Стать архитектором!
Любовь к Спутнику прошла, превратилась в пустоту. Марша сама попала в больницу, лечили стресс, депрессию, хроническую усталость. Родители нашли ее, неузнаваемую, с полным отсутствием жизненных сил. Привезли домой, в ее Питер, в ее комнату. Будто и не прошло семи лет. Льняные шторы, стены оклеены каким-то фактурным материалом, Марша уже и не помнила, откуда его взяла. Родители ничего не изменили. Комната получилась уютная и цельная, пространство было организовано грамотно. Она с удивлением это отметила, надо же, исключительно по интуиции делала.
Марша потихоньку пыталась жить. Ходила по городу, в музеи, гуляла в парках, смотрела на Неву со стороны Биржи – стрелка Васильевского острова, ее любимое место. Но прошлое не отступало, все было связано невидимыми нитями с архитектурой, Спутником и ребенком, которому при жизни она так и не успела дать имя, зарегистрировали Андреем, так же, как его отца. Когда она думала об этом, ей становилось страшно и горько. И Марша решила опять уехать. Родители уговаривали не поступать опрометчиво, боялись за ее физическое и моральное состояние. Но она уперлась и не соглашалась. Как-то вдруг в провинциальном городе нашлись знакомые, даже довольно близкие друзья. Родители созвонились с ними, что-то там обмозговали. Марша уже не стала спорить – тем более, что каких-то конкретных планов у нее не было.
– Пошли, Вермикуля, я молочка налью, – Марша пощекотала кота. Тот понимающе встал и вытянулся. – Как же тебя на самом деле зовут?
Марша вспомнила, что звала кота Барсиком, на это имя он никак не откликался, лениво реагировал на «кис-кис». Как-то она говорила по телефону с Антоном, дело было в выходной. Антон попросил Маршу зайти в понедельник с утра на стройку, проверить, какой привезли вермикулит для утепления чердака. Она переспросила: «Вермикулит? Я его и не видела никогда живьем». Антон сказал, что это нечто легкое, гранулированное, в мешках, а ее задача – записать марку, напечатанную на упаковке. Он беспокоился, привезут ли материал нужного качества. Во время этого разговора кот неожиданно встал со своего «тепленького» местечка, полез к Марше на колени и начал заглядывать в глаза. «Может твое имя Вермикулит или как-то созвучно ему?» – засмеялась Маша. Так и осталось это прозвище.
«All dies ist Dank der Ihnen…» – прочитанная фраза все не шла из головы. Марша опять взялась за альбом. Теперь совершенно по-другому стала рассматривать фотографии и читать автограф на обратной стороне. В большинстве случаев значилась дата отправления и название города, иногда это было несколько предложений и факсимиле: Greta. Тексты написаны на немецком и английском языках. Вернее, часть надписей на английском, а остальные на языке, похожем на немецкий. Зазвонил телефон.
– Алло, Мария! Это Виктория…
– Здравствуйте, Виктория Эдуардовна! – поторопилась ее узнать Марша.
– Мария, я была у твоих родителей, они меня позвали на чай. Хорошие у тебя корни. Мать отдала мне деньги за квартиру, еще за три месяца. Я сделала им скидку, равную стоимости проезда из Ленинграда к тебе. Мне наживаться на людях не обязательно, я с голоду не умираю. А вот наследство берегу, хочу, чтобы оно в хороших руках было. Да, видела детскую комнату, очень понравилась. Родители мне твою историю рассказали, значит, решила все-таки стать архитектором? Хвалю и уважаю! В знак моего расположения хочу сделать тебе подарок. В углу на полке рядом с пианино стоит банка из-под чая с изображением Стамбула. Там лежит ключик. Ты им открой нижний ящик письменного стола. В нем мной спрятана коллекция покойного дяди – все прижизненные книги Ле Корбюзье, я не слишком этим увлечена, продавать тоже не буду из этических соображений. А тебе вот хочу подарить. Чтобы не прерывалась нить. Если ты задумала стать настоящим архитектором, станешь. Я в это верю! У меня такое условие: никогда, ни при каких обстоятельствах коллекцию не продавать и не разделять. Это тебе от нас талисман и оберег. От таланта к таланту.
– Виктория Эдуардовна… Нет слов, я просто не заслуживаю такого подарка и такого отношения к себе! Я ничего в жизни не сделала, мало того, жила эгоистично, о родителях не думала, а они ведь очень переживают за меня. Я всегда поступала так, как хотела. Вспоминать стыдно об этом, и не умею я пока ничего. Мне повезло, что я встретила вас, поселилась в вашем доме, работаю с Антоном Григорьевичем и ребятами! Я даже не понимаю, за что мне это все!
– Да за твои страдания, вот за что. А ты на ус мотай, как к тебе люди относятся, ты им тоже добром на добро отвечай.
– Да, я так много думаю о жизни сейчас, анализирую. Будто второе дыхание открылось. Даже страшно, что у меня хорошо, а у людей столько проблем, жить трудно, все какие-то потерянные, такое в стране творится!
– Так, мне с тобой болтать дорого! Дом береги! Удачи тебе, милая!
– Ой-ой, Виктория Эдуардовна, а как зовут прежнего хозяина, вы можете сказать?
– Хвалю, значит, по ящикам не рылась, но, видно, что-то накопала!
– Я фото в кожаном альбоме смотрела с архитектурой… – Марше стало неловко.
– Его звали Николай Генрихович Вульф, а отца Генрих… Вульф, какой-то там фон, точно не помню.
ГЛАВА 8. ДЕНЬ ЛОШАДОК
Сегодня Саша попросила Антона прийти пораньше. Просто попросила и все. Без объяснений и намеков. Антон внутренне напрягся. Что могло случиться? Действительно, он всю неделю возвращался домой поздно – задерживался на работе. Но Саша душевно сочувствовала и открыто радовалась его приходу, обычно они вместе ужинали. Вернее, ужинал Антон, а Саша пила травяной чай и рассказывала о последних домашних событиях. Она никогда ни о чем не спрашивала Антона в этот момент, зная, что нормально поесть ему удается только вечером, дома. Потом Антон недолго посвящал ее в свои дела и отпускал спать, а сам еще смотрел новости или читал газеты. Атмосфера в семье была хорошая. Саша мужественно держалась, при нем не плакала и не вспоминала о случившемся, но Антон знал, что она помнит, грустит и украдкой плачет. Маринка, Сашина подруга, встретив Антона на улице, неожиданно шокировала его:
– Я не представляю, как она дальше-то будет жить, так убивается, сердце не выдерживает, сопереживая.
Антон удивился, он и сам тяжело перенес случившееся, очень тяжело, просто до слез. Он не воспринимал себя черствым человеком, не способным сострадать и чувствовать радость, горе, любовь, потери. Напротив, он ощущал внутри излишнюю сентиментальность, когда слушал музыку или читал стихи. И, пожалуйста, его Саша, дорогой и верный друг, проявляя чудеса такта и невероятную силу духа, ведет себя при нем как ни в чем не бывало, а подружкам, чужим людям, открывает совсем иную сторону своего душевного настроения. Что такое, неужели она больше не верит в их союз, сомневается в его отношении к ней и детям? Действительно, эту ситуацию он принял, как невозможность сейчас иметь ребенка, сына, будущий ребенок для него не успел материализоваться. Даже Сашу он воспринимал не как маму и малыша, а как худенькую Сашу со смешным круглым животом.
Или она догадывается про Маршу? Но уж тут он совсем безгрешен. Ни словом, ни намеком. Да о чем собственно речь? Ну, пришла новая сотрудница, интересная девушка, но ведь это ничего не значит. Не может же он запретить себе думать о ней, хотя, если бы смог, то запретил. В Антоне назревало внутреннее раздражение, которое он всегда умел гасить. Возможно, она интуитивно чувствует. Иначе почему Саша вдруг резко, что несвойственно ей, ответила на его вопрос о том, хорошо ли Марша справляется с работой, мол, а ему какое до нее дело? Антон буквально опешил и даже не нашелся, чтобы свести все на шутку. Промолчал, а зря, теперь будет думать неизвестно что.
На прошлой неделе Бархин затащил его к себе, визит был согласован с Сашей, она искренне порадовалась за Антона, ведь он сможет, наконец, отвлечься от работы и пообщаться с близким другом. Общение затянулось, они немного приняли лишнего, так в запале разговора получилось, и Антон уже не пошел домой, а заночевал у Бархина. Саша сама звонила Женьке, узнавала, где Антон и посоветовала ему остаться, чтобы не ходить по ночам, да еще нетрезвому. Саша всегда боялась за него. Может, она подумала, что мы были с «девочками»? Антон даже рассмеялся вслух, хорошо, в кабинете больше никого не было.
С Бархиным, как водится, послушали диски, привезенные родственником из-за границы, среди них новый Pink Floyd «A Momentary Lapse Of Reason».
– Мне вообще—то не очень нравится, вполне традиционно, люблю их первый альбом, барретовский, «The Piper At The Gate Of Dawn», 1967 года
– Тебе не угодишь, – рассердился почему-то Бархин, – хотел дисок подарить, а он воображает.
Антон засмеялся:
– Ну, вообще-то альбом хороший, особенно в сравнении с тем, что у нас можно достать.
– А-а, сразу на попятную.
– Да нет, не возьму, тебе самому пригодится, ты меня и так балуешь.
– Вот, а Pixies тогда взял, не побрезговал.
– Да то ж любимое, «Surfer Rosa», не устоял.
– А как с Марией, устоишь?
– Ты о чем? – Антон так искренне удивился, что Бархин даже немного растерялся.
– Да ладно, будто я не понял, да и не я один.
– Ты сейчас кого имеешь в виду? Сашу?
– Ах, уже и до Саши слухи дошли? Ты верно совсем не догадываешься, что за чудо рядом с тобой живет, твое существование освещает! Какой она необыкновенный человек, я уж не говорю о внешних данных, это всем видно и понятно, но просто по-людски, она же образец женщины, жены и матери!
– Ты мне решил рассказать, какая у меня жена хорошая, я и сам это знаю, без твоих адвокатских выпадов.
– Ну, знаешь и …? А что ты для нее делаешь? Конкретно для нее. Она вот о тебе заботится, пытается не грузить проблемами, готовит, кормит, покупает продукты, убирает квартиру, воспитывает дочку, а что ты сделал в последнее время для нее лично?
– А что я? Я работаю.
– А она тоже работает! Причем на должности, которую три месяца назад ты сам занимал, так что представление имеешь, как ей достается! Можно подумать, от твоей работы ей самой какой-то прок. Зарплата громадная или еще что-нибудь? Она просто сознает, что для тебя это важно, вот и тешит твои амбиции. Понимает, что эта работа необходима для тебя, как для личности, а ее личность ты вообще не рассматриваешь как заслуживающую внимания. Принимаешь все от нее, как должное. Вот ты такой хороший – гениальный, окружающие обязаны тебе ручки целовать.
– Ну что ты говоришь, Женька, разве я такой?
– Да вроде и не такой! А начинаю углубленно думать, получается, что ты настоящий эгоист, замкнутый на своих интересах.
– Ну, вообще-то все мужчины эгоисты, просто тебе про себя сказать нечего, ты живешь один, сам с собой в ладу, а попробовал бы с другим человеком, даже самым хорошим, у которого свои взгляды на жизнь, на вещи, на быт, на воспитание детей. Приспособиться довольно трудно, встать на позиции другого, особенно женщины, ведь они совсем иные, у них и жизненные приоритеты свои, это огромный каждодневный труд. Попробуй не придираться, если тебя что-то раздражает, не высказывать обиды, если что-то обижает. Мне еще повезло, я сдержанный, могу эмоции прятать. Вероятно, иногда их окружающим и не хватает. Представь, вот все задерживаются после работы. Я как никто понимаю, что Саше надо домой, заниматься Лейлой. И она уходит, а остальной коллектив вкалывает, у них тоже есть личная жизнь, правда, пока все одинокие, но так недолго и в холостяках засидеться. А мне каково? Значит, для своей жены я делаю исключение. Я в это время фактически ее замещаю, если возникают вопросы. Но, обычно, не возникают. Я остальным всегда говорю, что переработки оплачиваются, и сам на работе торчу до посинения, чтобы кто-то чего-то не подумал про нас с Сашей.
– Раз не возникает проблем, значит, Саша хорошо справляется со своими обязанностями в основное рабочее время! Так? А получает за свой труд те же деньги. А ведь ей приходится работать более интенсивно.
– Да, так и есть, зачастую ее зарплата меньше, чем у других, а ответственность больше в разы, она же подписывается как начальник группы и как проверяющая.
– И сам свои переработки не учитываешь, точно?
– Не учитываю, конечно, я же руководитель, у меня вообще рабочий день ненормированный.
– Давай, давай, экономь деньги государственные. Кто-то тебе за это спасибо скажет, – беззлобно бухтел Бархин, подливая Антону виски.
– Знаешь, Женька, ты не волнуйся за Сашу, у нас все хорошо, а пройдет время, придем в себя, будет еще лучше.
– Да знаю, завидую, видимо. Я бы на твоем месте на руках ее носил, чтобы она туфельки не запылила, ничего бы делать не давал.
– Я бы тоже, но не получается, Жень! Знаешь, а хорошо, что ты мне это сейчас сказал. Даже не знаю почему, какие-то нелицеприятные вещи, а вот нужно было услышать, чтобы все у себя в голове расставить по местам.
Такой разговор произошел у Антона с Бархиным, тему Марши удалось пропустить, а она всплыла слишком неожиданно для Антона, ему даже показалось задним числом, что Бархин специально его позвал и устроил трепку за Сашу, чтобы предостеречь, непонятно только от чего. Но у Женьки свои взгляды на эту ситуацию, Антон понимал.
Антон старался прийти домой к семи, так попросила Саша, но в последний момент, когда он уже стоял в дверях кабинета, завалился главный конструктор из «Гражданпроекта» и, как ни в чем не бывало, начал вешать на Антона свои проблемы. Он насилу от него отвязался, причем собеседник остался озадаченным и разочарованным. Антона выручило то, что его до дома подвезли знакомые геологи, встретившиеся на выходе.
Открыв дверь ключом, Антон прислушался. В квартире стояла тишина, не было слышно ни голоса Лейлы, ни магнитофона, ни телевизора. Он вошел в комнату. За круглым столом сидели Саша в красивом платье и Лейла в еще более торжественном наряде, с бантами на косичках. Стол был празднично накрыт на троих, около каждой тарелки паслись игрушечные лошадки, точные маленькие копии настоящих – обожаемое развлечение Лейлы.
– Папочка! – восторженно закричала Лейла, – ура!
– Что такое у нас произошло? – спросил Антон, несколько секунд перед этим прокручивая все памятные семейные даты заодно с днями рождения любимых музыкантов и выходом знаменитых альбомов.
– Сегодня День лошадок, папочка! – Лейла была возбуждена и так громко говорила, вероятно, опасаясь, что ее не услышат.
– О, я очень рад! Давайте праздновать? А что наши лошадки кушать будут?
– Как, папочка, ты разве не знаешь, ведь лошадки любят сено!!!
– Да, да, точно, сено, а нельзя ли попросить и мне немного сена, я только что с работы пришел и проголодался! А у вас тут так вкусно пахнет свежеприготовленным сеном!
– Да, конечно, можно. Мамочка вкусно готовит сено, она его сварила, потом слегка обжарила, приправила солюшкой, – Лейла была в восторге.
– Что же ты, деточка, кулинарные секреты выдаешь, – засмеялась Саша.
– Ну, мамочка, я же папочке выдаю. Папочка, а ты сено будешь с чем?
Антон покосился на Сашу, ища подсказку. Саша тут же поняла и подхватила:
– Папочка будет сено с котлеткой, а Лейла с чем? С молочком?
Лейла кивнула. Взяла свою лошадку в руку и стала наклонять ее к тарелке, призывая родителей поступить также. Все лошадки начали дружно употреблять жареную картошечку.
– Ах, какое чудесное сено, надо теперь и папе попробовать, а то оно может остынуть, – забеспокоилась Саша.
Пока ужинали, Лейла умудрилась в промежутках между пережевыванием сена поведать родителям дальнейшую программу, в которую входили: хоровод с лошадками, запуск бумажных самолетиков, разбрасывание конфетти, поедание праздничного торта, прогулка на свежем воздухе, и еще, и еще…
Антон катал Лейлу на плечах, изображая скакуна, выправку которого Лейла высоко оценила. Потом ползал на коленях, а дочка запрягла его в уздечку, залезла на спину и требовала, чтобы он «мчал быстрее». Затем лошадку представляла Лейла, у нее была такая вещица, сохраненная Сашей еще из своего детства – полоска из кожи с нашитыми бубенчиками, с одной стороны к ней был пришит ремешок, который надевался через голову, а снизу к нагруднику с бубенчиками прикреплялись длинные веревочки, проходившие под мышками и обозначавшие поводья. Лейла носилась вокруг стола с согнутыми перед грудью ладошками, а Антон бегал за ней, держа вожжи и кричал: «Но-о-о, лошадка!!!». Между действиями Саша успела шепнуть ему:
– Спасибо тебе!
А он ей подмигнул и расплылся в своей обворожительной (знал об этом) улыбке.
На шум пришла соседка Люба, и веселье продолжалось уже с новыми участниками. Зарезали арбуз, хрустящий, густо-розовый, сладкий. Наконец наступила очередь десерта. Торт оказался потрясающим, потому что это и правда, был стог сена. Антон очень удивился:
– А как вы это?
– А вот так! – гордо объяснила Лейла, – закарамелизовали сахар!
– Ну, тогда все ясно, – Антон, кивнул головой, хоть ничего на самом деле не понял. Высокий тортик был обвит тонкими коричневыми нитями, а внутри оказался шоколадным, мягким, напоминающим пирожное «Картошку», – боже, как вкусно!
Этот чудесный вечер закончился совместной прогулкой по осеннему парку. Уже стемнело, но при свете фонарей все казалось еще более сказочным и загадочным.
Разволнованную событиями минувшего дня Лейлу с трудом удалось угомонить и уложить спать, прочитав три сказки, естественно про лошадок, что же сделаешь, день такой! Антон усыплял Лейлу, пока Саша убирала со стола. Когда он вышел к ней, в комнате уже все было чисто, только немного конфетти осталось лежать на ковре. Антон машинально нагнулся и поднял их.
– Ты самая хорошая! Самая!
Саша смотрела на него и улыбалась:
– Лейла все придумала, так захотела тебя увидеть! Ребенок-то умнее нас, ведь именно этого нам и не хватало – чтобы наступил День лошадок.
ГЛАВА 9. МАРША. АРХИВ
В поисках сведений о хозяине дома Марша стала наведываться в исторический архив. Уже несколько недель, по часу-полтора в день, если получалось. Архив был открыт в будни с десяти до шестнадцати, и попасть туда работающему человеку оказалось проблематичным.
По предварительной договоренности с Антоном Марша срывалась в обеденный перерыв, а потом вечером задерживалась на работе допоздна. Никто не знал, куда она так исправно исчезает. Виталик сгорал от любопытства, наверное, пройдет еще какое-то время, и он начнет за ней следить.
Марша не так много откопала данных, но всплыли некоторые фамилии и поиск все расширялся, а не углублялся, как хотелось бы ей. Она выяснила, что хозяин дома – Николай Генрихович Вульф, 1932 года рождения, его мать – Вульф Елена Никитична, урожденная Воронина, отец – Генрих Мария Отто Вульф, 1899 года рождения, немец по происхождению. Всплывали какие-то адреса мест проживания. Было интересно, но немного обыденно. Ей же хотелось узнать о той, кто подписывала открытки. Срочно следовало выяснить, как в этом городе оказался Генрих Вульф.
Марша, с разрешения хозяйки, вскрыла тайник с коллекцией Вульфов, которая содержала несколько изданий на иностранных языках с фотографиями работ Ле Корбюзье и его авторские книги. «Градостроительство» (1925 год), «К архитектуре» (1923 год), в холщовом мешочке, отдельно от других, хранились воспоминания: «Путешествие на Восток» (1913), на титульном листе было написано: «Teuerer Heinrich Wulf ab poklonnika seinigen Talents» – «Дорогому Генриху Вульфу от поклонника его таланта» и подпись: Ле Корбюзье, 1930 год.
В архиве работала Ольга Викторовна. Прямая спина, худая, жилистая (если так можно сказать о женщине), короткая стрижка, темные крашеные волосы, крупный тонкий нос. Она напоминала Ахматову с известных Марше картин и фото. Одежда дополняла образ. Ольга Викторовна носила женственные струящиеся длинные платья и юбки. Пена воланов порхала у шеи, скрывая возраст. На нее было приятно смотреть. Как выяснилось впоследствии, она профессионально занималась балетом, но травма не позволила ей выстроить полноценную карьеру. Называла Маршу она исключительно по фамилии, как когда-то делали курсистки. Марша обращалась к ней по имени отчеству, а она к Марше – Шарова, по документам. Перебирая пыльные папки, Марша бессистемно вела поиски до тех пор, пока это окончательно не надоело Ольге Викторовне:
– Шарова, или вы мне объясняете суть проблемы, и мы постараемся ее решить вместе, или ваша деятельность обречена на провал.
Марша не сближалась с людьми и вела замкнутый образ жизни. На работе была вежлива, внимательна, аккуратна, но полностью внутренне закрыта. От этой ситуации она испытывала неожиданный душевный комфорт. Ощущала себя защищенной и загадочной. Ей не хотелось никого посвящать в то, что именно она искала в архиве, но вкратце объяснить пришлось.
– Ольга Викторовна! По адресу, который я Вам указала, проживал архитектор Николай Генрихович Вульф, наполовину немец по происхождению. Мне необходимо узнать, каким образом его отец попал в Россию. Я научную работу пишу, по охране памятника истории и культуры, – добавила она, чтобы подчеркнуть важность поисков.
– Надо писать в Москву. С заграницей только тамошний архив связан. Я помогу, у меня такие случаи встречались. Официальным бланком быстрее получится, может, через месяц-два что-нибудь и пришлют.
В тайнике хозяйки вместе с книгами, которые завещали Марше, лежал сверток, упакованный в почтовую бумагу и перевязанный крест-накрест скотчем. Марша пощупала его, поняла, что там не книга, нет характерных для томика четких углов, значит, данная вещь не предназначалась ей, и положила пакет назад. Надо сказать по-честному, Марше очень хотелось узнать, что там находится. Причем это желание появилось не сразу. Прошел уже месяц, как они отправили письмо в Центральный государственный архив Октябрьской революции и социалистического строительства г. Москвы (ЦГАОРСС).
Сегодня Марша решила опять посмотреть на сверток. Достала ключ из заветной баночки, открыла ящик стола. Свои книги она уже забрала, аккуратно обернув каждую, сложила в удобный коробок из-под стандартной бумаги для печати. Сначала ей хотелось красиво обклеить картонные стенки, потом испугалась привлекать внимание, а вдруг воры! Раньше никогда не думала об этом и не боялась оставаться в доме одна, а теперь носилась с дорогим приданым, не знала, куда его спрятать.
Вспомнив фильмы про охотников за антиквариатом, она задним числом забеспокоилась, ведь квартира наводнена диковинными предметами, если кто-то в курсе этого богатства и знает, что хозяин умер, вполне сможет организовать мероприятие по изъятию ценностей.
Сверху в коробку, где лежали книги, она положила свои джинсы и клетчатую рубашку. Джинсы были старые, фирменные с горизонтальными прорезями на коленях, их подарил спутник Андрей, когда занимался фарцовкой. Марша раньше невероятно ими гордилась, теперь же использовала во время уборки, выбрасывать не собиралась. По ее мнению, состояние одежды должно отпугнуть потенциальных воров. Для большей надежности она написала на крышке: «обмундирование на случай ремонта».
В ящике стола оказались еще какие-то вещи. Скорее всего, они не были специально спрятаны сюда хозяйкой, просто при жизни Николая Генриховича находились здесь. Хотя в столе, да и в доме, только этот ящик закрывался на ключ, являясь своеобразным сейфом. Марша аккуратно начала выкладывать содержимое. Загадочный сверток, деревянный ученический пенал, внутри которого лежала ручка из прозрачной пластмассы с тонким перышком. На дне рассыпались еще несколько перышек. Одни совсем новые, блестящие, другие тщательно отмытые от туши, расписанные, подлаженные. Марше хорошо знакомы эти предметы. Перьевыми ручками она пользовалась в техникуме. Съемные перышки уже тогда были в дефиците, ими делились с друзьями, доставали из загашников родителей. Раньше все школьники писали такими перьями, Марша сама почти захватила это время. Студенты применяли их для работы над курсовыми проектами. Витиеватые контуры аканта капителей по линейке не начертишь, только по лекалу или от руки. Еще Марша использовала перья для оформления поздравительных адресов. У архитекторов особенным шиком считалось владение каллиграфическим шрифтом. Каждый придумывал свой, оттачивал его до виртуозности. Некоторые таланты осваивали несколько видов. Марша рассматривала перышко. На нем была выдавлена пятиконечная звездочка. Но это – крупное, а на маленьких экземплярах никаких опознавательных знаков не было. Она осторожно закрыла пенал и подумала, что ведь никогда не видела портрета или фото Николая Генриховича, тем не менее, представляла его, создала образ. Что-то перевернулось у нее в душе. Она почувствовала нежность к людям, которых совсем не знала. Эти перышки, так бережно хранимые про запас, до того времени, когда их хозяин поздним зимним вечером откроет потайной ящичек, достанет пенал и будет подписывать от руки какую-нибудь открытку или авторский рисунок. А может, он рисовал? Точно, он, скорее всего, занимался графикой. Многие архитекторы являлись отличными рисовальщиками, живописцами, скульпторами.