсь, оставшись в гордом одиночестве, но знаю наверняка: если он уйдёт мне станет совсем чуточку – паршивее.
Как я и предполагала, вернулась я значительно позже него. Для меня полночь – время детское. Мелехов сидел на кухне, ждал меня и выглядел абсолютно спокойным. Впрочем, его внешнее спокойствие – плохой признак. Если бы он встретил меня у дверей и сходу начал орать, было бы проще.
– Привет, – сказала я, как ни в чём не бывало, искренне и от всей души надеясь, что пронесёт.
Не пронесло.
– Как обычно? – поинтересовался мой бойфренд, и в голосе его я уловила очень нехорошие нотки.
– Убейся об стену, – посоветовала я и пошла в спальню, чтобы раздеться.
Что за идиотская привычка? Он же прекрасно знает, что в наших отношениях ничего не изменится, равно как и то, что для него это ничего не меняет. Какого хрена всё портить?
Я трахалась, трахаюсь и буду трахаться на стороне – столько, сколько мне надо и тогда, когда мне надо. Я пью, курю, иногда балуюсь травкой. Я посещаю тематические клубы и делаю то, что мне нравится, несмотря на то, как к этому относится он. Но это ровным счётом ничего не значит. Потому что возвращаюсь я всегда к нему.
В гостиной я первым делом направилась к бару и соорудила себе коктейль «Трахни мозг» собственного изобретения. Иными словами, влила туда всё самое крепкое, что только имелось в наличии. Потом вспомнила, что лёд в холодильнике, холодильник на кухне, а ещё на кухне Никитос. Выругавшись, я направилась туда, по ходу действия врубая музыкальный канал на полную громкость. Пусть лучше соседи слушают Моргенштерна, чем наш мат и грохот ломающейся мебели, когда мы выясняем отношения.
Всё прошло почти хорошо. Я успела бросить лёд в бокал и уже направлялась обратно в гостиную, но по дороге не удержалась от ехидного:
– Бросай меланхолию, Принцесса, пойдём трахаться.
– Блядь, – сказал Никита, даже не оборачиваясь.
Это было брошено не в пустоту, а именно в мой адрес. В тот момент он мыл посуду: ему повезло, что я держала в руках бокал и пару секунд искала место, куда бы его пристроить, чтобы коктейль уцелел. За это время мой бойфренд успел поставить тарелку на полку. Потому что в следующий момент я развернула его лицом к себе и от души вмазала ему по физиономии. Не бабской истеричной пощечиной, а по-мужски, кулаком в лицо.
В глазах у него мелькнуло какое-то совсем бешеное выражение – перед тем, как он схватил меня за плечи и швырнул к стене. Я ударилась головой, и перед глазами запорхали разноцветные Никитосики.
– С-с-сука, – процедила я на выдохе. Больно было так, что на мгновение перехватило дыхание, а сфокусировать взгляд в ближайшие полминуты и размазать по его смазливой физиономии его же праведную ярость не представлялось возможным в принципе. Но так хотелось…
– Я сука?! – прошипел он, шагая ко мне, хватая за волосы и резко запрокидывая голову так, что у меня перед глазами под светомузыку аффекта заплясали искры всех цветов и размеров. – Ничего не путаешь?! Кто у нас любитель раздвигать ноги передо всеми?
Прежде чем я успеваю сказать что-то в ответ, меня резко разворачивают мордой в стену – и на этом у меня начинается истерический ржач. Я хохочу так, что у меня сводит судорогой живот и срывается дыхание – на сей раз уже от смеха.
– Сука, – слышу я за спиной Никиткин голос, и могу поклясться, что в нём помимо ярости присутствует ещё и страх. Причём по процентному соотношению первое явно проигрывает второму. Ещё бы – до него понемногу начинает доходить, что он только что почти сделал. От этого мне становится ещё веселее.
– Да-а-а-а! – слова с трудом прорываются сквозь смех, – да, да, да-а-а, называй меня своей сучкой!
Судя по тому, с каким выражением лица он смотрел на меня, когда я развернулась, я была права на все сто процентов, исключая всевозможные погрешности. Хорошо хоть не стал помогать от стены отлепиться – за это я бы его убила на месте.
Откуда только такие, как он, в наше время берутся, а?..
Я не стала разубеждать его в том, что ему стоит сделать себе харакири по поводу всего произошедшего, с удовлетворённой ухмылкой отметив нехилый кровоподтёк у него на скуле. Пусть помучается – может, в следующий раз ему не захочется себя грузить тем, что я есть на самом деле и как с этим бороться. Спасение плохих девочек дело рук самих плохих девочек, а не хороших мальчиков – в этом я свято уверена. Если, конечно, для меня есть что-то святое в этом мире.
Я валялась на диване, смотрела какую-то мозговыносящую муть и пила коктейльчик. Третий – по тому же самому рецепту. Если второй ещё напрягал своей неохлаждённостью, то третий прекрасно пошёл и безо льда. По мере того, как мне хорошело, из головы испарялись все мысли кроме вполне определённых. Какого хрена Мелехов страдает высокой моралью там, на кухне, когда должен наслаждаться её отсутствием на мне?!
Напомнив себе о том, что я оставила его там мучиться в назидание, я потащилась в душ, искренне надеясь на то, что когда выйду из него, Никитка уже будет готов. Смотрю в зеркало, разглядывая синяки на плечах, и мысленно вспоминаю своего бойфренда последними словами. Потом перехожу от ругательств в пустоту к водным процедурам.
На периферии сознания снова возникает образ Шмелёва: настолько реальный, насколько это возможно в принципе. Я стою в душевой кабине, подставляя лицо упругим струям горячей воды и представляю, что мы могли бы делать здесь вдвоём.
Ну вот какого хуя у него такая запоминающая внешность?!
Рука автоматически скользит между ног – впрочем, сейчас мне особо и помогать себе не приходится – я уже все мокрая. Мне хватает всего пары минут под затягивающим взглядом тёмно-синих глаз гребаного брюнета с голливудской внешностью – это кажется почти реальным. Когда я представляю, как он резко разворачивает меня лицом к стене и берёт – без предупреждения, без подготовки, проникая на всю длину резкими, глубокими толчками, и как я ору от боли и от наслаждения, от этого ощущения его во мне, низ живота сводит сладкими судорогами. Содрогаясь, я бессильно цепляюсь пальцами за стену и сползаю на пол душевой кабины. Через несколько минут блаженной прострации ловлю себя на мысли, что фига с два я буду ждать назначенного дня встречи. Импровизация – это наше все. Завтра же поеду к нему в офис.
Выходя из душевой кабины, я едва держусь на ногах – во-первых, коктейль оправдывает ожидаемый эффект, во-вторых, такого оргазма я не ловила уже давно. И это только при ментальном, так сказать, участии Шмелёва. Что же в реальности-то будет?
Усмехаясь, я заворачиваюсь в полотенце, выползаю в спальню, где падаю на кровать поверх покрывала и закрываю глаза. Я чётко знаю, что мне надо разобрать постель, лечь под одеяло, но меня так выносит и настолько хорошо – в этом нереальном мире, что шевелиться нет ни малейшего желания.
Слышу шаги – в спальне нарисовался Никитка. Именно он делает всё то, что мне так лень – осторожно стягивает покрывало с одной стороны кровати, укладывая меня в постель и закутывая в одеяло.
Я приоткрываю один глаз и гордо заявляю:
– А я не сплю!
Мне кажется, что даже в темноте я вижу, как он краснеет.
– Думал, что так просто отделаешься, да?! – с трудом удерживаюсь от смеха.
– Пошла ты, – он поворачивается, чтобы уйти, но я успеваю схватить его за руку.
– Может, хватит уже?
Никита на мгновение замирает, и этих мгновений нерешительности ему хватает для того, чтобы понять, что эта битва им давно уже проиграна.
– Иди сюда, – я тяну его на себя, обнимаю, прижимая к себе и впитывая каждой клеточкой прикосновение ткани его рубашки к моему обнажённому телу. Кинестетик во мне цветёт буйным цветом – я из тех, кто возбуждается даже на щётку для чистки обуви, если её правильно применить. Сквозь тонкую рубашку впитываю его тепло, гладкий хлопок легко скользит по моим напряжённым соскам, и я выгибаюсь всем телом.
Никита слегка отстраняется и смотрит на меня так, будто он приговорённый, за которым осталось последнее слово.
– Прости меня…
Я перебиваю его до того, как он произнесёт моё имя.
– Заткнись и трахни меня.
После нашего с Олегом экстрима, состоявшегося прошлой ночью, ощущения могли бы быть не из приятных, но, учитывая тот факт, что Никитка знает меня как скрипач свою скрипку, я вспоминаю об этом уже после того, как меня тащат в душ на руках.
Позже, когда мы вместе засыпаем после ещё одного раунда в ванной, он обнимает меня и прижимает к себе. Как будто чувствует, что сейчас один из тех редких моментов, когда мне это жизненно необходимо.
Глава 5
ДианаСекретарь Шмелёва поднимает голову, когда я захожу в приёмную. Выдерживаю паузу – ровно настолько, чтобы поздороваться с ней в унисон. Один из классических приёмов, обычно работает безотказно.
После произнесённого хором «Добрый день!» мы одновременно улыбнулись друг другу. Всё шло по классической схеме.
Олеся симпатичная – более чем, но без перехода в классическую секретаршу-подстилку, как я и предполагала. Никакой наигранной манерности, ухоженное личико, минимум косметики, тонкие черты лица, шатенка – сразу видно, что цвет волос натуральный, глаза миндалевидные, тёмные. Предполагаю, что когда она встанет, окажется чуть выше среднего роста, с хорошей фигуркой, юбка будет чуть ниже колен, а каблук не выше пяти сантиметров. По глазам читается: не стерва. Тем интереснее.
Самое главное, чтобы она оказалась человеком, который может пригодиться. А нужен мне сейчас тот, кто может дать стартовую информацию о Шмелёве.
– Астахова Диана Дмитриевна, – представляюсь я, – а вы, наверное, Олеся?
Она тут же меняется в лице: сразу видно, эмоций скрывать не научилась. Потому что ждала не меня, а моего папочку лично.
– У вашего отца встреча с Андреем Николаевичем…
Сколько ей лет? Двадцать? Двадцать один? Моя ровесница? Из семьи, где хватает исключительно на хлеб с сыроу из Магнитоу, явно. Вот, подрабатывает, семье старается помочь.
Не суетись, девочка.
До обеда четыре с половиной минуты: расслабься и получай удовольствие.
– Именно поэтому я здесь. У моего отца случился форс-мажор прямо перед выездом к вам. – Ради такого я даже напялила деловой костюм, хотя чувствую себя в нем, как корова с седлом. Отстой.– Поскольку я работаю с ним, он попросил меня приехать и передать эти документы Андрею Николаевичу. Лично в руки.
Показываю запечатанный конверт, набитый черновиками со всякой хренью. Мой стол по жизни завален бумагами формата А4 – и только в редком случае это что-то пристойное вроде написанного на заказ курсовика. Надо же было создать видимость документов. С одной стороны, вариант с документами и форс-мажором ну такое себе, с другой – для нее покатит.
Она открывает было свой прелестный ротик, но я снова перехватываю инициативу.
– Встреча назначена не мне, но, – я делаю акцент на слове «но», – я думаю, что Андрей Николаевич меня примет и уделит мне пару минут. Если он не занят, разумеется. Узнаете?
Я очаровательно улыбаюсь ей, и секретарша тут же снимает трубку.
На самом деле я уверена, что примет – как минимум, из любопытства, на это и расчет. Я бы многое отдала за то, чтобы посмотреть на его физиономию в тот момент, когда Олеся произносит слова о том, что к нему пришла Астахова Диана Дмитриевна вместо отца.
Девушка кладёт трубку и смотрит на меня. Удивлённо, как будто не понимает, что происходит.
Я смотрю на неё, и только после того, как она произносит:
– Простите, но Андрей Николаевич вас принять не готов. Я позвоню секретарю вашего отца, мы можем перенести встречу, а документы можете оставить мне. Я передам их в том же самом виде, – ловлю себя на том, что у меня отвисает челюсть. Судя по тому, каким взглядом Олеся меня дырявит, за выражение моего лица в тот момент можно было брать бабки.
Что самое паршивое в элементе неожиданности – так это то, что пока с ним справишься, инициатива уже в руках у оппонента. Ладно, хрен с ним.
Как бы там ни было, я уже сделала шаг, и пятиться назад не собиралась. Наплевать, что готовилась я совершенно к другому.
Я сделала вид, что кладу документы на стойку, и, когда Олеся расслабилась, с напором с недельку помиравшего от жажды носорога ломанулась на водопой, то есть в кабинет. Олеся ойкнула, но я уже рванула дверь на себя. Вместо исходного положения на ресепшене, конверт с хламом занял положение на уровне моей груди: я прикрылась им как щитом.
– Андрей Николаевич, простите… – доносится из-за спины.
– Ничего. Иди на обед, Олеся.
Он даже не оборачивается, хотя сейчас стоит у окна и смотрит в него. Сцепив руки за спиной, в позе превосходящего всех Вселенского лидера. Ну о-ч-чень похоже на отца, что вкупе с его попыткой выставить меня из офиса взрывается в голове искрами ярости.
За моей спиной закрывается дверь. Тихо-тихо, легкий щелчок замка отрезает нас ото всех остальных.
У Шмелёва просторный кабинет, обставленный качественной офисной мебелью – но – без излишеств. Я уловила это краем глаза, и где-то в подсознании прочно засела мысль о том, что этот парень во всём знает меру. Секретарь без излишеств, рабочий кабинет – без излишеств. Это единственное, что я успела отметить про себя до того, как он повернулся, и наши взгляды встретились. С какой-то радости у меня опять закружилась голова. При всём при том, что я была абсолютно трезвой.
– Здравствуйте, Диана Дмитриевна.
Мне только показалось, или в его голосе звучала явная издёвка?!
Он смотрел на меня совершенно спокойно, и по его глазам я не могла прочесть ни его отношения к моему визиту, ни его отношения ко мне: ничего. Стопроцентный барьер, уверенность в себе и… и чем больше я смотрела на него, тем больше понимала, что столкнулась с мужиком, невероятно напоминающим моего отца в плане умения опустить меня по полной программе и оставить за собой первый ход и последнее слово.
Разве что Шмелёв был моложе. Привлекательнее. И его я хотела.
Да мать твою, что со мной!
Я улыбнулась и шагнула к нему. Хочет сохранить неповторимый колорит нашей с ним первой встречи? Да запросто.
– Привет, Андрей.
Он не изменился в лице и на мгновение я засомневалась – а он вообще пробовал эмоции проявлять когда-либо? В руках я всё ещё сжимала этот клятый конверт с якобы документами, и мне вдруг показалось, что я прячусь за этой кипой никому не нужных бумаг. Защитный барьер – с точки зрения психологии.
В жизни ни от кого не пряталась, так какого…
Со мной творилась какая-то херня, и мне это совершенно не нравилось.
– Расскажете, зачем вы здесь? – Шмелев подошел к столу и опустился в кресло, сесть мне так и не предложил. – Потому как я теряюсь в догадках.
Снова сарказм, но от этого его голос менее сексуальным не становился. Вот теперь я разозлилась по-настоящему: на него, за то что провоцировал меня на подобное поведение, на себя – за то, что в его присутствии веду себя как последняя лохушка.
Цель визита? Сейчас я тебе назову цель визита. Ещё как назову.
Я демонстративно швырнула конверт ему на стол, перегнулась через бумаги, отодвигая в сторону его ноутбук, и поцеловала в губы. На этом моё сознание повело, как будто пол ушёл из-под ног, а вместо его кабинета мы оказались вдвоём вне пространства и времени. Такое уже где-то было, да?..
Кажется, уже одно его присутствие действовало на меня похлеще травы с алкоголем вместе взятых. Он не стал меня отталкивать, но на этот раз я не уловила даже малейшего замешательства с его стороны – Шмелёв просто отвечал на мой поцелуй, не предпринимая ни малейшей попытки ни остановить меня, ни перевести это в нечто большее.
Бля, о чём я всё-таки думаю, а?! Секса в кабинете у меня еще не было, и… всё закончилось столь же внезапно, как и в прошлый раз. Просто вместо его губ мои губы поймали холодный воздух, и, благодаря этому, я чуть не растянулась прямо поперёк его стола. Шмелёв откинулся на спинку кресла и под его взглядом я снова почувствовала себя ну очень некомофортно, гораздо более некомфортно, чем в тот самый первый раз на крыльце ресторана. Может, мой папочка давал ему тайные уроки?
– Мы друг друга поняли? – спокойно поинтересовался он. Если бы плюнул в рожу – наверное, я бы лучше себя почувствовала. Потому что такой дурой не ощущала себя давно.
Он наклонил голову, и мне на мгновение показалось, что в этом кресле сидит Астахов Дмитрий Семёнович собственной персоной, сделавший пластическую операцию. Следующие его слова укрепили мою уверенность в том, что этого человека я буду ненавидеть ничуть не меньше, чем отца.
– Вы потрудились приехать ко мне в офис, Диана Дмитриевна, – в голосе его звучало абсолютное равнодушие, даже сарказм вышел из чата, – и мне потребовалась всего пара минут, чтобы узнать всё, что мне интересно. Я надеюсь, что вы тоже в должной мере удовлетворили своё любопытство, потому что на вас у меня времени больше нет.
На вас. Времени больше нет. Две минуты?!
– Любопытство?! – процедила я. – Не льстите себе, я просто хотела проверить, какого хрена меня на вас потянуло.
– Не забудьте свои ценные бумаги, – произнёс он мне в спину, а я испытывала такое безумное желание врезать по этой непроницаемой, самоуверенной, но этого не менее красивой физиономии, что руки сводило.
– Оставьте себя на память, – выплюнула я, вылетая из его кабинета.
Самоуверенный ублюдок. Мудак хренов. Да что он вообще о себе возомнил?!
– Ди, ты ебнутая! – выдала Ники, когда я вдавила педаль в пол, выворачивая на скоростную полосу шоссе под истеричные сигналы.
– Сама ты ебнутая, – огрызнулась я.
– Обязательно было так делать?!
– По той полосе мы бы еще два года ехали.
Я бы могла сказать иначе, но у Ники психологическая травма. Она попала в аварию в детстве, провалялась в реанимации хер его знает сколько, чудом выжила, ей заново собирали нос и руку… в общем, наверное, меня должна мучить совесть. Если бы она у меня была.
– Прости, – буркнула я.
– Охренеть. Ты головой ударилась?
– С чего бы?
– Ди Астахова никогда не извиняется.
Я бросила на нее скептический взгляд, но продолжить разговор мы не успели. Прямо мне под колеса бросился какой-то дебил на «Лада-Гранте», из соседней полосы. Можно сказать, карму проверил. Я успела ударить по тормозам, сзади меня тоже оказались проворные. В общем, никто никого не поцеловал в жопу только благодаря счастливой случайности. Зато дебил среднестатистического уровня потрепанности жизнью выскочил из своего таза на колесах и устремился ко мне:
– Ты чего творишь, овца?! Думаешь, тебе все позволено?! Открой дверь! Дверь открой, я сказал! Насосала – так думаешь, все прокатит?!
Ники закрыла лицо руками.
А я открыла дверь. Ну он же просил – я открыла, прямо ему в грудь и живот, со всей дури. Силу удара мне тренировал Олег и еще несколько знакомых, так что свалился он прямо к моим ногам на проезжую часть. Из соседних машин уже начали выскакивать люди.
– Я твой номер запишу! У меня связи в полиции! – захрипело это говорящее чмо.
Для закрепления воспитательных работ я пнула его по яйцам и сказала:
– Надеюсь, и в травме тоже. Еще раз ко мне сунешься – сосать будешь сам. Долго, старательно и по кругу. Въехал?!
Дверью «Порше-Кайен» я снова шандарахнула так, что Ники только головой покачала.
– Ты чего сегодня такая нервная?
– Я нормальная.
– Нормальная она, ага. Тебе уже штрафа четыре придет, как минимум.
