Хомут да любовь

– Аленка! А сварить ничего нельзя было? – уныло крикнула она. – Ну хоть какую куриную ножку!

– Я себе сосиски варила. А тебе не оставила, ты ж в кафе пошла! Неужели Соболь не расщедрился? – тут же появилась в дверях подруга. – Пожадничал, да?

– Да он-то не пожадничал! – рыкнула Ксения. – Это ты вот – все слопала, а мне оставить не подумала. А в кафе... что я туда, жевать ходила? Нет, тут прямо хоть с голоду помирай... Ну чего есть-то?

– А ничего, – пожала плечами Аленка. – Ты теперь должна блюсти свою фигуру. Тебе же надо еще раз с ним встретиться. И вот тогда, когда ты ему вручишь портрет, а сама взамен попросишь его позвонить твоей сестрице... Он позвонит, как думаешь?

– Пока звонить не надо, Дашка уезжает в Испанию...

– Ну и хорошо! – обрадовалась Аленка. – Пусть едет! Потому что... потому что этот Соболь тоже может не сразу проникнуться и начать твоей родне названивать. Пусть немножко к тебе привыкнет, а потом...

– Когда потом-то? – удивилась Ксения. – Она ж не на три дня едет! Мы с тобой что, в этой Москве... до пенсии будем жить, что ли?

– Неплохо было бы! – фыркнула Аленка и посерьезнела. – Ты за время не переживай – не на вокзале живем. Пусть все идет своим чередом. В конце концов, он ей и в Испанию может позвонить! Потом позвонит! Мне вот кажется – обязательно! А у меня знаешь какая интуиция!

Ксения задумалась. Вообще вся их история была придумана исключительно для того, чтобы сам Соболь поверил в то, что сестры Марьины приходятся ему родней. Пусть дальней – не важно. И чтобы он потом сам, лично, позвонил Дашке и сообщил ей эту сногсшибательную весть. Понятно, что Дашка сначала жутко обрадуется, а потом огорчится – не станешь убиваться из-за любви к собственному брату! И уже точно не будет строить никаких брачных планов. Пусть перегорюет, зато потом начнет потихоньку гордиться славным родственником. И там, в их родном далеком городе, все казалось таким осуществимым! Самым сложным для Ксении было написать этот самый портрет, чтобы сходство оказалось поразительным. И вот портрет-то как раз вышел, а остальное... Ну, казалось бы, чего тут такого? Подумаешь! Потерялся братик, его ищут с помощью портрета, а чтобы тебе какие амуры крутить – ни боже мой! И разве он не поверит? Куда ему деться – поверит обязательно. А вот когда Ксения увидела глаза этого Соболя – поняла сразу же: черта с два! Ни в какую ересь он верить не будет, его на мякине не проведешь. И потом, у всех этих известных личностей на людей просто нюх какой-то – мгновенно соображают, кто тут есть кто. Да оно и понятно – в разных кругах вертятся, много чего повидали. Это только газеты пишут про них, что они размалеванные куклы, а на самом-то деле... Короче, не станет этот Соболь звонить Дашке. Разве уж только если сильно-сильно попросить...

Вот примерно все это Ксения и выложила Аленке.

– М-да... – задумалась подруга. – Ты думаешь, если к нему втереться в доверие, а потом попросить чисто по-человечески – не позвонит?

– Может, и позвонит... – вздохнула Ксения. – Но уж называться нашим родственником точно не будет. Зачем ему это надо? А потом – представь: Дашка поверит, растрезвонит по всей родне, и что? Да наш дядя Петя первый же отыщет этого Соболя и станет у него деньги клянчить! Исключительно пятого и двадцатого числа каждого месяца! А тетя Наташа начнет звонить ему по десять раз на дню и просить, чтобы он построил ей новую дачу. А наши молодые тетки Валя и Галя, те и звонить не станут – сразу же приедут и привезут своих перезрелых дочурок – устраивай им, родственник, столичную жизнь! Да ну, несерьезно это все.

– Ну и что, что несерьезно! – загорелись глаза у аферистки Аленки. – А вдруг получится? Ну даже если ничего не выйдет – чего страшного-то?

Ксения в изумлении вытаращила глаза:

– А ты не понимаешь, да? Сдаст он нас в милицию, и все!

– Не нас, а тебя, – поправила Аленка. – Ты же сестрой прикидываешься.

– Нет уж! Именно нас, потому что я одна не пойду! – вызверилась Ксюша. – Все на тебя свешу! Молодец какая – на меня!

– Ну ладно, не сдал ведь еще... и потом, вдруг он благородным окажется, тогда и вовсе отделаемся легким испугом. Короче... тебе надо к нему ближе подойти.

– Какое ближе... – вздохнула Ксения. Она даже сама себе боялась признаться, что подойти ближе к Соболю хочется до ужаса. Вот уж в самом деле, если любить, то только его! – Отнесу завтра потрет, и все – адье.

Аленка сморщила нос, замерла в раздумье, а потом вдруг подскочила на стуле.

– А кто тебе сказал что ты должна нести завтра? Я знаешь, что придумала? Надо дождаться дождя! Пойдет дождик, а ты к Соболю заявишься с картиной. Вся промокнешь до нитки, замерзнешь, капли с волос капают, нос красный, туфли промокли, сопли...

– Ну ты уж совсем! – возмутилась Ксения.

– Чем хуже, тем лучше, ты ничего не понимаешь, – фыркнула на нее Аленка. – Притащишься вся такая несчастная и сообщишь, что даришь ему самое дорогое – несколько лет своих бессонных ночей!

– А если он не захочет? – вытаращилась Ксения. – Ну чтобы я с ним бессонные ночи...

– Дура!! – одернула ее подруга. – Это я про картину! Ну вроде как ты этот портрет несколько лет писала, ночей не спала, а теперь от сердца отрываешь.

– А я уже сказала, что две недели...

– Ну и кто за язык тянул? – покрутила пальцем у виска Аленка. Но потом махнула рукой. – Да ладно, он забыл уже. Или скажешь, что не спала все эти недели. Короче, он принимает подарок, и у него просто язык не повернется выставить тебя на улицу. Понятное дело, он пригласит тебя чаю попить. А ты...

– А я тут – раз! И достаю бутылку водки, так? Ну чтобы ближе...

– Нет, не так! – отрезала Аленка. – Ты вообще на спиртное не смотришь! Ты пьешь чай, а сама так вежливо спрашиваешь: «А кто у вас так отвратительно заваривает чай?»

– Ни фига себе – вежливо! – фыркнула Ксения. – А если он сам заваривает?

– Тогда скромно потупишься и проговоришь, что ты, дескать, знаешь изумительный рецепт, как этот самый чай заваривают, поняла?

Ксения облизала губы – от волнения страшно сохло во рту.

– Поняла. Только я отродясь никаких чаев не заваривала. Брошу пакетик в чашку, и замечательно.

– Придется научиться. Теперь, пока дождь не пойдет будешь учиться заваривать чай. Кстати, тебе еще надо подучиться готовить. Потому что... потому что я всерьез думаю, что ты должна устроиться к нему поварихой. Или на худой конец горничной.

– Я-я?! – осипла от удивления Ксюша. – А когда я картины писать буду? И потом... а зачем? Мне ведь только и надо, чтобы он...

Аленка не терпела возражений.

– Ты должна стать ему другом! И тогда... тогда он выполнит все, о чем ты попросишь, – торжественно сообщила она. – Я почему-то это чувствую!

Ксения задумалась. Это было бы неплохо – устроиться работать рядом с Соболем. И черт с ними, с картинами, – их всегда можно писать вечером или даже ночью, зато рядом будет Он!

– Ладно... завтра куплю книжку и...

– Никакую не книжку, – замотала головой Аленка. – Завтра же ты пойдешь и устроишься на курсы. Правда, здесь эти курсы стоят таких денег! Но ничего, вечером будешь писать картины... Кстати! Почему ты еще не написала портрет нашей хозяйки квартиры? Она женщина в возрасте, ей страшно захочется получить себя запечатленной на холсте! Только я тебя умоляю – убавь ей лет и килограммов!

Эдвард уже второй день мотался по всяким кабинетам, бегал с бумагами и в промежутках почти не вылезал из машины. В его родном городе назревал большой праздник – открытие огромного спортивного комплекса, ожидалось, что сюда съедется целая туча известных лиц, а потому ему – Соболю – оставаться в стороне было просто нельзя. Сейчас самое время организовать турнир, который может быть весьма прибыльным – турниры Соболя пользовались большой популярностью. Но, как обычно, что-то где-то не срасталось, кто-то отказывал в подписи, кого-то элементарно не могли найти на месте, а время шло. Понятно, что домой Соболь приходил уставший и злой, как черт. И ни о каком портрете он и не вспоминал. Да еще Кузьма! Отчего-то совсем забросил свои обязанности и решил срочно открыть какое-то свое дело. И только через неделю Соболь вспомнил – а ведь про картину так и не звонили!

– Кузьма! – устало позвал Эдвард помощника, придя в очередной раз домой, когда уже горели фонари. – Мне никто не звонил?

– Пока я был дома – никто, – ответил тот, развалясь в соседнем кресле. – Правда, я вот только что зашел. А мне? Никто не звонил?

– Ну ты хам, – лениво фыркнул Эдвард. – Ты меня уже к себе в секретари определил? Совсем совесть потерял. Между прочим, я тебе давно хотел сказать – ты когда убираться будешь? Смотри – все полы махровые! А на телевизоре сколько пыли! Ты что же думаешь – я ничего не вижу?

Кузьма от такой несправедливости дернул ногами и сел:

– Ну знаешь, Эд! Я, между прочим, тоже здесь не... не картины пишу! Я, между прочим, тоже, как заяц в колесе – скачу по всем администрациям, чтобы они мне разрешили киоск поставить! Чтоб самому на ноги стать! А ты! А мне знаешь сколько денег надо!

– Не знаю, – медленно проговорил Эдвард. – И даже не говори, мне все равно, где ты их будешь брать, дерзай.

– Так я и дерзаю, – кивнул Кузя. – У тебя хочу занять. А где я еще-то возьму?!

Эдвард примерно что-то такое и ожидал. Он встал, поплелся на кухню и хлопнул дверцей холодильника.

– А чего – у нас опять пусто?