Дань ненасытному времени (повесть, рассказы, очерки)

– Здорово! Но если ты никогда не пил, то, может, не следует начинать с таких ударных доз, – заметил Андрей.

Но остановить Гамзата, рука которого потянулась к бутылке с коньяком, не смог.

Гамзат пил, не обращая внимания на нас, его красное мясистое лицо стало багровым, голова наклонялась всё ниже и ниже. Наконец, она свалилась на стол, как тыква, которую не удержал стебель.

– Что с ним? – кивнув головой, спросил Андрей.

Я молча махнул рукой. Мы посидели ещё немного, поговорили, потом Андрей поднялся, распрощался.

Гамзата привести в чувство не удалось. Когда его ставили на ноги, он валился, словно огромный переполненный бурдюк. С трудом выволокли его ребята из комнаты и потащили к роскошному особняку.

На другой день он пожаловался на сильную головную боль и не пошёл на работу. Андрей, прибежавший с утра ко мне, пошёл проведать Гамзата и порекомендовал ему для облегчения состояния похмелиться. Потом, когда возвратился и сел рядом со мной во дворе, долго молчал.

– Ну, как он? – спросил я, указав взглядом в сторону его особняка.

– Да он-то ничего, отойдёт.

– А что чего? – задал я снова вопрос.

– Ты знаешь, Гирей, я обалдел…

– От похмелья, что ли?

– Да нет, от богатства, которое увидел.

– Люди от природы завистливы и злы – писал итальянский мыслитель Макиавелли, ещё в XV веке.

– Кто-кто, но ты, Гирей, знаешь, что я не завистлив и не зол.

– Да, конечно, это я пошутил, извини; а что касается богатства моего соседа – не удивляйся.

– Да как же «не удивляться», если нужно даже возмущаться!

– Кому это нужно?

– Тебе, мне, нам – хозяевам страны. Надо же, – возмущался Андрей, – человек без всякого образования, выходец из бедной семьи, простой работник – и вдруг за какие-нибудь 10–15 лет приобретает такое состояние, какое, пожалуй, не имел ваш бывший князь Тарковский. И никто не интересуется, откуда всё это. Ведь и дураку ясно, что не трудовое. Вот мы с тобой и другие, такие как мы, можем приобрести такое?

– Что же особенного увидел ты в его доме – ковры, мебель? – спросил я.

– Как – что особенного? Не только ковры и мебель, разве ты не обратил внимания – у него не дом, а магазин антикварный! В его сервантах, на дорогой мебели рядом с сервизами «Мадонна» – старинные уникальные статуэтки, цветной хрусталь, фарфоровые вазы, серебро, бронза. А зал – не меньше сорока квадратных метров, с огромной хрустальной люстрой. Да у него в прихожей лежит ковёр получше чем твой в гостевой, разве ты не видел?

– Нет, я не заходил к нему.

– Не успел – так пойди, полюбуйся, поучись у друга и земляка, как надо жить.

– А ты поучился? – спросил я Андрея.

– Не гожусь я в ученики к Гамзату, – ответил он.

– А почему ты считаешь, что я гожусь?

– Не считаю, а так, к слову пришлось – обидно за себя и за тебя.

– На кого обида?

– На судьбу.

– Не ропщи, – казал я, – меня судьба научила довольствоваться самым малым. Всё это ерунда. Не это главное в жизни, а совесть.

– Я согласен, но кому нужна твоя совесть? – махнув рукой, сказал Андрей.

– Ну, прежде всего мне, моим близким, настоящим друзьям, таким, как ты, а богатство и роскошь, коли их придумали люди, должны же кому-то принадлежать…

– Должны, конечно, но почему именно жуликам, дельцам, а не честным труженикам? – возразил Андрей.

– Честным труженикам не на что и некогда заниматься сбором показных безделушек – мне, например, всё равно, кому они принадлежат.

– Нет, мне всё это не нужно, а коли эти произведения искусства имеются и создаются, пусть они принадлежат обществу, людям, например, живущим в домах престарелых, инвалидов, детским учреждениям, а не хапугам.

– А разве в России таких, как Гамзат, нет – или это свойственно кавказцам?

– Есть, наверное, только я не видел, – снизив тон, ответил Андрей и задумался.

– Друг мой, я понимаю тебя, не обижайся, если скажу – голодный завидует сытому, бедный – богатому, больной – здоровому; так было, есть и будет, – сказал я, положив руку на плечо Андрея.

– Да пойми ты, не завидую Гамзату, а возмущаюсь, обидно как-то за всех, таких как мы, обидно. Вот ведь настоящий ворюга, только не пойманный – не обижайся, что я так говорю о твоём близком друге, ты же ведь тоже согласен, правду говорю.

– Оставим, Андрей, это разговор.

– Хорошо, Гирей, оставим. Ты как настоящий кавказский мужчина ставишь себя выше «мелочей» и, конечно, простишь меня, русского «мужика», безобидного болтуна. Я понимаю, Гамзат для тебя ближайший друг. И я, конечно, понимаю, что не во всех случаях справедлива поговорка, гласящая – «покажи мне, кто твой друг, я скажу, кто ты».

Через несколько дней Андрей уехал.

Гамзат – завбазой, вор и мошенник, а потому человек состоятельный и, конечно, уважаемый такими, как сам. У него роскошная усадьба, дом – полная чаша, двор-сад, который не уступит зелёным тенистым убежищам бахчисарайского дворца и автомобиль «Победа» в личном в гараже. Сам Гамзат не умеет водить машину – ждёт, пока подрастёт сын.

Этот мошенник, которому без суда и следствия можно пришить экономическую диверсию, считается в городе человеком уважаемым. Даже городское начальство почтительно раскланивается с ним, памятуя изречение безвестного «мудреца» – «не пойман – не вор».

Нет, не позавидовал я сытой, богатой жизни Гамзата. Всё равно все знают, что живёт он не на трудовые деньги, живёт на свободе, потому что делится с другими, а грабит он не отдельных лиц, а государство, и ведь не всякий поймёт, что грабит народ.

Надо убить Гамзата – убить за себя, за десять лет тюрьмы и за народ.

Но каким образом? Ринуться в бой с обнажённым оружием, открыть забрало по-рыцарски?

Нет, так нельзя, начнётся кровная вражда. Я вспомнил слова мудреца, имя которого запамятовал. Так вот, это мудрец сказал: «бей врага его же оружием». Оружие Гамзата – ложь, клевета, коварство, умение душить чужими руками. Но на это тоже нужно быть способным.

Я начал обдумывать методы и строить планы уничтожения Гамзата. Моя старшая дочь работала медицинской сестрой в инфекционном отделении больницы. Я стал частенько захаживать к ней во время её ночных дежурств. При каждом своём визите я поглядывал на ёмкости в шкафу над умывальником, на которых были написаны названия растворов (разумеется, ядовитых).

Я решил отравить Гамзата, прибавив ядовитый раствор к спиртным напиткам, которыми решил угостить коварного соседа.