Дух воина

Старик что-то сказал не по-русски. Женька не понял. Он помнил несколько слов по-английски, и на этом его познания в иностранных языках заканчивались.

Как ни странно, дед начал одеваться, не сделав ни малейшей попытки снасильничать парня. Потом приподнял Женьку и поднес к его губам глиняную плошку.

– Суу[1 - Пей (кохтск.). – Здесь и далее примеч. авт.].

– Сам такой, – буркнул Женька.

В плошке была вода, холодная и чистая. Женька осушил ее в два глотка, и в голове наконец стало проясняться. Нет, это не рай. Для рая слишком жарко и рука болит. И не ад – в аду никто не поднесет холодной воды. Значит, он живой. Вывезли поди куда-то, чтобы с телом не возиться. Нет тела – нет дела.

Женька не слишком разбирался в географии, он вообще в школу ходил мало. Поэтому понятия не имел, могли его отвезти в какую-нибудь Магнолию… нет, «Магнолия» – это стрип-бар Углического. Монголия, во. Далеко ли Монголия от России? Наверное, рядом, потому что у них в детдоме Монгол был. Такой же, как этот дед – косоглазый и с желтой кожей.

Почему он подумал о Монголии? Потому что находился явно в чуме. В чумах еще чукчи живут, но тут слишком тепло для Чукотки.

На руку был наложен лубок из жесткой толстой кожи. Бок замотан тряпками. Надо же, а говорили, что удар в печень – смертельный. Видимо, промахнулся бородатый.

Женька попытался сесть, и дед тут же бросился к нему.

– Тэх, тэх[2 - Лежи, лежи (кохтск.).], – закудахтал старик.

– Иди в задницу, – буркнул Женька и тут же взвизгнул от оплеухи. Не сильной, но обидной.

Старик охватил его лицо руками, прищурился так, что черные глаза стали почти щелочками, и прикоснулся лбом ко лбу Женьки.

– Будешь непотребно ругаться – буду бить, – прозвучало в голове у парня.

Женька никак не мог понять, как старик догадался. Хотя… экстрасенс, похоже. Телепат. Охре… Умереть не встать!

Ладно, понял. Лежать так лежать.

Но лежать все равно было стремно. Хотелось чем-то заняться. Книжку бы или телик, хотя откуда телик в чуме? Телефон остался в рюкзаке, жаль. От нечего делать ощупал себя. Дед явно его переодел. На Женьке мятая ветхая рубаха и широкие штаны, завязанные шнурком на талии. Блин, выходит, дед видел его голым. Капец!

Старик, к счастью, одетый, снова показался в поле видимости. Сунул под нос чашу, на этот раз с каким-то отваром. Женька выпил – терять-то все равно нечего. И так смертник. С травками, авось, побыстрее дело пойдет. Не успел даже мысли додумать – засосало во тьму.

Проснулся зверски голодным, учуял запах мяса. С мясом у Женьки были особые отношения. Он до безумия любил все мясное, а в детском доме кормили хоть и разнообразно, но правильно. Котлетки паровые, супчики. Колбасу, сосиски, просто жареное мясо почти не давали. А в самостоятельной жизни мясо и вовсе было недоступно, хлеба бы добыть и кефира – и то праздник.

Дед же сунул Женьке под нос настоящий мясной бульон, в котором плавали травки (куда ж без них) и крупные куски мяса. Рот затопило слюной.

Старик с удовольствием смотрел, как его пациент с жадностью хлюпает бульоном и вылавливает мясо пальцами. Хорошо. Он боялся, что чужак привык к чему-то более изысканному. Все же кожа белая, руки нежные, да и вообще… но чужак, кажется, тот еще дикарь. Хотя нет – отдает тарелку и ищет, обо что бы вытереть пальцы. Странный набор звуков незнакомого языка светится хорошо, правильно. Благодарность, причем от сердца. Шаман Аасор слов не понимал, но цвет их видел – это лучше, чем ничего.

Он отставил в сторону пустую миску, кинул раненому чистую тряпку, а потом стукнул себя в грудь и сказал:

– Кохтэ.

– Женя, – мгновенно ответил чужак, прижимая ладонь к груди.

– Йгуй[3 - Нет (кохтск.).], – покачал головой старик. – Аасор. Кохтэ.

Чужак захлопал светлыми глазами, явно растерявшись, скривил губы. Аасор подал ему руку, жестом предлагая встать. На чужеземце все заживало как на собаке. Страшная рана в боку затянулась на глазах. Конечно, тут и мазь Аасора помогла, и ритуал вливания силы. Но не обошлось и без высшего вмешательства. Впрочем, неудивительно. Незнакомец был настолько необычен, и одежда у него настолько странная, что сразу понятно – все не просто так.

Женька поднялся. В боку мимолетно кольнуло, и боль ушла, а рука не болела вовсе. Вышел вслед за стариком из чума, зажмурился от яркого солнца. Со всех сторон было небо. Он никогда не видел столько неба, да еще пронзительно-голубого, ясного. И воздух, воздух! Чистейший. Пахнет травами. Ни газов тебе выхлопных, ни мусорных куч. До города, видимо, далеко. Кругом поле с желтой сухой травой, только где-то в отдалении виднеется зелень. И чумы, похожие на тот, из которого он вышел.

– Кох, – сказал старик и обвел рукой вокруг. – Кох.

Потом ткнул себя в грудь:

– Кохтэ.

Ну тут и ежику понятно. Местность называется Кох, жители – кохтэ.

– Русский, – сказал Женька. – Рус.

– Рюс? – удивился старик. – Рюс!

– Аасор, – кивнул Женька, осклабившись, что должно было означать дружелюбие. Показал на себя. – Евгений. Рус.

– Дженна, – согласился старик.

– Евгений, – нахмурился Женька.

– Дженай, – поправился старик. Повертел головой, ткнул пальцем в чум. – Гэр.

– Гэр, – обрадовался Женька, теперь Дженай. – А это? – присел, дотронулся до земли.

– Дэлхий.

– Круто!

Старику Женькина любознательность явно нравилась. Он улыбался и называл все вокруг, пока Женька не почувствовал: еще немного – и голова взорвется. Осел на какой-то тюк, потирая виски, а потом удивленно повертел сломанной рукой. Работает ведь, чудеса! Все же он в раю. Старик поглядел на его восторженное лицо и фыркнул.

К чуму, то есть к гэру вприпрыжку подбежала смуглая узкоглазая девчонка лет восьми. На ней была красная рубаха с желтым поясом, из-под которой выглядывали пыльные босые ноги. Черные волосы девочки были заплетены в две косы и перевязаны кожаными шнурками с монетками. На лбу – расшитая бисером лента. Явно не простая девочка, дочь какого-то начальника. Девочка поставила на землю горшок, который принесла, и затрещала так быстро, что Женька заморгал. Не ребенок – сорока какая-то! Дед что-то тихо отвечал. Девочка спрашивала, лукаво поглядывая на Женьку. Дед сердился и махал руками, под конец и вовсе топнул ногой. Девчонка нисколько не испугалась, только засмеялась и убежала, а шаман взял горшок, заглянул внутрь и заулыбался. В горшке оказался плов, но не такой, как привык Женька. Сладкий. То есть мясо там тоже было, но еще и ягоды какие-то типа изюма. Просто потрясающе вкусно. Женька мгновенно проглотил свою порцию и уставился на деда так жалобно, что тот усмехнулся и подвинул к нему весь горшок. Женька не ломался, сожрал все, да еще пальцем протер.

К вечеру, почти на закате, снаружи раздались топот копыт и гортанные крики. Старик успокаивающе махнул рукой – свои, стало быть. Полог отодвинулся, в шатер вошел мужчина, некрупный, среднего роста. Узкие глаза, смуглое молодое лицо, красная туника с желтым поясом, бритые виски и черные волосы, завязанные хвостом на затылке.

У Женьки засвербело в затылке. Опасность! То, что перед ним кто-то вроде Углического, понятно сразу. Местный авторитет. Руки по локоть в крови. Держится по-хозяйски, но не выпендривается. Этакий ласковый убийца.

Ласковый убийца что-то сказал деду, показывая на Женьку рукой.

– Рюс, – ответил дед. – Дженай. Хуу[4 - Мальчик (кохтск.).].

– Рюс? – удивился мужчина и присел рядом с Женькой на корточки.

Протянул руку. Женька отпрянул. Мужчина засмеялся, показывая крупные белые зубы, а потом все равно дотронулся до коротко стриженных светло-русых волос. Приподнял подбородок, попытался раздвинуть губы. Женька натурально оскалился, зарычал, как волчонок. Мужчина снова расхохотался, хлопая себя ладонями по коленям.

– Йох, – произнес он. – Чонын сэтэл!

Встал, посмотрел на мальчика сверху вниз и что-то сказал деду.

Тот всплеснул руками, затараторил сердито, потом жестом велел Женьке встать и задрать рубаху. Мальчик осторожно приподнял ветхую одежду, обнажая впалый живот и повязку на боку. Старик быстро снял полосы ткани. Рана на боку уже зарубцевалась, и ткань вокруг нее хоть и была красная, зашитая грубыми нитками, но особо опасным это не выглядело. Гной не сочился. И вообще, казалось, что Женьку ткнули ножом не менее недели назад.