У зла нет власти

– Ты должна увидеть эту Саранчу. Они идут ночами, днем отдыхают… Сейчас они снялись с места. Первый переход из тех трех, что им остались до города.

Я повернула свой посох навершием на запад.

Оттуда напирала, как горячий ветер, не опасность даже – смерть.

Глава 5

Саранча

Черная птица неслась, почти не шевеля крыльями, и по ее перьям скатывались синеватые искры.

Я научилась не отставать. Ветер драл лицо, будто наждаком, слезились глаза. Я летела, вытянувшись в струнку, прижав посох к груди, чувствуя, как молниеносно сменяются пласты теплого и холодного воздуха. Мы пролетели над широким лугом, над полоской степи, где белели камни и лошадиные черепа, потом начались пески. Я смотрела ночным зрением, и хорошо, что луна окончательно утонула в облаках. В полной темноте мне открывались застывшие гребни песчаных холмов, серые, коричневые, как на очень четкой старинной фотографии.

– Далеко… еще?

Могла бы и не спрашивать. Ветер свистел в ушах, унося назад мои слова и слезы, сорвавшиеся с ресниц. А Максимилиан в облике черной птицы не умел разговаривать. Надо и мне научиться оборачиваться чем-то летающим… Хоть драконом… Хоть соколом…

В свист ветра вплелся теперь другой звук. Я повертела головой, пытаясь понять, что это. Сбросила скорость, позволяя Максимилиану унестись вперед… Хоть бы не потерять его в этом черном небе.

Звук… будто глухой рокот. Я с разгону приземлилась в дюну – с виду мягкая, она оказалась тверже дерева. И очень холодная.

И она дрожала.

Вся земля содрогалась. Гребни дюн медленно оплывали, хотя здесь, внизу, царило полное безветрие. А земля дрожала, издавая тот самый глухой звук: уммм… уммм…

Я снова поднялась в воздух, на лету стряхивая песчинки. Мой посох будто прирос к ладоням. Впереди, на горизонте, струился воздух. Я посмотрела обычным зрением; это было зарево!

Вернулся Максимилиан, принялся кружить надо мной, призывно каркая, требуя, чтобы я летела вперед. Будь я одна – наверное, вернулась бы. Но оказаться трусихой в глазах Максимилиана не соглашусь никогда в жизни.

Мы снова полетели. Снова засвистел ветер. Мое лицо горело, я чувствовала, как скатываются капли по спине, как прилипает к коже рубашка. Ну, маг дороги, держись, и не такое в жизни видывали…

Нет. Такого – не видывали.

Зарево становилось все ярче. Скоро я различила отдельные огни… они шагали. Это были факелы, светильники, каждый величиной с огромный костер.

Земля дрожала, этот грохот поглощал теперь все звуки. Можно было говорить, кричать – внизу все равно бы не услышали. Огни тянулись во все стороны – направо, налево, вперед, сколько хватало глаз. Вся пустыня светилась, рокотала и шла – медленно, шаг за шагом, повинуясь неторопливому ритму, неуклонно, неудержимо.

Я поняла, что сейчас упаду. Огни были уже прямо подо мной; меня будто тянули за щиколотку вниз, желая сдернуть с неба. Резко закружилась голова, огни бросились навстречу. Я вцепилась в посох, силой воли замедлила падение – балансируя, будто на проволоке, будто снова разучившись летать.

Я зависла на высоте, наверное, пятого этажа. Подо мной шли, грохоча пластинами, панцирные твари, похожие одновременно на быков и огромных гусениц. Сверху я не видела, сколько у них ног; спины их, высокие костяные горбы, покачивались, в седлах восседали всадники, одинаковые, будто размноженные на ксероксе. У них не было шеи: круглые, чуть приплюснутые головы вырастали прямо из широких плеч, и за спиной у каждого было оружие. Их факелы были похожи на шагающие костры. В свете пламени блестели иззубренные лезвия, острия, пики, волнистые клинки, трехгранные иглы. Я поняла, что сейчас упаду сверху прямо на голову какому-нибудь варвару, и в этот момент меня заметили.

Ритм похода не сбился ни на секунду. Вместо макушек я увидела запрокинутые к небу плоские лица. В грохот шагов вплелся радостный вопль, сорвались с плеч арбалеты, в меня нацелились одновременно десятки стрел; не успев опомниться, я рванула вверх – свечкой.

Они успели выстрелить – в то место, где я висела мгновение назад. Я рвалась, как пробка со дна, вверх, вверх, и море огней подо мной становилось все более тусклым. Костры факелов превратились в огоньки, потом в искорки. Пустыня подо мной светилась от края до края – только на востоке, куда двигалась Саранча, было еще темно…

Я закашлялась, оказавшись в липком тумане. Оказалось, это облако; удирая от стрел, я забралась слишком высоко. Уши мои сразу же превратились в ледышки, в голове шумело, не хватало воздуха. Осталось только потерять сознание – и убить нескольких варваров своим свалившимся с неба окоченевшим телом…

Мне сделалось стыдно. Стыд сменился злостью, а злость наконец-то победила страх. Опрокинувшись в воздухе, я стала снижаться; вы хотели войны? Вы ее получите!

Снова нарастал рокот. Искорки становились огнями, огни росли и росли, пламя факелов рвалось в небо. Тяжело ступали многоноги, покачивались в седлах всадники. Мне навстречу повернулись сотни плоских лиц – они меня ждали!

Клубок огня зародился у меня в животе, поднялся в грудь, по левой руке, как по каналу, перелился в посох. Навстречу взвилась сотня стрел; я ударила в ответ потоком трескучего, злого пламени. Криков не было слышно, все поглощал рокот, но там, внизу, случилось замешательство – несколько всадников вывалились из седел. Я ударила еще раз, метнулась в сторону, уворачиваясь от стрел, и снова ударила. Какой-то многоног встал на дыбы и оказался ростом с трехэтажный дом – я увидела, как месят воздух его тяжелые, с круглыми копытами ноги…

Но Саранча продвигалась, не останавливаясь и не сбиваясь с ритма. Над упавшими сомкнулись головы, плечи, бронированные пластины. Многоноги шли бок о бок, один за другим, никого не волновала судьба сбитых и раненых – их подмяли, растоптали и продолжали идти. Саранча ступала по упавшим товарищам, не испытывая ни страха, ни сожаления, текла, как бронированное стадо, как армия роботов. Я почувствовала себя комаром, бьющимся в лобовое стекло машины…

Уходя от стрел, я поднялась повыше, развернулась и полетела на восток.

* * *

Я долго летела над темными песками, пока не стих рокот шагающей Саранчи: уммм… груммм… Одежда моя вымокла не то от пота, не то от росы, пальцы онемели. От усталости я не могла больше держаться в воздухе, земля начала притягивать меня, противиться полету. Я опускалась все ниже, пока не зачерпнула кроссовками песок и не шлепнулась на верхушку дюны.

Пустыня молчала. Далеко на западе продолжалось шествие Саранчи. Я теперь отлично понимала Гарольда: он готовится встать на пути этого равнодушного, совершенно безжалостного потока. Гарольд наверняка знал, что не удержит замок и город, что непременно умрет – и все-таки шел, и вел за собой людей.

Вернуться бы сейчас в город, войти в замок… Взять маленького Елена – не зря Гарольд назвал сына в мою честь. Увести его в наш мир – подальше от Саранчи…

Не только у Гарольда дети. Я представила, как возвращаюсь домой, увешанная ребятишками… А потом они вырастут, и я буду объяснять им – мол, я, маг дороги, оставила ваших родителей накануне последней битвы, потому что все равно они были обречены, и нет никакой разницы, сражалась я рядом с ними или нет.

А может быть, и Гарольд пусть уходит? Тогда время в Королевстве замрет, и Саранча никогда не уничтожит замок, построенный Обероном…

Где сейчас Оберон?

Над головой каркнула птица. Через секунду на песок рядом свалился Максимилиан – его рубашка выбилась из черных вельветовых штанов. Приземлившись, он аккуратно заправил ее на место.

– Разведчик из тебя… своеобразный, Лена. Ты специально их дразнила, что ли?

– Извини, – пробормотала я сквозь зубы. – Я думала…

– Ты думала, пару раз грохнешь молнией из посоха – и они разбегутся?

– Они первые напали…

– Иногда мне кажется, что ты думаешь не головой, а навершием посоха, – Максимилиан усмехнулся. – Ну, чего ты? Тихо, тихо, я пошутил…

Я отодвинулась. Он был прав; в пустыне царила тишина, будто в склепе, и только земля чуть подрагивала. Или мне казалось?

– Максимилиан, что, если остановить в Королевстве время?

– Навсегда? – Он соображал очень быстро. – Кому-то из магов перейти к вам?

– Ну… тебе-то все равно где жить!

Я перевела дыхание. На самом деле мне вовсе не хотелось, чтобы Максимилиан оставался в нашем мире навсегда. Лучше бы он нашел себе какое-то другое место для обитания.

– Мне-то, допустим, не все равно… Ну ладно: я навсегда перейду к вам. Все здесь перестанет двигаться, расти, жить… Зависнет, замрет…

– Это лучше, чем верная гибель, – сказала я не очень уверенно.

– Не получится, Лена.