– Вы не бойтесь, я не кусаюсь. Я, когда животное, все помню. Без этих самых… антисоциальных проявлений. Соображаю, правда, туго. Это в полнолуние у меня крышу рвет… Я форму на вешалку повешу, ладно?
Доктор машинально кивнул, чувствуя себя соучастником группового психоза.
– Вы не думайте, я не просто так раздеваюсь. Когда обратно человеком делаюсь – то в одежде, то голый, то серединка на половинку. Или порвано на мне все. А форму жалко, она новая…
Голый, он выглядел совсем жалким. Тощий, ребра торчат. И срам ладошкой прикрывает, будто забыл, что стоит перед врачом. Величко незаметно протянул руку к телефону, плохо соображая, кому и как будет звонить. Алло, милиция, у меня ваш колега из ГАИ, он решил обернуться…
– Ну, с богом! – совсем уж невпопад выкрикнул Сиромаха.
Он упал на пол на четвереньки, и у хирурга перехватило дыхание. Казалось, лейтенант разом вывернулся из всех своих суставов. Груда на полу приняла чудовищную, невообразимую форму, напоминая саранчу-гиганта; отовсюду торчали мослы, шевелясь и дергаясь. Невидимые пальцы уминали чудовище, лепили заново, что-то отрывая и прикрепляя в другом месте, что-то переделывая на ходу, согласно задумке безумца-вивисектора. Откуда-то из движения и хруста вынырнула знакомая голова: вразнобой тряслись пунцовые уши, заостряясь и обрастая пегими волосами. «Больно, доктор… бо-о-о…» – сдавленный стон перешел в еле слышный скулеж. От живого кошмара текли струйки пара, обволакивая жертву; пар наполнился мутными, грязно-серыми прожилками, похожими на шерсть.
Бывший гаишник Сиромаха вдруг вывернулся наизнанку и встал перед Величко.
На четыре крепкие лапы.
До сегодняшнего момента Александр Павлович считал себя здравомыслящим человеком с крепкими нервами. Но сейчас, под взглядом здоровенного волчары, здравый смысл куда-то улетучился, а крепость нервов сдалась без боя.
«Добрый доктор Айболит… приходи к нему лечиться и корова, и волчица…»
Волк склонил голову набок, изучая человека, замершего в столбняке. Оскалился, обнажив изрядные клыки. Оскал вышел нестрашным и обидным. «Это он надо мной потешается!» Хирургу стало неприятно, и еще опять вспомнился утраченный червонец. Такое бывает при нервном стрессе. Волк тем временем лениво кружил по кабинету, давая себя разглядеть как следует. С откровенной наглостью мазнул лапой по стене, оставив на штукатурке глубокие царапины от когтей. Резко прянул к столу, оперся передними лапами о столешницу. Сунулся мордой в лицо Величко: «Теперь веришь?!» Упал на спину, стал кататься по линолеуму, повизгивая; визг делался ниже тембром, опять превращаясь в стон. Чьи-то руки принялись быстренько выворачивать зверя обратно, уминать, лепить, дергать и скреплять…
В такие минуты мысли в голове человека движутся странными и совершенно непредсказуемыми путями. Поэтому нет ничего удивительного в том, что первой фразой, вырвавшейся у доктора, когда с пола поднялся голый лейтенант, было:
– Ну хорошо, а стену вы зачем поцарапали?!
– Для вещественного доказательства, – уныло сообщил пациент, одеваясь. – Иначе вы решите, что вам все привиделось.
Доктор лихорадочно пытался убедить себя: галлюцинация, гипноз, временное помрачение рассудка! Получалось скверно. Взгляд всякий раз возвращался к свежим царапинам на штукатурке и столешнице. «Вещественное доказательство» с упрямством прокурора говорило об обратном. Или тоже – гипноз? А что тогда реальность?
«Если это виртуозный розыгрыш, – Александр Павлович хватался за соломинку, чувствуя хрупкость опоры и не видя другого варианта, – будем считать, что я поверил. В крайнем случае, выставит меня дураком». Величко даже слегка успокоился, насколько это было вообще возможно в подобной ситуации.
– Хорошо, молодой человек. Убедили. Но от меня вы чего хотите? Ну, священник, экзорцист… или кто там по соответствующей части?.. Дрессировщик, наконец. Хирург-то вам зачем понадобился?!
– Достало! Нормальным быть хочу. Человеком жить. До капитана дослужиться. Как минимум. А чтоб капитан по ночам волком бегал – это вообще не пойми что…
«Значит, лейтенанту волком бегать еще туда-сюда. А вот капитану – никак не положено! Любопытная логика…»
– …держусь пока, никого не тронул. А вдруг сорвусь однажды? Блох полную квартиру нанес, житья от них, сволочей, нету… Первый раз? Первый раз в армии случилось. Ни черта не запомнил: что творил, куда бегал… Вроде съел кого-то. Зайца, наверное. Или крысу. Ну да, в сыром виде. Вкусно было. После армейских харчей крыса мамкиной котлетой покажется. Утром очнулся за «колючкой», снаружи. Форма – в клочья. Упекли «на губу» – за «самоход», пьянку и порчу казенного имущества… Конечно, пьянку! Кто б поверил, что я трезвый? Месяц из нарядов не вылазил. Дальше приспособился, втихую гулял. Отъедался с голодухи. Как дембельнулся, решил в кино пойти. Артистом. Думал, меня киношники с руками и ногами… Почему не пошел? Доктор, вы прямо как маленький! Ой, извините… Смекнул, к счастью: «безопасы» меня у киношников сразу отберут. Засекретят, на анализы изведут. Или в клетку засадят, опыты ставить…
«Не надо сгущать краски, молодой человек!» – хотел было возразить хирург, но вовремя прикусил язык. Прав лейтенант. В подопытные кролики никому не хочется. Даже если ты не кролик, а волк.
– …школу ГАИ закончил. Вот, служу. Чтоб дежурство в ночь, да еще на полнолуние выпадало – такое редко случается. А если выпадет – махнусь с кем-нибудь, и всех дел. Уйду к вечеру за город, одежду припрячу… Место запоминать не надо: волком я его враз по нюху найду. Ну и гасаю вволю до рассвета. Это уже после страх накатывает. Боюсь навсегда остаться… – …Нет, в семье ничего такого не было. Уверен. Говорят, года в четыре покусали меня сильно. Уколы потом кололи от бешенства. Обошлось. Кто покусал? Не помню. Я себя лет до пяти вообще не помню. Почему только в армии проявилось? А я откуда знаю? Может, с голодухи? Или съел чего-нибудь? Нас там таким кормили…
– …Операция? А как еще? Таблеток от этого нету. Я всякие пробовал. Не помогает. Какие? Ну, аспирин там, снотворное, потом от аллергии… эти, как их… супрастин, вот! Фталазол, бисептол… антибиотики колол… Доктор, я вас очень прошу! Может, у меня внутри что-то такое есть, чтоб отрезать – и стану нормальным. Ну должно же там что-то быть, верно?!
Величко представил, как заводит на Сиромаху карточку и записывает в нее: «Диагноз: ликантропия. Рекомендованное лечение: апендэктомия, резекция прямой кишки. Госпитализация в течение 45 дней, до прохождения двух полнолуний. Физраствор, капельница. Транквилизаторы внутривенно, душ Шарко – раз в два дня, ультрафиолет – ежедневно 15 мин.».
Пора сдаваться психиатрам. На пару с лейтенантом.
А пациент сидел и ждал, с надеждой глядя на врача. Наивный лопоухий мальчишка, явившийся со своей бедой в неотложку. Что ж, бред так бред. Будем работать по законам бреда. Вряд ли хирург Величко сумеет помочь оборотню-гаишнику. Но он обязан хотя бы попытаться.
– Должен сразу предупредить: ваш случай – уникальный. Ни с чем подобным медицина еще не сталкивалась.
– Я понимаю, доктор…
Понимает он! Хорошо б и доктору хоть что-то понимать!
– Успеха не гарантирую, но…
– Спасибо, доктор!
– Пока не за что. Сейчас я вам выпишу направления на клинический анализ крови, анализ мочи, рентген, флюорографию, УЗИ… Надо получить по возможности полную картину состояния вашего организма, прежде чем принимать решения.
– Да-да, я понимаю…
Ну вот, опять! Надо же, какой понятливый пациент попался!
Когда лейтенант покинул кабинет, унося целый ворох направлений на анализы, Величко минут десять сидел в полной прострации. До тех пор, пока его не укусила блоха, непонятно откуда взявшаяся в кабинете. Тогда Александр Павлович решительно отправился к коллеге Фельдману, напомнил про старый должок, потребовал открыть закрома и залпом выпил «сотку» чистого спирта.
Без закуски.
Разумеется, анализы ничего не дали. Мелкие отклонения – в пределах нормы, никаких злокачественных образований, изменений во внутренних органах, деформаций костей; кровь – самая обычная, вторая группа, резус отрицательный.
Все как у людей.
Показаний к операционному вмешательству нет.
О чем доктор и сообщил огорченному лейтенанту, когда тот заявился через две недели. Впервые Александр Павлович видел человека, убитого известием, что он абсолютно здоров.
– Голубчик, поймите! У вас попросту нечего «отрезать», как вы изволили выразиться. Не стану же я удалять здоровый орган, в самом деле?! Да и какой именно? Если хотите, могу дать направление на обследование в институт эндокринологии. Однако, боюсь, это пустая трата времени. В конце концов, вы ведь живете с этим уже не первый год? Вот и живите дальше! Попробуйте найти какие-то положительные стороны в вашей… э-э-э… способности!
– Какие, например? Служебно-разыскной собакой подрабатывать? На полставки, по совместительству? – мрачно буркнул оборотень. – Или в питомник наймусь, производителем… – Вот видите, вы вполне способны отнестись к своему положению с юмором. Выходит, не все так плохо, верно? – как маленького, продолжал уговаривать его Александр Павлович. Еще недавно хирург и представить не мог себя в роли психотерапевта для лопоухого вовкулака. – Выше голову, лейтенант! У вас целая жизнь впереди. Вы еще дослужитесь не то что до капитана – до майора! До полковника!..
– Вы думаете? – расцвел Сиромаха.
– Уверен!
Когда лейтенант ушел, Величко снова отправился за спиртом к коллеге Фельдману.
* * *
Наскоро проглядев статью, доктор поднялся и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь. На скользком кафеле он оступился, едва не упав.
– Осторожней, Александр Павлович! – сунулся из каптерки бдительный мент Егорыч. – Нюрка пол вымыла с порошком. Тут расшибиться – раз плюнуть! Сколько я ей говорил, чистюле…
Зоркое око Егорыча приметило свежий «Курьер» в руке Величко.
– Читали уже? Про нашего орла?