Алена и Аспирин

Она выпрямилась. Остатки куклы лежали у нее на ладонях.

– Прости, – сказала она, глядя Аспирину в глаза. – Я тебя не очень огорчила?

– Брось в ведро, – сказал Аспирин.

Девчонка послушно прошла на кухню, и черепки грохнули о стенки полупустого мусорного ведра. Она вернулась, осторожно неся двумя пальцами голубое кукольное платье.

– Можно, я возьму себе?

– Возьми, – согласился Аспирин. – Ты кто?

– Ты бы сразу меня спросил, – девчонка робко улыбнулась.

– То есть?

– Ну, я все ждала, когда ты меня спросишь, кто я… А ты решил, что я попрошайка, или вымогательница, или еще чего похуже…

Аспирин уселся на диван. Закинул ногу на ногу.

– Ты кто?

– Я…

Она открыла рот, будто собираясь ответить тщательно выученный, давно приготовленный урок – и вдруг запнулась. Улыбка сошла с ее лица.

– Что это? – спросила она испуганно.

– Где?

– Звук…

За секунду до этого соседи сверху включили аудиосистему, и стены завибрировали, сотрясаемые басовитым «бух-бух».

– Соседи. Музыку слушают.

– Они глухие? – пробормотала девчонка после паузы.

– Они любят крутой драйв… Говори, от кого ты сбежала.

– Я не то чтобы сбежала, – девочка снова наморщила брови. – Я просто ушла.

– Что, из музыкальной школы тюремного типа?

– Нет. Из одного… очень хорошего места.

– Хорошего?

– Да. Я бы хотела когда-нибудь вернуться.

– Возвращайся сейчас!

Девочка вздохнула:

– Не могу. У нас с Мишуткой важное дело.

Она взяла медведя на руки и прижалась лицом к короткому светло-коричневому меху. Через секунду Аспирин с ужасом обнаружил, что она плачет.

– Ты чего?!

– Здесь… страшно, – пробормотала девочка. – Там, ночью… я очень… испугалась.

– Оно и понятно, – сказал Аспирин после паузы. – Я тоже. Но мы ведь… все в порядке, так?

– Нет, – девочка помотала головой, по-прежнему пряча лицо за Мишуткиной мордочкой. – Не в порядке… Ты меня боишься.

– Ерунда, – Аспирин подошел, присел рядом на корточки. – Слушай… Перестань. Хочешь, выпьем чая? У меня есть печенье…

Она кивнула, не поднимая глаз. Аспирин пошел на кухню, плеснул в чайник питьевой воды из пластикового баллона; в конце концов, его совести будет комфортнее, если нежелательная гостья уйдет накормленная и напоенная.

Чайник закипел, заурчал и громко щелкнул, выключаясь. Аспирин вытащил и картонную коробочку с пакетиками на нитках, бросил по одному в каждую чашку, залил кипятком. Выставил на стол тарелку с остатками позавчерашнего печенья.

– А Мишутке? – слабым от слез голосом спросила девочка.

Аспирин, помедлив, взял с полки третью чашку. Девочка усадила медведя на стол. Аспирин вздохнул – и плеснул ему тоже кипяточка.

– Видишь ли, – сказал, придвигая к девочке сахарницу, – я тебя не боюсь. Что за ерунда – почему я должен тебя бояться? Ты пей… Просто я разозлился, когда ты взяла мой паспорт.

– А он в коридоре под зеркалом лежал.

Аспирин вспомнил: в самом деле, получал позавчера на почте заказное письмо и потом бросил паспорт куда придется.

– Это не причина, – сказал он с нажимом. – Документы брать нельзя, особенно чужие, в чужой квартире, чужого человека…

– Мне нужно было узнать, кто ты.

Аспирин покачал головой, дивясь ее наивности:

– Разве об этом пишут в паспорте? Ну вот ты прочитала – и знаешь, кто я?

Девчонка опустила голову.

– Не обижайся, но есть же правила, – сказал Аспирин, довольный своей маленькой победой. – У тебя должны быть родители… или я не знаю, опекуны какие-то… и ты должна жить с ними. Такие правила.

– Они очень далеко, мои опекуны, – сказала девочка и странно улыбнулась. Такая улыбка пришлась бы впору морщинистой, умудренной опытом старухе. Аспирин насторожился.

– Где?

Девочка взялась за картонный «язычок» заварочного пакетика, с удивлением подняла коричневый мокрый мешочек над янтарной поверхностью чая.