Стать архитектором!
– Будем, – за двоих ответил Антон.
Проводница принесла чай в подстаканниках, которые Лейла раньше никогда не видела:
– Это что же такое? Дырявая чашечка? Папочка, посмотри, чашечка без дна!
К чаю достали ватрушки Сашиного производства. Угощали Людмилу, та подумала и не отказалась, пояснив, что старается не есть мучного, но ватрушки выглядят очень аппетитно и не попробовать их просто глупо, тем более, они с творогом, в котором много кальция, а он необходим организму. Людмила достала красные крепкие яблочки и заметила: если их есть с чаем, тогда не поправишься, потому что от сладкого «смерть фигуре».
Так за трапезой и беседой быстро прошло время, поезд прибывал на станцию назначения.
Выйдя из вагона, Людмила попросила Антона на несколько слов. Лейла засмотрелась на группу детей, недавно сошедших с поезда. Их пытались поставить парами друг за другом, но четкая линия все время ломалась, превращаясь в изогнутую гусеницу. Антон, не спуская с Лейлы глаз, спросил:
– Чем могу быть полезен?
– Давайте сделаем про Лейлу передачу, у вас уникальная дочь, надо, чтобы о ней узнали.
– Простите, кому надо?
– Людям и Лейле, мы можем прославить ее за один эфир.
– Вы считаете, слава – это то, что нужно маленькому ребенку? Действительно так полагаете?
– Но вам самому хотелось бы посмотреть передачу про талантливую девочку?
– Мне отчасти да, конечно. Но если думать о дочке, учитывать ее интересы, ничего кроме вреда это не принесет.
– Почему вы так считаете, поясните, пожалуйста! Просто мне всегда попадались родители, которые, напротив, стремились показать успехи ребенка, искренне полагая, что это поможет ему в будущем.
– Любой ребенок в определенный период жизни индивидуален и талантлив. Каждый в чем-то своем. Ведь у всех людей на свете есть особое предназначение. Как у пчел, одни родятся солдатами, другие рабочими, третьи няньками. И у нас точно также. В детстве многие детки проявляют поразительные способности. Мне кажется, что это некий посыл родителям по дальнейшей ориентации ребенка. Но взрослым нельзя спекулировать, тешить собственное эго за счет восхваления своих чад. Вы сами знает про детей-вундеркиндов. Сколько среди них счастливых людей? Очень мало, даже наоборот, многие несчастны. Вот вы поразились, глядя на Лейлу, а чему, собственно? Как она рисует или как фантазирует? Ведь если бы на ее месте был взрослый человек, это бы вас не удивило. Значит, то, что она делает, просто не соответствует ее возрасту в общепринятом смысле. Я вас уверяю, Лейла нас с женой поражает каждый день. Когда маленький человек так думает и рассуждает, это удивительно. И мы никак не хотим подвергать ее неокрепшую нервную систему испытанию медными трубами. Сейчас Лейла находится в комфортных условиях, среди любящих людей, но мир жесток. Она ведь не смогла посещать детский садик. Пока ей не нужно отстаивать ни перед кем свое звание «маленького гения». Для нас она солнышко, которое греет и светит нам. Но скоро, конечно, ей потребуется общение с детьми, наступит время идти в школу, и ее индивидуальность неминуемо снивелируется, распространится на одноклассников, а она начнет копировать их, ведь все до определенного возраста стараются быть похожими друг на друга. И что тогда делать с ее славой? Как сохранить завоеванные позиции? Оградить ее от общества, выращивать под колпаком? Как потом избавить ее от комплекса аутсайдера? Лучше, если все идет по порядку и вершин человек достигает постепенно, борясь за каждую ступеньку, за каждый подъем. Вы согласны со мной, Людмила?
– Мне надо это обдумать и проникнуться, я даже представить себе не могла, что все так сложно.
– Лейлу уже приглашали на радио, отказались и не жалеем об этом. Мы ее не прячем от людей, просто не хотим, чтобы она воображала себя какой-то особенной, лучшей по сравнению с другими детьми. Сейчас наша задача как можно больше ей дать знаний и умений, сохранить здоровье, воспитать хорошим человеком. А дорогу к славе ей придется проторять самой в будущем, если она готова к этому стремиться, а нет, так и слава богу. Не в том счастье.
– А в чем счастье?
– Счастье в удовольствии. От работы, от людей, от окружающей тебя обстановки, от архитектуры, от других видов и предметов искусства, от музыки в особенности, от познания, от любви. Человек счастлив, если он радуется. Радость – состояние момента, а счастье – глобальное. Чем чаще он радуется, тем счастливее себе ощущает. Счастье состояние сугубо субъективное.
– Пап, а что такое «сугубо субъективное?» – Лейла приобщилась к разговору, неуклюжая детвора перестала ее интересовать.
– Вот видите, мне пора работать папой!
– Антон, вы удивили своими рассуждениями, так не хочется прекращать разговор с вами! Вот моя визитка, если возникнут проблемы. Когда я, используя свои связи, смогу вам помочь, почту за честь. И еще, мы не успели договорить об архитектуре. Может быть, вы разрешите сделать передачу или цикл передач про вас, или про архитекторов, или про архитектуру. Я согласна на любое ваше предложение.
Антон продиктовал Людмиле рабочий телефон. Распрощались как добрые друзья. Антон взял Лейлу за руку, и они неспешно пошли к автобусной остановке.
Людмила долго смотрела им в след. Красивый высокий мужчина, немного склонившись, шел с маленькой девочкой в красных ботиночках, с рюкзачком за спиной, она держала вязаную шапочку за белый бубон. Шапочка уверенно шагала по дорожке своими тонкими ножками-завязочками, ничего не боясь, ведь она была в надежных руках.
В санаторий приехали к вечеру, сначала навестили бабушек, которые жили неподалеку друг от друга и поджидали гостей, собравшись у одной из них дома. Напекли пирогов, пирожных, тортов, будто должна была прибыть армия голодных новобранцев. К застолью приобщили Сашины ватрушки, которые получили родительское одобрение. Лейла, увидев сладости, воскликнула:
– Ну, смерть фигуре!
На что Антон добродушно проворчал:
– Еще одна фигуристка!
Потом зарезали арбуз и, обессиленные, разместились на диване и креслах обменяться новостями. Бабушки потребовали ежедневных звонков из санатория и обязательного посещения их, как только Лейла и Антон будут приезжать за чем-то в город. На призыв оставить с ними Лейлу Антон ответил категорическим отказом, сославшись на то, что сам еще не наигрался с такой чудесной девочкой.
Им выделили двухкомнатный шикарный номер, спальня и гостиная с диваном и телевизором. Антон сразу определился в гостиной на диване, а Лейлу устроил в спальне, там стояло большое кресло с журнальным столиком и торшер. Удобно играть и рисовать. На кресле сделали постельку для шапочки и мелких меховых зверушек, совершавших переезд до санатория в карманах курточки и комбинезона. Антон не ожидал такого приема, даже поначалу отказывался от предложенного номера, предполагая, что это ошибка. Но его уверили – номер зарезервирован и оплачен областной администрацией города К, специально для Круглова А. Г.
– Вот это да! И с ванной! Наша квартира, наверное, меньше! Ну, Лейла, как мы тут прекрасно поживем, жалко, мама теперь вкалывать будет за себя и того парня.
– Пап, а парень – это ты?
– Я, кто же еще!
ГЛАВА 15. САША. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЛЕЙЛЫ
Саша вернулась с работы. Вошла в пустую квартиру. Было тихо, слишком тихо. Она машинально подобрала с паласа упавшего синтепонового зайца Лейлы. Зайца звали Бубун-Лин. Саша аккуратно посадила его на тумбочку. Забралась с ногами на кресло в комнате Лейлы. С каким удовольствием и любовью она обустраивала здесь все, чтобы детская получилась уютной и неповторимой. Но самое главное и уникальное – маленькая Лейла, девочка, которой сегодня исполнилось пять лет. Вот нет ее, и нет очарования этого милого пространства. Или все-таки есть?
Саша пошла в гостиную и включила магнитофон: «А то сейчас совсем раскисну». Днем на работу звонил Антон. По телефону она слышала смех, крики, проходила подготовка к празднику и раздача подарков. Саша вспомнила об этом и улыбнулась. Вот бабушки оторвутся! Антон сожалел, что Саши нет с ними, благодарил за дочку. Сказал, она для него самый дорогой человек. Она и Лейла. Да, сегодня среда, апогей рабочей недели. Саша никак не могла поехать к ним, одним днем не обернуться, не меньше трех получится. А коллектив так надолго невозможно оставить. Вся ответственность теперь, пока Антон восстанавливался в санатории, лежала на Саше. Да и время сейчас важное, на стройке шла сдача и приемка отдельных участков объекта. Без конца следовали звонки с просьбой немедленно разработать нужный узел или заменить какой-то материал. Все архитекторы трудились напряженно, задерживались до позднего вечера, не хотели подводить Антона и Сашу, особенно после недавно перенесенного Антоном сердечного приступа. Саша была безмерно благодарна Марше, которая держала в голове все хитросплетения отношений со смежниками, конструкторами и стройкой. Лучше любой записной книжки. Саша пыталась фиксировать, систематизировать хотя бы внешние связи с городской администрацией, ПТО, прорабами и бригадирами. На решение внутренних вопросов ее совсем не хватало.
Ну что ж, праздник, так праздник. Придется печь пироги. Саша подумала, может, традиционными хлопотами скрасит несправедливое одиночество этого дня.
Она захотела сделать слойки, тесто не обязательно готовить заранее, для начинки резала капусту, жарила фарш. Все автоматически. Мысленно вернулась в прошлое, когда они приехали в этот город по распределению, после окончания института. Она и Женька Бархин немного раньше, Антон – позднее на три дня. Их временно разместили по общежитиям. Всех в разные, далеко друг от друга. В «Гражданпроекте» Саша и Антон попали в архитектурно-строительный отдел, АСО-2, а Бархин в отдел генплана, ОГ-1.
Саша поселилась в общежитии недалеко от проектного института, в комнате на двоих. Соседка солидного возраста, лет пятидесяти, тоже работала в «Гражданпроекте», на должности ведущего архитектора, но в другом отделе, АСО-3. Ее звали Людмила Викентьевна, она приехала из Тамбова и ждала квартиру, чтобы перевезти свою семью, но дом уже почти целый год никак не могли сдать.
Саша была девушка ответственная, а уж Людмила Викентьевна – просто образец пунктуальности. Она взяла над Сашей шефство, будила за час до начала работы. Включала кипятильник, заливала «Геркулес-экстру» на двоих, заставляла заворачивать бутерброды. Выходили они вместе, ровно за полчаса. Идти было десять минут, пять на подъем по лестнице. В результате Саша всегда являлась первой, за четверть часа до начала рабочего дня, брала на вахте ключ и открывала комнату. От нечего делать поливала цветы. Иногда ложилась лицом на руки и досыпала несколько минут, но обычно прибирала на столе, затачивала карандаши, мыла случайно забытую с вечера чашку.
Антон всегда опаздывал, заваливался с бешеным полусонным взглядом, не выражающим ничего. Затем понемногу отходил. Он жил на окраине города в каком-то общежитии при железобетонном комбинате, естественно, не завтракал, потому что спал до последнего. Правда, позднее выяснилось: вставали они с Сашей почти в одно время.
Как-то раз Антон, чтобы проснуться окончательно, заварил крепчайший чай и посетовал вслух, мол, неплохо бы сейчас чего-нибудь съедобного употребить. Саша тут же отдала ему бутерброды. Так и повелось. Утром Саша кормила Антона бутербродами, а в обед, когда приезжала женщина с плетеной корзинкой, наполненной горячими пирожками с ягодами, картошкой или треугольными, с творогом, Антон покупал их себе и ей. Третьим к ним присоединялся Женька Бархин. Он обычно приходил в перерыв пообщаться с Сашей, а со временем они стали обедать вместе. Бархин тоже уважал эти чудесные пироги. Брал всегда полный ассортимент в двойном размере, вдруг его дорогая Саша выразит желание попробовать что-нибудь. Она обычно соглашалась только на один, который покупал Антон, это был уговор, иначе он собирался отказаться брать из ее рук утренние бутерброды, а это грозило ему голодной смертью. Антон помогал Бархину расправиться с излишками. «Вот, сколько булок едят, а худые, как черти», – думала Саша.
Бархин с Антоном обычно обсуждали музыкальные новинки, по вторникам подслушивали маленький транзисторный приемник. Саша участвовала в этом таинстве с неподдельным интересом. Они время от времени обращались к ней в поисках эмоционального отклика. Находили.
Совершенно случайно подкралась беда в лице сметчицы Элки. Она явно возымела на Антона виды. Появлялась по нескольку раз в день, в полном смысле «крутила хвостом». Вставала около Антона, держалась за край широкой юбки и покачивалась. Саша думала: «Ну, прямо родео. Матадор и бык». Антон восседал на крутящемся стуле и разговаривал с ней с явным удовольствием. Элка никогда не садилась. Антон никогда не вставал. Получалось нелепо, смешно и грустно. Глядя со стороны, Саша нервничала от того, что Антон сидит перед стоящей девушкой, злилась, что Элка ходит, привлекает к себе внимание и крутит юбкой у его носа. Просто не знала, как поступить.
Однажды Элка куда-то увела Антона, и того долго не было. Оказалось потом, она якобы консультировалась по поводу покупки музыкальной аппаратуры. Антон быстренько выдал всю информацию, коей обладал, тут же с ней попрощался и пошел к Бархину. А Саша в это время переживала: сидела расстроенная, работать не могла. Антон заметил ее меланхолию и пытался веселить рассказами из собственной жизни.
Саше показалось, что она может упустить свою мечту. И тут обстоятельства сыграли ей на пользу. Когда Элка заявилась в следующий раз, Антона не было на месте, его вызвала начальник отдела.
Саша напрямую спросила Элку, что ей надо. Элка опешила на какое-то время, но не растерялась, мол, а ты кто такая? «Я – невеста, Антона, а вот ты кто такая, ходишь тут, отвлекаешь человека от работы!». «Ну и пожалуйста, не больно и хотелось!». Элка крутанулась на каблуках и замаршировала, просунув руку в карман и размахивая ею внутри. «Дурдом какой-то, – подумала Саша, – что она покоя этим юбкам не дает?!»
Когда Антон вернулся и спросил, почему народ так возбужден, Саша вдруг неожиданно выпалила: «Приходила Эллочка, продемонстрировать новую юбку с карманами, но я ее выгнала, сказала, что у тебя аллергия на пыль. Пусть машет своими тряпками в другом месте». Антон несколько секунд помолчал, видимо представляя все это, потом залился таким заразительным смехом, что собрал вокруг остальных сослуживцев. Разговор с Элкой они слышали, и то, как рассказала Саша, тоже. Событие вызвало у них шумный восторг: «Правильно, Александра, нечего всяким пришлым на наших мальчиков покушаться, у нас своих невест хоть отбавляй!».
Антон до конца рабочего дня сидел довольный и иногда сам себе улыбался. Вечером к ним подошла начальница.
– Так, молодежь, вся надежда на вас, скоро праздник, посвященный 7 ноября, у нас в институте будет торжество и традиционный сборный концерт. От каждого отдела по три номера художественной самодеятельности. Поскольку толку от вас, как от работников, пока мало, а у нас объекты на сдаче, отвлекать ведущих специалистов я не буду, да и хватит, они свое уже отплясали и отпели. Конечно, кроме Пальцева, он хочет выступать, препятствовать не собираюсь. Но от вас два номера. Круглов, ты чего глазки подкатил? Опаздывать у тебя хорошо получается. А тут отдел надо выручать. Начальство институтское следит за активностью работников. Что будете делать, меня не касается, хотите стихи читайте, хотите танцуйте, хотите песни пойте. Нет, стихи уже Пальцев читает, свои – басни на злобу дня.
Начальница удалилась, не дожидаясь возражений.
– Да, – Антон поник, – две недели осталось, что будем делать? Ты вообще-то как относишься к проблеме?
– Я музыкалку почти закончила, на выпускные экзамены заболела гриппом, подготовиться хорошо не смогла, а потом не пошла сдавать, думаю, зачем мне эта корочка? исключительно для проформы. Так вот, я в хоре участвовала, поэтому теоретически петь могу. Только не одна, а с кем-то. У меня слабый голос, но зато, вроде бы, слух нормальный.
– Значит, петь, а что? «Милая моя, солнышко лесное…» – это не по мне.
– Ну, погоди, удивительно, ведь ты же прирожденный музыкант, практически профессионал, и не знаешь, с чем тебе солировать.
– Во-первых, я один не выступал никогда, только с группой. Играл последние годы на электрогитаре. Наш репертуар здесь не прокатит.
– «Whiskey in the Jar» можно, она чудесная и заводная.
– Без ударника ничего не выйдет.
– Я на маракасах погремлю и припев подпою.
– Оденемся индейцами, в пончо? – неожиданно развеселился Антон.
– Кстати весело бы получилось, а петь будем про виски… да какая разница, музыка народная. Тебе нужно гитару забрать из дома. Можешь у меня в общаге хранить, вернее у Людмилы Викентьевны.
– Ну, допустим, а вторая песня?
– Давай по-простому. Что-нибудь любимое всеми из Beatles. Например, «Girl». Я сыграю роль девушки и подпою.
– Ну, наверное, можно было бы так сделать. Инструмент вот только везти придется. Давай домой вместе смотаемся в эти выходные, возьмем гитару, вдвоем-то с вещами сподручнее, я ведь провизию от мамы повезу. Да заодно с ребятами из группы порепетируем в нормальной обстановке. Позориться не хочется.
Саша о таком раскладе событий и мечтать не смела. Она знала, что Антон каждую пятницу уезжает на выходные домой. Он очень мучился от общежитских бытовых условий. «Хоть немного в ванне отмокну». Антон ездил междугородним автобусом, считал такое передвижение более мобильным. Саша пользовалась поездом, он казался ей более комфортным, один-два раза в месяц. Ей жалко было терять почти десять часов на дорогу, это если туда-обратно. Она любила погулять по городу, сходить в кино или на концерт, почитать в тишине. Тем более, что соседка по комнате обычно уезжала к семье в Тамбов, предоставляя комнату в полное Сашино распоряжение. Но с тех пор, как они съездили за гитарой, Саша неизменно спрашивала в пятницу: «Ну, каким сегодня поедем?».
Антону эти путешествия вдвоем тоже нравились. Они вместе слушали кассетник через наушники или играли в «чепуху», «балду» и «морской бой». Частенько Антон отсыпался, а Саша доставала книгу и читала. Какое прекрасное время! Саша находилась на седьмом небе от счастья. Прямо пропорционально ее внутреннему состоянию падало настроение и шансы Бархина. На него было жалко смотреть. Однажды в обед он сообщил, что переводится на стройку, прорабом. Объяснил это так: мол, генпланами заниматься не интересно, жильем он не доволен, а ему обещают дать служебную однокомнатную квартиру. Антон и Саша расстроились. На работе они все время были втроем, поддерживали друг друга. Но Бархин их успокоил: «Ну, вы что, теперь у нас будет, где музыку послушать, вина или пива попить. Пострадаю ради общего дела». И ушел. Понимал, может быть, прощается с архитектурной деятельностью навсегда. А Саша считала – он просто не хочет мешать ей и Антону найти друг друга. Она и сама ждала от Антона искренних чувств, но не стремилась подталкивать его к этому, хотела, чтобы все было по-настоящему. Ну, уж кто угодно, только не Элка!
И вот настал знаменательный день, 6 ноября. Работали всего полдня, вернее, не работали, а готовились к празднику. Столы вынесли в коридоры, накрывали их ватманскими листами. Из всех групп отдела туда сносили посуду, таскали стулья, раскладывали угощения.
К назначенному часу актовый зал был наполнен до отказа. Люди стояли в проходах между рядами, сидели на коробках возле сцены. Антон неожиданно разволновался. А вдруг аппаратура подведет! И пусть репетиция прошла успешно, все работало отлично, но уж очень он не хотел смазать первое впечатление.
Вначале выступали сотрудники отдела типового и экспериментального проектирования ОТЭП. Следом их очередь. Ноябрь – месяц, когда темнеет рано, в зале был полумрак. Антон вышел на сцену и расположился слева. Свет софита поймал его в желтый кружок.
– Is there anybody going to listen to my story. All about the girl who came to stay?…
При первых звуках зал взорвался аплодисментами и встал. Антон и вправду был хорош! Он распустил свои длинные темные волосы, надел серый пиджак со стойкой и узкие джинсы. Прямо заблудившийся битл. Да, умел он держаться на сцене. Неожиданно для зрителей, снизу справа стал подниматься голубоватый дым. Из-за спины Антона появилась Саша с белым прозрачным шифоновым шарфом. Руки полусогнуты и подняты к плечам. Она медленно проследовала к правой стороне сцены. Там у помоста спрятали вентилятор, который гонял туманный воздух, создавая иллюзию ветра. Все было рассчитано, она успела к проигрышу, когда в тексте пошли вздохи и ахи. Саша выглядела потрясающе. Тоненькая, нежная, с пепельными прямыми волосами до плеч. На ней тоже были узкие джинсы и белая воздушная блузка с объемными рукавами. Она покачивалась, фиксируя положение тела в такт музыки, шарф развевался от ветра. Зал просто ревел. Потом они пели на бис. Да, два раза. Уже никто больше ничего не хотел смотреть и слушать. Бедный Пальцев. Он должен был рассказывать басни, пока Антон и Саша переодевались для следующего номера, но никак не мог начать из-за шума в зале. Пальцев почему-то не обиделся. А просто сказал в микрофон: «А они сейчас еще выйдут, только переоденутся». Народ сжалился и захлопал, поддерживая Пальцева. Он читал смешные басни, из нового, про жизнь проектировщиков. Его тоже не желали отпускать. Потом вышли Саша и Антон, спели хит «Whiskey in the Jar». Зал опять грохотал, они снова повторяли на бис. Все получилось замечательно, но успех «Girl» никто уже не смог превзойти. Вот так в умах сотрудников института Саша Завиша запомнилась как девушка Антона Круглова.
На следующее утро начальница встретила Антона в дверях взглядом с поволокой.
– Круглов, задерживаетесь, ну ничего, ничего, мы же понимаем, что вы с окраины приезжаете. Надо же, оказывается, какие у вас волосы длинные, с хвостом ходите, красоту свою прячете. Напрасно, напрасно.
Антон поинтересовался у Саши, был ли это намек на то, что ему надо волосы распустить или и так сойдет?
– Просто живи, как тебе удобно, не слушай никого.
– Что, даже тебя?
– Даже меня.
Элка была сражена и больше не приходила к Антону, хотя на лестнице, случалось, с ним сталкивалась и беседовала. Она никак не могла купить музыкальный центр. А может, и не собиралась. Да и вправду, зачем он ей?
Антон совсем привык к Саше и просто уже не хотел без нее. Она с интересом его выслушивала, задавала вопросы, раскрывая новые не проговоренные темы.
Бархин, действительно, получил квартиру, однокомнатную, на первом этаже. Им тогда показалось, шикарную. С просторной квадратной прихожей, где впоследствии стоял диван, на котором оставались ночевать засидевшиеся визитеры, квадратной кухней с выходом на длинную лоджию, смотрящую в заросший зеленью палисадник, и не слишком большой спальней, на самом деле, видимо, именовавшейся гостиной. Можно было сказать, что он получил трехкомнатную квартиру с примерно одинаковыми по метражу помещениями.
Саша и Антон поддерживали его, как могли. После работы клеили обои. Женька притащил своих парней со стройки, и они сообща стеклили лоджию – для безопасности, все-таки первый этаж.
Вечера проводили весело, под магнитофон, с пивом и бутербродами с килькой, Бархин эту закуску у работяг подсмотрел. Когда ремонт был завершен, несколько раз отмечали новоселье.
Теперь друзья каждую неделю собирались у него на посиделки. Обычно встречались в пятницу, на следующий день не надо идти на работу. Антон и Саша стали реже ездить к мамам, наступила зима, поездки были физически трудными, а домашнего уюта им хватало в квартире Бархина. Кроме того, Антон с Женькой нашли небольшую баньку, куда ходили по четвергам, в мужской день, и Антон на время перестал грезить о ванне.
Антон теперь всегда провожал Сашу до общежития. От Бархина неспешным шагом было идти тридцать минут. Прощаясь, он прижимал к себе Сашу и шептал ей в ухо: «С-а-ш-а…». Эти незабываемые мгновения остались в памяти Саши до сих пор, самое прекрасное время – предчувствие любви.
Весной, наконец, достроили «гражданпроектовский» дом. Принялись распределять ордера по очередникам, сначала обеспечили проживающих в общежитии, потом тех, кто стоял на расширение жилплощади. Таким образом, высвободилось несколько квартир из вторичного фонда. Антону и Саше как молодым специалистам тоже должны были выделить жилье, хотя бы комнаты на общей кухне. Но директор понимал, что, поселив их в коммуналку, проблему кадров не урегулировать. Отработает молодежь свои три года – и по домам, к родителям и друзьям. Он схитрил и сагитировал Антона побыстрее подумать о семейной жизни, подтолкнул его к решительным действиям, а в награду сумел высвободить для них сразу двухкомнатную квартиру из старых, практически в центре, недалеко от проектного института.
Опять сообща делали ремонт, а потом праздновали новоселье, совмещенное с бракосочетанием.