Скрут

Не оборачиваясь, девочка протянула ей куклу:

– На…

Кукла надорвалась-таки; Лиль деловито задрала ее синее в горошек платьице и пальцем запихнула клочок ваты обратно в дырку на кукольном животе. Девочке захотелось еще раз потрогать мягкие, растрепанные куклины волосы – но она не стала. Аниса была совсем на такая красивая – но Аниса была лучше…

– У меня тоже была кукла, – сказала она вслух. – Но она умерла.

– Куклы не умирают, – заявил Вики.

Девочка перевела на него серьезный взгляд; мальчишка почему-то смутился и опустил глаза.

– Куклы тоже умирают. Да, – она запнулась, не зная, что еще сказать.

– У невест не бывает кукол, – сообщил Йар.

Лиль потянула носом; встретившись с ней глазами, девочка с удивлением увидела неприкрытую, уважительную зависть:

– Да-а… Тебе нельзя-а…

Девочка отвернулась. Ей почему-то стало тяжело и грустно. Как в самые первые дни, когда без тоски по дому нельзя было прожить ни минуты.

– Счастливая, – шепотом вздохнула Лиль.

– Почему? – спросила девочка, глядя на фарфоровое кукольное лицо.

– У тебя есть жених… такой жених… А у меня, – Лиль бесхитростно сунула палец в ноздрю, – у меня нету…

Девочка опустила глаза:

– Да… Но зато у тебя… у тебя есть мама.

* * *

Провинция Ррок покрыта сетью дорог и дорожек. Самые прямые и ухоженные из них ведут в город Турь – столицу; где страннику искать яркую, незаурядную женщину? Куда идти с расспросами… да и просто наудачу?

В Турь. Дабат – да будет так.

В больших городах полным-полно длинных языков. В городе Турь особенно многолюдно, суетливо, полным-полно приезжих и заезжих, купцов и бродяг, богатых и нищих. Болтают в корчмах и на базарах, болтают в лавках и на площадях, сплетничают о чем угодно, в том числе и о женщинах; только вот тот, кто слишком внимательно слушает и слишком много спрашивает, рано или поздно получит по шее – не иначе, шпион, «крючок» по-здешнему. Сперва уши распустит, а потом в городскую управу побежит, к начальнику стражи… Раз в пять дней на рыночной площади города Турь обязательно кого-нибудь бьют кнутом – в том числе и за длинный язык. У палача, говорят, жалование от выработки; ежели палач простаивает, так и сам доносчика наймет; и палачу, известно, деток кормить надобно.

Игар обходил таверну за таверной, прислушиваясь к болтовне и иногда задавая ничего не значащие вопросы. Он давно уже приготовил легенду о пропавшей сестре, которую дома ждет наследство – но пустить ее в ход все никак не решался. Та, что не похожа на прочих женщин, вряд ли затеряется среди множества благополучных домохозяек; она может оказаться на вершинах власти либо на дне отчаяния, и подобную женщину будет очень трудно выдать за искомую сестру. Легенда была с изъянчиком но ничего лучшего пока что не приходило Игару в голову.

Потом его заметили. Молодой, но толстый и дряблый подмастерье, встреченный Игаром в очередном трактире, безжалостно его обличил:

– А-а-а! Гляди, хозяин, крючок приперся, я его вчера еще в «Золотом баране» приметил…

Хозяин, крепкий косоротый старик, насторожился, однако повел себя сдержанно. Обычная Игарова история о сестре и наследстве собрала достаточно слушателей – сочувствующих и недоверчивых. Подмастерье время от времени призывал не верить «вонючему крючку» и скорее бить ему морду – в конце концов Игар, не удержавшись, ловко ухватил неприятеля за курносый веснушчатый нос. Этому молниеносному приему Отец-Разбиватель специально никого не учил – Игар сам выучился. Наглядно, так сказать.

Подмастерье гнусаво пискнул, дернулся, схватился было за Игарову руку – но обмяк, потому что Игар сжал пальцы что есть сил. Отец-Разбиватель любил наказывать неумех таким вот простым и унизительным способом; Игар, нерадивейший из нерадивых, прекрасно понимал, что чувствует сейчас подмастерье.

– Дурак ты, – раздумчиво произнес хозяин, но слова его, против ожидания, не имели к Игарову жесту никакого отношения. – Эдак за тобой сотня девок увяжется – все до наследства охочи… Признаешь ее, Тиар свою заблудшую?

Из выпуклых глаз подмастерья градом полились слезы.

– Признаю, – заявил Игар уверенно. – А кто мне ее покажет – с тем наследством поделюсь… Я не скупой, – и он оттолкнул от себя пострадавшего подмастерья, который тут же и пропал куда-то.

Посетители галдели; Игарова история предложила им множество поводов для болтовни, воспоминаний и ссор. Хозяин чесал бровь и хмурился; кухарка, немолодая женщина с девичьей русой косой, шмыгнула носом:

– В управу сходи… Прошлый год ходили со свитками, переписывали всех, и младенчиков, и собак, поди, тоже… Всех переписали, а бумаги в управе хранятся… Так там, поди…

Игар сглотнул. Собственно, на нечто подобное он и рассчитывал слыхал когда-то, что в больших городах подчас ведется учет людским душам. Турь же – самый известный и просвещенный город во всей провинции; устами кухарки говорила сейчас сама Святая Птица.

– Только тебе таковую перепись не покажут, – предположил хозяин, и уголок его косого рта опустился еще ниже. – Разве что взятку… А ты, сдается, голодранец?

– …А ну, голодранец, иди сюда!.. Вот он, ребя! Вот он, крючок недобитый!..

У дверей стояли трое, и лицо их вдохновителя было перепачкано кровью и перекошено ненавистью:

– А ну, иди сюда! Иди, крючок, по-хорошему!

Хозяин сплюнул сквозь зубы:

– Ты, Величка… Дырка тебе будет, а не кредит!

Окровавленный подмастерье растерялся ненадолго:

– А ты крючков, что ли, покрывать?!

Окружавшая Игара гурьба как-то постепенно рассосалась. Хозяин все еще стоял рядом, болезненно морщась: кухарка хмуро бросила от дверей кухни:

– Совести в тебе нет, Величка… Мать твоя, как на сносях была, на жабу наступила… Всю совесть жаба и высосала…

Подмастерье плюнул. Плевок летел удивительно долго – однако в кухарку не попал, повис на дверном косяке. Кухарка тоже плюнула – под ноги – и скрылась в кухне.

– На улицу иди, парень, – бросил хозяин сквозь зубы. – Мне тут драка ни к чему…

Драка, подумал Игар кисло. Трое на одного – теперь это называется драка…

Он подмигнул окровавленному:

– А что, правда, что твоя мать на жабу наступила?

И, дождавшись, пока сузившиеся глаза окажутся совсем рядом, опрокинул в них содержимое стоявшей на столе перечницы.

– …Господин архивариус не принимают.

Прилизанный писец глядел презрительно и хмуро – на секунду Игар увидел себя его глазами. Бродяжка с синяком на пол-лица и разбитым носом интересуется вещами, которые ему ни по званию, ни по уму знать не положено. Стало быть, пшел вон.

Стараясь повернуться так, чтобы не так бросался с глаза синяк, Игар просительно улыбнулся: