Далёких вершин Дагестана.
И в дряхлые годы ни ночью, ни днём
Не смел он расстаться с кисетом.
А люди гадали: что может быть в нём?
Алмаз? Золотые монеты?
Конец неизбежен. Почуяв беду,
Старик, перед вечным покоем,
За странный кисет и в тяжёлом бреду
Хватался дрожащей рукою.
Как только навеки закрыл он глаза,
Отдав свою душу Аллаху,
Служитель мечети кисет развязал
С немым любопытством и страхом.
Склонились безмолвно над тайной Али
Соседи, как хищные птицы.
И что ж они видят?
Щепотку земли,
родимой…
В истлевшей тряпице.
Папаха
В большом сундуке, облицованном жестью,
Забыта владельцем, забыта Аллахом,
Лежит – этот символ и славы, и чести —
Пробитая вражеской пулей папаха.
Папаха – не просто овчинная шкура,
Рукой неумелою сшитая наспех.
В ней блеск золотистый бухарского сура,
Подкладка – искусно простроченный нансук.
Как вольная птица, сидела когда-то
Она горделиво на темени предка.
И совесть под нею, хранимая свято,
Мятежные думы будила нередко.
А если он в вихре весёлого танца
Носился по кругу, задорный и пылкий,
Папаха – старинный убор дагестанца —
Бывала заломлена лихо к затылку.
Когда же любимая, с медным кувшином,
Спускалась в долину со стайкой подружек,
Папаху чуть сдвинув, вослед им спешил он
Поить скакуна к говорливой речушке.
Сражаясь без страха за волю Отчизны,
Упал он с коня и залитую кровью
Папаху, всегдашнюю спутницу жизни,
Последним движеньем надвинул на брови.
То в прошлом… Теперь же старушка седая
В задумчивой сакле, в далёком ауле
Откроет сундук и погладит, вздыхая,
Печальную память, пробитую пулей.
Напутствие
Покойный дед – почтенный Исмаил,
Приличья ради пригубив из рога,
В прощальный час соседу говорил,
От всей души, напутствуя в дорогу:
– Мой сын, судьба превратностей полна.
Им нет конца, не знаем, где начало.
И мирных дней беспечная волна
Забрасывает нас куда попало.
Поверь, на трудном жизненном пути
Мороз и зной тревожат не однажды.
Построй из дружбы крепость, чтоб найти
Опору в чёрный день в ауле каждом…
– Теперь ты, дядя, станешь камнетёс? —
Спросила я, не поняв смысла речи.
А дедушка, в ответ на мой вопрос,
Сказал:
– Дитя! – обняв меня за плечи. —
Как бич Аллаха бродит зло в веках,
Грозя враждою – спутницей тревожной.
И в час недобрый сакля кунака
Для нас бывает крепостью надёжной!
У могилы Хаджи-Мурата
Нет, не предан забвенью твой прах на чужбине,
Где синеют просторы Ширвана, Шеки.
Здесь могилу твою посещает и ныне
Каждый путник, как прежде друзья-кунаки.
Мрачно в старом лесу. Над задумчивой чащей
Ветры Каспия грустные песни поют.
Вековые дубы, словно грозная стража,
Охраняют бессменно последний приют.