Позолоченная корона

София посмотрела на вино, потом на девушку. Хелльвир перестала улыбаться.

– Тебе нравится праздник? – спросила она просто для того, чтобы что-нибудь сказать.

Она почувствовала, как Миландра легко прикоснулась к ее руке. Предупреждение.

София прищурилась.

– Трудно радоваться жизни, когда мужчина, который должен плясать с тобой, лежит под грудой камней на холме, а девица, которая могла бы его спасти, беззаботно пьет вино и веселится.

Неприязненный тон и враждебные слова потрясли Хелльвир, и она не могла сообразить, как отвечать.

– Ты решила, что на него тратить время не стоит, на моего Анира, да? – выплюнула София. – Конечно, простой крестьянин, зачем его воскрешать! Не то что внучка королевы.

Она резким движением выбила бокал из руки Хелльвир и ушла, оставив девушку смотреть на лужу вина, растекающуюся по мостовой. Хелльвир стояла так несколько секунд, не зная, куда деваться от унижения, потом вышла из-за прилавка и подняла кубок. Люди бросали на нее любопытные взгляды.

Это был первый симптом болезни, поразившей деревню. Хелльвир никогда не была здесь своей, но прежде крестьяне относились к ней более или менее дружелюбно, а теперь стали ее сторониться. Встречаясь с ней на дороге, люди отводили глаза или, хуже того, смотрели на нее с открытой неприязнью. Торговцы, которые раньше улыбались Хелльвир, когда она заходила в лавку, расспрашивали об отце, о знахарке, обращались с ней холодно, как с чужой, проезжей, отвечали коротко. Направляясь по главной улице деревни в лес за целебными травами, она ускоряла шаг. Соседи перешептывались у нее за спиной, и хотя Хелльвир не могла разобрать слов, она догадывалась, что о ней говорили недоброе. Каждого человека в деревне так или иначе коснулась смерть, и она – женщина, которая могла вернуть умерших, но не сделала этого, – напоминала им о пережитой боли. И поэтому они ее возненавидели.

– А что, если они правы, Миландра? – спросила Хелльвир, выглядывая из-за занавески. – Я должна была помочь, ведь так? Вернуть Анира и других людей, которые умерли в морозы?

Ей было стыдно, потому что она не попыталась ничего сделать. Потому, что ей это даже в голову не пришло.

– Искоренять смерть в мире – не твоя работа, – заметила старуха, которая накрывала на стол к ужину. – Если бы они подумали головой хорошенько, то поняли бы это.

– Может быть, мне нужно взять на себя эту работу, – пробормотала Хелльвир, глядя на улицу. – Если я в состоянии что-то сделать, то должна это сделать, верно? И тогда людям не придется умирать.

– Смерть – это не та беда, которой можно избежать. Смерть ждет всех нас рано или поздно. Да, ты можешь отдалить ее, но не можешь избавить от нее навсегда. Тебе скорее следовало бы заботиться о том, чтобы дать людям полную жизнь, возвращать тех, кто ушел преждевременно.

– Анир и ушел преждевременно.

Миландра оставила посуду и подбоченилась; Хелльвир по лицу знахарки поняла, что ее терпение подходит к концу.

– Моя дорогая, на твой вопрос не существует правильного ответа. Ты не в состоянии спасти всех умерших. Ты сама не бессмертна, ты не можешь без конца отдавать Смерти частицы себя; рано или поздно наступит предел, и ты уже не сумеешь никого вернуть.

– Выходит, я должна выбирать?

– Да, и выбирать разумно.

Хелльвир недовольно тряхнула головой.

– Мне это не нравится. Я должна спасать всех, кто во мне нуждается, до тех пор, пока это в моей власти. Кто сказал, что смерть – это неизбежность?

Она знала, что наставница права, но эта несправедливость возмущала ее.

– Вижу, ты еще глупее, чем я думала, – фыркнула Миландра.

Хелльвир сердито нахмурилась, но старуха развернулась и вышла на задний двор, чтобы принести хвороста. Разговор был окончен.

В ту ночь после сильной жары разразилась гроза. Капли дождя шуршали по соломенной крыше, как змеи, вода потоками текла по тропинке, ведущей к калитке. Хелльвир начала рисовать в тетради цветок душистого горошка, но чернильница уже давно стояла забытой на столе; девушка медленно вертела в пальцах перо, прислушиваясь к раскатам грома.

– Надеюсь, дождь скоро закончится, – пробормотала Миландра, которая шила мешочки для трав. – Затопит все наши грядки с зеленым луком, а мы его только что высадили.

Хелльвир кивнула, почти не слушая. Она представляла себе, как бежит под дождем, останавливается посередине поля, раскинув руки, а молния сверкает в небе прямо у нее над головой.

Гром снова прогремел где-то над рыночной площадью; Хелльвир показалось, что от этого гула задрожало все ее существо, тело наполнилось энергией, и ей захотелось реветь, крушить стены. Что-то темное звало ее на улицу, приглашало ее принять участие в этом действе. Она знала это так же верно, как если бы кто-то окликнул ее по имени.

Хелльвир встала со стула, резким движением захлопнула тетрадь, так что пламя свечи заметалось и затрещало, закрыла пробкой чернильницу.

– Я ухожу, – объявила она.

Миландра покосилась на нее.

– Вдруг понадобилось подышать свежим воздухом? – усмехнулась знахарка, и в этот момент дом содрогнулся от очередного раската грома.

– Что-то вроде того, – ответила Хелльвир, надевая плащ и башмаки, хотя ей хотелось выбежать на улицу босиком.

Миландра поднялась и отодвинула занавеску. Молния на миг осветила двор.

– Я ненадолго, – продолжала Хелльвир. – Мне просто хочется…

Она смолкла, сообразив, что Миландра озабоченно хмурится. Старуха пыталась разглядеть что-то на улице за сплошной завесой дождя.

– Что там? – спросила Хелльвир.

– У ворот кто-то стоит.

– У ворот? Среди ночи?

– Да, по-моему, их трое, они… – Миландра прижала руку ко рту и отшатнулась так резко, что опрокинула стул, на котором только что сидела Хелльвир. – У них там… Назад! – крикнула она, схватила ученицу за рукав и оттащила ее от двери.

Раздался громкий стук, входная дверь затрещала. Хелльвир смотрела на нее, распахнув от ужаса глаза и вцепившись в руку старухи.

– Кто это, Миландра? – прошептала она.

– Могу сказать одно: эти люди нам не друзья.

Осмелившись выглянуть в окно, Хелльвир различила три фигуры в плащах с капюшонами, надвинутыми на лица. Они выбежали на дорогу и скрылись в темноте. Калитка хлопала под дождем.

– Они ушли, – сказала Хелльвир.

Миландра подошла к двери и отодвинула засов. Ее губы были сжаты в тонкую линию. Дверь распахнулась; ветер захлопал ее юбкой, обдал дождем башмаки. Она наклонилась, подняла какой-то мокрый черный предмет, оставленный неизвестными на пороге, закрыла дверь, и в комнате снова стало тихо. Под пристальным взглядом Хелльвир старуха подошла к столу и положила на него ворона со свернутой шеей. Голова птицы была обмотана стеблями болиголова, вода капала с белых цветов на столешницу. Клюв и остекленевший глаз были перепачканы грязью.

– Зачем они это сделали? – прошептала Хелльвир.

Миландра стиснула челюсти, потом процедила:

– Потому что эти дураки напуганы.

– Это послание?

Знахарка прикоснулась к стеблю, завязанному вокруг шеи птицы.

– Болиголов. Символ смерти. Ворон…

Хелльвир пристально смотрела на мертвую птицу.

– А ворон – это я?

Миландра шагнула к ней, обняла ее, но Хелльвир стряхнула ее руку.

– Нет, – пробормотала она. – Нет.

– Хелльвир…

– Нет. Почему они решили, что имеют на это право? Нет.

Миландра не успела ей помешать: Хелльвир схватила птицу и цветы болиголова, бросилась к выходу и распахнула дверь. Ворвавшийся в комнату холодный ветер развевал ее волосы. Она остановилась на пороге, подставив лицо дождю.

Не думая о том, как это сделать, не зная, как именно она это сделает, Хелльвир закрыла глаза и шагнула в царство Смерти.

Волна ледяного воздуха окатила ее; воздух был тяжелым, как никогда прежде. На этот раз Хелльвир пришла сюда, находясь в сознании, поэтому в полной мере ощутила, что это значит – переступить порог царства Смерти. Как будто у нее внутри оборвалось, лопнуло что-то, что-то очень важное, как будто ее покинула жизненная сила. Она ахнула от острой боли. Боль была не физической, но все равно чувствовалась во всем теле, до кончиков ногтей. Открыв глаза, Хелльвир увидела, что мир застыл в разгар грозы: струи дождя поблескивали вокруг нее, как стеклянные нити, раздвоенная молния ослепительно сверкала, подобно трещине в небосводе, но грома не было. Вокруг царила тишина, как это всегда бывало в мире Смерти. Хелльвир подняла голову. Дождь хлестал с затянутого облаками неба на черное отражение земли. При взгляде на молнии ей показалось, что трещины в небе движутся, и у нее заболели глаза, словно она нечаянно подсмотрела нечто, не предназначенное для взглядов смертных.

Она отбросила неуместные мысли, сунула в рот два пальца и засвистела. Звук пронзил липкую, вязкую тишину подобно стреле; Хелльвир почудилось, что весь этот мир зажал уши руками и закричал от боли. Вслед за свистом раздалось карканье, и из-за деревьев появилась черная птица. Ворон скользил сквозь застывшие капли дождя, оставляя за собой нечто вроде туннеля. Хелльвир вытянула руку, тяжелая птица села ей на запястье, вцепилась когтями в рукав. Девушка подставила ворону другую руку.

– Клюнь меня, – приказала она, и эхо ее голоса прокатилось по лесу.

Ворон взволнованно захлопал крыльями, но повиновался. На ладони Хелльвир выступили алые капли. Она сжала цветы болиголова в кулаке, чтобы смочить их кровью, и швырнула на землю.

Хелльвир вернулась в мир живых как раз в тот момент, когда молния ударила в землю где-то неподалеку от домика, и от грома задрожали стекла. Испуганный ворон хотел улететь, каркал, хлопал крыльями, но она прижала его к себе и постаралась успокоить, повторяя, что все хорошо. Она промокнула его передником, и через несколько минут обессиленная птица затихла. Мокрые перья торчали сосульками, черные глаза-бусинки блестели.

Миландра смотрела на все это, прижав руку к груди.

– Хелльвир? – произнесла она вполголоса, словно боялась того, что собирается сделать ученица.

Хелльвир подняла голову.

– Он голоден.

Миландра молча принесла мешочек с семенами, которые они держали для живших в саду воробьев, и насыпала немного на стол. Ворон принялся неуверенно ходить по столу, он клевал зерна и хлопал крыльями, чтобы стряхнуть воду. Женщины молча наблюдали за тем, как он ест.

Дождь не прекращался. Хелльвир на миг даже представила, что в мире за стенами их дома нет ничего, кроме дождя, что из всех живых существ на земле остались только они трое.

– Как ты это сделала? – заговорила Миландра. – Ушла туда, не засыпая? Я в первый раз вижу такое.

– Не знаю, – призналась Хелльвир.

– Это… – Старуха покачала головой. – Ты не должна больше так делать, Хелльвир.

Та взглянула на нее, и в зеленых глазах вспыхнуло пламя.

– И что, я должна была оставить все как есть? Смириться? – резко ответила она. – Они убили его. Это была насильственная смерть.

– Это была не просто насильственная смерть, это было послание, – возразила Миландра. – Они уже ненавидят тебя. Ты хочешь, чтобы тебя они еще и боялись?

– А разве это плохо? – высокомерно бросила Хелльвир.

Миландра поморгала, потом взяла ее за руки.

– Я не узнаю тебя, дитя, – произнесла она. – Я знаю, что ты умна. Ты не можешь так думать.

Хелльвир некоторое время смотрела ей в глаза, потом отвела взгляд.

– Они убили его, – уже спокойнее повторила она. – И я должна была позволить ему умереть?

– Моя дорогая, я понимаю тебя, поверь мне. Но такой переход в иной мир, это было… это был опрометчивый, вызывающий поступок. Это священный обряд, его нельзя выполнять в гневе; следует проявлять уважение к Смерти, понимать важность того, что ты делаешь. Ты рискуешь вызвать гнев того, кто там правит…

– Что ты знаешь о Смерти? – огрызнулась Хелльвир. – Ты его ни разу не видела.

Миландра сжала губы; было видно, что она из последних сил сдерживает раздражение и желание прикрикнуть на ученицу.

– Я понимаю, но…

– Я знаю о Смерти больше, чем тебе суждено когда-либо узнать. Почему я не могу приходить в его царство и уходить, когда мне вздумается?

– Ты меня не слушаешь! – взорвалась наконец Миландра. – Ты не богиня! Все это не игра!

Хелльвир выдернула у нее руки, и ворон, топтавшийся по столу, подпрыгнул от испуга.

– Нет, это не игра, – произнесла она. – Ведь здесь нет правил.

Она ушла в спальню и захлопнула за собой дверь, оставив Миландру у стола, покрытого грязными перьями и отпечатками птичьих лап.

Вскоре гроза ушла, остался лишь далекий гул и шелест дождя, и Хелльвир стали сниться сны. Странные, тяжелые сны.

Все вокруг дрожало, словно за завесой раскаленного воздуха. Она прижала руки к вискам. Руки и ноги были как свинцовые, она ничего не соображала.

Хелльвир находилась в ином мире, но не узнавала его. Абсолютная тишина напоминала царство Смерти. Но нет, в мире мертвых не могло быть такого. Стены трескались, трещины становились все шире, дерево походило на старую жилистую плоть, которую медленно рвут на куски. Нет, в царстве Смерти была крыша, а если не крыша, тогда зеркальное небо; а здесь – только бесконечная тьма, которая содрогалась и трепетала, как живое существо перед неизбежным ударом. Бесконечная тьма, которая поглотила ее дом и обступала его со всех сторон, сверху, снизу…

Хелльвир, охваченная первобытным страхом, скорчилась на кровати. Хотела пошевелиться, но руки и ноги не слушались – они словно приклеились к постели. Уставившись в стену, она увидела фигуру, сотканную из тьмы, фигуру без лица, от которой исходила явная, ощутимая угроза. Несмотря на то что у существа не было глаз, Хелльвир чувствовала его пристальный, злобный взгляд, от которого хотелось спрятаться. Жуткая фигура медленно приблизилась, остановилась в нескольких дюймах от Хелльвир, и только после этого она смогла различить глаза. Черные глаза, полные ярости и безумия. Но там, за этими глазами, была пустота. Хелльвир пришло в голову только это слово, чтобы назвать мир, в который она попала: отсутствие света, разума, надежды.

– Как ты посмела!.. – зарокотал мир вокруг нее.

Она хотела отвернуться, но существо протянуло руку и поймало ее за подбородок. Она хотела закричать, но, как это всегда бывает во сне, не смогла издать ни звука. Хелльвир словно лишилась голоса. Раскаленная рука существа прожигала ее плоть до кости.

– Смерть – это не игрушка, девчонка, – раздалось рычание, исходившее, казалось, со всех сторон одновременно. – Это не сад, где ты можешь рвать любые цветы, повинуясь своей прихоти. Ты поняла меня?

Девчонка, которую в обычном мире звали Хелльвир, попыталась кивнуть – она очень хотела кивнуть, дать знак, что все понимает, но не смогла. Ее тело окаменело.

– Мы заключили сделку, и ты обязана соблюдать ее условия.

Пальцы существа стиснули ее челюсть, и ей показалось, что сейчас треснет кость. Она почувствовала, как хрустят и ломаются зубы.

– Если ты осмелишься снова украсть что-нибудь из моего царства, как сделала сегодня, – гремел чудовищный голос, – я оторву тебе руку, ты меня поняла?

– Да, – выдохнула Хелльвир. Это слово было подобно искорке, которую тут же погасил ураган ярости, бушевавший в черном мире. – Я поняла. Отпусти. Прошу тебя.

Существо еще сильнее сжало пальцы, устремив на нее взгляд кошмарных пустых глаз. Потом оно исчезло – отпустило ее так неожиданно, что ее замутило, и Хелльвир, давясь, согнулась пополам. Тошнота была невыносимой, голова кружилась, но минут через десять это прошло.

Моргая, она огляделась и поняла, что находится в своей комнате. Стены и крыша были на месте. Дождь негромко стучал по стеклам. Небо на востоке было зловещего красного цвета, словно воспаленная плоть.

Хелльвир лежала так, сжавшись в комок, зажмурившись, до тех пор, пока головная боль не ослабела и рвотные позывы не прекратились.

Миландра уже встала и месила тесто для хлеба.

Когда Хелльвир вышла из своей комнаты, ворон, сидевший на столе, уставился на нее черным глазом и позволил ей почесать себе голову. Она вспомнила, что еще вчера этот глаз был мертвым и слепым, но велела себе не думать об этом.

– Благодарю тебя, – коротко произнес он.

Она склонилась к нему, вдохнула запах перьев и ветра, спросила:

– Как тебя зовут?

– Эльзевир.

– А я Хелльвир.

– Спасибо тебе, Хелльвир.

Миландра перестала месить тесто и уперла руки в бока. На ее фартуке остались белые отпечатки ладоней.

– Что-то рано ты сегодня проснулась, – резко произнесла она.

Было ясно, что наставница еще сердита на Хелльвир после вчерашней ссоры.

Хелльвир ничего не ответила, просто подошла к старухе и крепко обняла ее. Застигнутая врасплох, Миландра машинально погладила ее по голове, пачкая черные волосы мукой.

– Что с тобой? – спросила она. Гнев уступил место тревоге. – Тебе нехорошо? Ты вся дрожишь.

– Прости меня, – тихо сказала Хелльвир и спрятала лицо ее на плече.

Глава 4

Два письма пришли неделю спустя, когда Хелльвир возилась в саду позади дома, пропалывая овощные грядки. Ворон сидел на столбе ограды, смотрел, как она работает, а заодно выискивал червяков и всяких вредителей. Эльзевир теперь не отдалялся от нее ни на шаг, даже спал около ее кровати в «гнезде», которое она соорудила ему из старых платков.

Миландра вышла из дома и, окликнув ее, показала письма, перевязанные шнурком. Хелльвир стянула перчатки и сдвинула повыше соломенную шляпу. Взмокшие волосы прилипли ко лбу, и она вытерла пот тыльной стороной ладони, оставив на лице грязную полосу.

Адрес на первом конверте был написан крупными печатными буквами. Хелльвир узнала руку отца, и у нее екнуло сердце. Она редко получала от него вести в последнее время, а мать вообще не писала ей писем. Они были слишком заняты своей новой жизнью в столице, им было не до нее.

Хелльвир развязала шнурок, вытащила второе письмо и похолодела.

– Что такое? – воскликнула Миландра.

Хелльвир молча показала ей восковую печать: парусник, эмблема королевского Дома. Миландра побелела и нетерпеливым жестом велела ей вскрыть конверт. Хелльвир нервно сглотнула и сломала печать.

Пока она читала письмо – дважды, – старая лекарка ждала, скрестив руки на груди и постукивая кончиками пальцев по рукаву.

– Ну? – спросила она.

Хелльвир медленно сложила бумагу, потом неохотно произнесла, почти не разжимая губ:

– Это от принцессы. Салливейн. Она требует, чтобы я явилась в Рочидейн.

Миландра криво усмехнулась.

– Требует, ишь ты! Дай взглянуть.

Хелльвир, ничего не соображая, подала ей письмо.

– Она не пишет зачем, – пробормотала она, пока старуха читала. – Здесь сказано только, что я должна приехать. Карета прибудет за мной через два дня.

Миландра поскребла кожу на месте левого уха.

– Нетрудно догадаться, зачем ты ей понадобилась. Когда человеку приходится сталкиваться со смертью, его охватывает нездоровое любопытство. Наверное, хочет побольше узнать о том, где побывала.

– Но я… я тоже ничего не знаю, а если знаю, то немногим больше ее. То место, куда мы попадаем, – это всего лишь пограничная полоса, мост между жизнью и смертью, я не знаю, что лежит за ним.

– Советую тебе сочинить что-нибудь. Однако…

– Однако что?

– Мне кажется, ей хочется заодно узнать, не сможешь ли ты снова вызволить ее с того света, если понадобится.

Когда Хелльвир услышала эти слова, у нее возникло такое чувство, будто в груди застыл какой-то тяжелый, холодный комок. Она потерла грудь ладонью, вспоминая свою последнюю встречу со Смертью. Вздрогнула при мысли об этой дрожащей пустоте, о прикосновении железных пальцев к лицу.

– Но королева пообещала мне, что никто из ее придворных…

– Принцесса ничего тебе не обещала. Она не принадлежит к числу придворных своей бабки.

Миландра замолчала, и Хелльвир внезапно ощутила желание разорвать письмо, сделать вид, что она не получала его, что ничего этого не было, но старуха добавила:

– Возможно, это даже к лучшему.

– К лучшему?

– Мне кажется, тебе следует покинуть деревню. Пришло время посмотреть мир.

У Хелльвир вытянулось лицо.

– Это из-за Эльзевира? – воскликнула она. – Поэтому ты хочешь, чтобы я уехала? Люди не знают, каково это – возвращать умерших, чем мне приходится за это расплачиваться, и, может быть, если я объясню…

Миландра протянула руку и погладила ученицу по щеке.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – произнесла она. – Просто считаю, что это разумно. Возможно, пройдет время и в деревне перестанут злиться на тебя. Ты же знаешь, что их настроения меняются, как времена года. Все меняется. А кроме того, – сказала она весело, погладив Хелльвир по голове, – ты же обещала своему папе, что навестишь его, верно? Вот и увидитесь. Столько лет прошло.

Хелльвир молчала, глядя на письмо.

– А ты не поедешь со мной? – без особой надежды спросила она.

Выражение лица Миландры смягчилось. Она убрала прядь волос за ухо Хелльвир.

– Я не могу этого сделать, моя дорогая. Я должна присматривать за домом и садом, – ответила она. – Деревне нужна знахарка, пусть даже большинство наших соседей ее не заслуживает. Рочидейн не для меня. Слишком много людей, слишком много шпионов, слишком много интриг. А сейчас слишком много пришлых из Галгороса. – Она оглянулась на огород, где Эльзевир клевал бобы, к которым ему было запрещено прикасаться, о чем он прекрасно знал. – Возьми ворона с собой. Он составит тебе компанию.

Хелльвир кивнула. Она внезапно растерялась, не знала, что сказать. Миландра взяла ее подбородок и приподняла его.

– Веселее, – бодро воскликнула наставница. – Пора уже тебе вылететь из гнезда.

Хелльвир вынужденно улыбнулась и кивнула; она попыталась убедить себя в том, что это действительно к лучшему, но слова Миландры встревожили ее.

– А я могу отказаться? – тихо спросила она.

Миландра привлекла ее к себе и ласково поцеловала макушку.

– Нет, дитя мое, – сказала старая женщина, не отрываясь от ее волос. – Хотелось бы мне, чтобы это было так, но гражданин обязан выполнять приказ члена королевской семьи.

Ту ночь Хелльвир провела в маленьком домике на краю леса, где когда-то жила с родителями. Дом пришел в запустение после того, как отец, мать и брат уехали в Рочидейн, а она переселилась к Миландре. Вишневое дерево разрослось и одичало, стены снаружи и внутри были покрыты плющом. Хелльвир сидела с вороном на плече, раздувая пламя и засовывая в него собранные ветки; прошло некоторое время, огненное существо лениво повернулось к ней и приоткрыло глаз.

– Привет, – улыбнулась ему Хелльвир.

Пламя зевнуло, раскрыв алую пасть с пылающим языком, перекатилось на живот, присело на корточки.

– Если бы не ты, я, наверное, никогда не проснулся бы. Мне это не нужно, – сказал дух.

– Я хотела убедиться в том, что ты по-прежнему здесь.

– Я всегда буду здесь.

Темнота была плотной и густой, как мед. Хелльвир, обняв колени, сидела в коконе света от очага и рассказывала огню о новостях из Рочидейна. Потом прочла ему вслух письмо принцессы.

– Если я уеду, кто тебя разбудит? – тихо спросила она.

– Тебе не нужно приходить сюда для того, чтобы разбудить меня, – ответило существо.

– Разве ты не хочешь этого?

– Хочу, конечно, и всегда хотел. Но ты не обязана это делать. Даже если я сплю, это не так уж плохо. Я не против.

– Я понимаю, но… я чувствую, что это мой долг. После того, что ты отдал мне, чтобы я вернула маму…

Она протянула пламени еще несколько веточек. Огненное существо схватило их, сжало в рыжих пальцах.

– Тот уголек был твоим, он был частью тебя. Я не имела права отдавать его, пусть даже в обмен на жизнь человека. Единственное, чем я могу отплатить тебе, – это будить тебя время от времени, чтобы ты не ушел.

Пламя вздохнуло, пепел закружился в воздухе и опустился на каменную плиту у очага.

– Предлагая тебе уголек, я знал, что у тебя потребуют выкуп, – сказало пламя. – Это сделка, за все нужно платить. Я отдал бы его снова ради любого из тех, кто жил под этой крышей. Более того, это моя обязанность, ведь я ваш домашний очаг.

– Это несправедливо по отношению к тебе.

– Такова моя природа. Не знаю, справедливо это или нет, но эта привилегия принадлежит мне, и я ни за что не соглашусь с ней расстаться.

Пламя задрожало и начало угасать. Хелльвир потянулась к корзине, но хворост закончился.

– Я вернусь, – пообещала она. – Придет день, и я вернусь.

– Как пожелаешь, – сонно пробормотало существо и повернулось, устраиваясь на ложе из золы.

– Я не хочу уезжать, – сказала она пламени, но то уже уснуло, и в очаге осталась лишь кучка багровых углей.