С едва заметной улыбкой Рэнсвод забрал книжку и шагнул к столу. Сдвинув пиджак, он вытащил из письменного набора чернильное перо. Признаться, я полагала, что оно вообще не пишет и даже не заправлено. Стоит просто так, для интерьерной гармонии.
– Подождите! – заволновалась я, пытаясь подглядеть, что он черкает в моем табеле. – Так «хорошо» или «отлично»?
Рэнсвод вернул мне студенческую книжку. На секунду показалось, что из воспитательных потуг он все-таки отвесил «отвратительно», но в графе напротив высшей магии стояло «превосходно» со всеми вытребованными плюсами. Выше разве что «восхищен до глубины души», но такой оценки еще не придумали.
– Довольны, госпожа Грандэ? – любезно уточнил он.
– Вполне.
Я спрятала табель в сумку, забрала брошенную на диван мантию и замялась, не понимая, куда ее деть. Не пойдешь же в ресторацию в академической форме.
– Оставьте мантию здесь, – предложил Киар, надевая пиджак. – Завтра заберете.
Пока я пристраивала форму на вешалку, видимо, забыв об огненном казусе на экзамене, он натянул пальто и расправил воротник. На черной дорогой ткани, в самом видном месте, естественно, зияла дыра с опаленными краями. В молчании мы воззрились на это живописное доказательство моего неумения справиться с сильной магией.
– Извините, я не нарочно подожгла, – попыталась я заполнить многозначительную паузу. – Просто ваша магия внезапная, как городские голуби!
Ответом послужил знакомо-убийственный взгляд, на занятиях вызывавший у меня паралич дыхания. Киар стащил с плеч испорченное пальто.
– Вы замерзнете в одном костюме, – вымолвила я и тут же поняла, насколько неуместно прозвучало замечание. Словно мы превратились не в вынужденных сообщников, связанных одним большим секретом, а в близких приятелей.
– Дадите шаль? – хмыкнул он и накинул пальто на рогатины вешалки. Оно вспучилось, словно на спине, не тронутой огненной магией, вырос горб.
– Нет, ну, если очень надо…
– Не мнитесь. Я не пытаю детей холодом.
Рэнсвод отпер дверь и кивком указал мне в коридор, дескать, идите – путь свободен.
– Буду ждать вас в экипаже.
– За воротами, – добавила быстренько. – К слову, как выглядит ваш экипаж? Чтобы не перепутать и не сесть в чужой.
– Мой экипаж непритязателен, с затемненными окнами, – подсказал Рэнсвод, мало что проясняя.
– Значит, буду отгадывать, – пробормотала себе под нос.
Я забрала из гардероба пальто и, пока шла под зажженными фонарями к академическим воротам, пыталась избавиться от дурацкого ощущения, что попала в страшный сон. Еще вчера мне в кошмаре не привиделось бы, что мы с Киаром Рэнсводом заговорим о чем-то, кроме законов высшей магии, а сегодня он прикасался к моей обнаженной спине. Прежде мою спину трогала только мама! И то когда ставила банки от простуды.
Вечером перед академией всегда царило оживление. В торговых лавчонках светились витрины. Сновали студенты и горожане, а непритязательных экипажей городских возниц в ожидании пассажиров стояла целая вереница.
Встав на пешеходной мостовой, я осмотрелась в поисках самой непритязательной кареты, но непременно с затемненными окнами. Дверца одной многозначительно приоткрылась, намекнув, что можно не страдать муками выбора.
Рэнсвод протянул руку и помог мне забраться в салон. Усевшись, я пристроила на коленях сумку и попыталась задвинуть ноги под сиденье, чтобы случайно не соприкоснуться с магистром коленями.
– Далеко ресторация? – спросила я.
– В какое время вас ждут дома? – уточнил он.
– Я живу в академическом общежитии.
– Значит, вы вернетесь раньше, чем закроются ворота.
Он невозмутимо постучал в стенку, приказывая кучеру трогаться. От первого рывка я едва не съехала с кожаного сиденья. Сумка выпала из рук и плюхнулась на колени Рэнсвода. Кажется, что-то высыпалось на пол.
– Простите! – охнула я, схватив несчастную торбу с такой скоростью, словно она могла прожечь дыру на штанах у магистра, и вжалась в спинку сиденья.
Лучше бы мне прилипнуть к этой спинке намертво!
– Вы напуганы, София? – вдруг спросил Киар, никак не прокомментировав неловкость.
Его лицо скрывалось в глубокой тени, но я все равно ощущала прямой, испытывающий взгляд.
– Да, – не стала лукавить. – Не могу понять, как вы случайно могли утерять первородный огонь?
– Я не верю в случайности, – честно ответил он. – В искусстве черных заклятий существует не меньше десятка способов отобрать у мага силу и почти три сотни – имеющих подобный побочный эффект.
– То есть кто-то специально лишил вас дара?
– Или ненамеренно. Я не имею права кого-то огульно обвинять, пока не будет доказательств, – мягко, но непреклонно отказался строить предположения Рэнсвод.
– Но почему магия перешла ко мне? Я вроде как… оказалась ближе всех?
Повисла странная пауза, словно мне следовало самой догадаться о причине неожиданного приобретения.
– Видимо, вы меня по-настоящему ненавидите, София, – в его голосе сквозила знакомая ирония.
– С чего вы решили? – смутилась я, поблагодарив божественного слепца, что в темноте не разглядеть, как вспыхнули щеки.
– Дар покинул меня, но отозвался на яркие эмоции и принял их за зов. Я вам настолько не нравлюсь?
– Вовсе нет! – выпалила я.
Боже мой, что соврать-то?
– На самом деле, я в вас влюблена!
В салоне повисла настороженная тишина. Было слышно, как звонко стучат по промерзшей дорожной мостовой копыта лошади, а на проспекте постовой истошно дует в свисток, ругаясь на зазевавшихся извозчиков.
– Но эти неуместные чувства не ваша проблема, – торжественно заявила я. – Обещаю, что я вас ничем не побеспокою и очень быстро с ними справлюсь.
– То есть я действительно вам глубоко неприятен, – выслушав мою пламенную речь, резюмировал Рэнсвод.
К счастью, докапываться до причин он посчитал лишним. Не уверена, что мне хватило бы такта соврать что-нибудь вежливое и не высказать накопленные претензии обо всех нападках, что пришлось пережить за последние полгода. Да меня так не отчитывали… Вообще никогда не отчитывали.
Он ругался, когда заклятия удавались, а уж если не удавались, то обрушивался с такой критикой, что я съеживалась от осознания собственной никчемности. Едва не заработала комплекс профессиональной неполноценности! А он, как оказалось, даже мое имя не помнил. Мило. Как раз в духе натурального тирана.
Карета катилась по извилистым столичным мостовым. Сквозь затемненные окна было почти не видно монументальных, тяжелых зданий, фонари казались размытыми пятнами.