– Ну как же! Как только я про деньги, ты про стыд… И ничего я еще стыдного не успела!
– Стыдно, Вася. Ну как же ты с этим льдом-то… Прямо неловко за тебя, честное слово! А все тот «поклонник», мозги тебе закрутил! И ты тоже хороша! Что ж ты, как мужика увидишь, так у тебя мозги… прямо как тот лед, – тают, а? Ну, нельзя же так…
– Так я еще и дура? – не выдержала Василиса. – Сама меня усадила в какую-то чашку стеклянную, а я дура, да? А если бы там ножи-вилки лежали? Ты готова меня прямо-таки на шампур бросить, на кол готова посадить… И вовсе я не из-за мужика! Он мне и не понравился вовсе. У меня таких-то, как он, о-го-го… Вдруг он вообще преступник… Мы вот с тобой опять куда-то влипли, так, может быть, за нами уже слежка по всем правилам?
Люся даже обиделась.
– Чего это, Вася, сразу и преступник? Мы, между прочим, еще и не начали как следует над делом работать. За что же за нами следить? А мне он показался очень даже ничего, и главное – тебе по росту подходит. А смотрел-то как…
Василиса стала медленно успокаиваться.
Даже пару раз она пыталась извернуться и рассмотреть раны на седалище, но никаких повреждений вовсе не было. И все же она не упустила случая в изнеможении прилечь на кровать и слабеющим голосом попросить:
– Люся, что-то мне нехорошо… Ты бы принесла мне мандарин.
– Вася, побойся бога! За ними ведь еще в магазин бежать надо! А у нас денег нет. Да и подумать надо, что там такое в парикмахерской-то творится. И ведь все всё видели, со змейкой этой, от страха тряслись, и ни одна не задумалась – а кому бы могла так насолить замечательная вроде женщина Анна Петровна? Может, у нее враги имелись? А может, кто из клиентов чем недоволен был жутко? Все нам с тобой приходится… Вот что-то такое крутится у меня в мозгу… Надо, пожалуй, собранную информацию в тетрадочку записать.
– А может, все-таки в магазин? За мандаринами?
– А честь родной милиции? А Пашка – наполовину уволенный из-за своей лени? А ты – почти пойманная по подозрению в убийстве? В убийстве! И вообще – кто город-то защитит?
Вероятно, Василиса решила, что, кроме них, некому, потому что сразу горестно замолчала и наморщила лоб – принялась думать.
– Вот ведь какая картина получается, – начала Люся. – Мы приходим в «Клеопатру»…
– Нет, – перебила ее Василиса. – С самого начала давай. Кто-то пришел в милицию и попросил помощи.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Люся. – Пашка же ничего такого не говорил, что приходили, помощи просили.
Василиса успевала кормить кота, гладить Малыша, массажировать свои потерпевшие органы и возмущаться:
– Ну а с чего мы с тобой в это дело ввязались-то? Вспомни! Пашка не хотел за него браться. А дело заводится, если человек сам пришел, заявление написал. По телефонному звонку какой дурак станет работать?
– Так, может, Пашка и не стал поэтому? Я ведь почему сопротивляюсь: если позвонили – это один разговор, а если приходили, тут совсем иной подход требуется.
– К кому?
– К тому, кто приходил! И как-то к Пашке надо подобраться – спросить, как выглядел тот прихожанин. Но ведь Пашка не скажет! Вот и надо все продумать. – У Люси уже загорелись глаза. – В самом деле, как же Пашку осторожненько расспросить, кто в милицию приходил?
– Ага… расспросишь его осторожненько. Он тебе ответит… Но подумать над этим стоит. Идем дальше. Я прихожу в парикмахерскую… заметь – ничего подозрительного не наблюдаю, девчонки говорят только о предстоящем юбилее. Ну, я и хватаюсь за этот юбилей как за соломинку. Я уже, честно говоря, думала, что дело у нас в кармане. Всего и мудрости – напоить гостей и побеседовать с ними по-умному.
– А преступник еще умнее оказался, – невесело хмыкнула Люся. – Нет, Вася, надо всех девчонок расспросить, может, кто-то из них слышал угрозы в адрес потерпевшей, может, скандалил кто с Анной Петровной… Должны были девчонки что-то слышать… Или это кто-то из них с хозяйкой расправился, потому что о том, что она будет в это время в парикмахерской, никто, кроме них, не знал.
– Вот уж секрет! – не согласилась Василиса. – Да она всегда деньги приходила забирать в одно и то же время. И потом, она сама могла сказать домашним, друзьям или я не знаю кому: так, мол, и так, я в шесть в «Клеопатру» иду, надо деньги взять, себя в порядок привести, маникюрчик…
– Не увлекайся, я поняла. Слушай, Вася, а ведь маникюр она и в самом деле могла накануне делать. В день юбилея у нее наверняка времени на это не нашлось бы, – вдруг сообразила Люся.
– Тогда что получается? – насторожилась Василиса. – Тогда получается, что последний, кто видел потерпевшую, – Юлька.
– Завтра же с утра к Юле Бусиной! И все по тому же сценарию!
– И еще… Люся, я вот все время думаю… А зачем убийце надо было еще и змею вкладывать в руку Анны Петровны?
– Не иначе как убийца этим что-то сказать хотел. Только вот что? Если учесть, что змея – символ мудрости… При чем здесь мудрость? – наморщила лоб Люся.
– Змея еще и символ гадости, – осторожненько добавила Василиса. – Может, кто-то как раз это имел в виду.
– Нет, Вася, давай сначала девчонок расспросим. Поговорим прежде всего с Юлей Бусиной.
Бусина жила недалеко от дома Люси с Василисой, поэтому сыщицы решили добираться пешком.
Юля гостей, видимо, не ждала, поэтому немного растерялась, увидев на пороге двух дам. Подруги, чтобы не совсем огорчать хозяйку своим визитом, а также чтобы заранее выветрить из ее головы какие-нибудь подозрения на свой счет, явились с тортиком.
– Вы ко мне? – вытаращилась девушка. – А… простите, кто вы?
– Здра-а-ассте! – с дружелюбной улыбкой развела руками Василиса. – Она уже и не помнит меня! А что, разве Татьяна не говорила? А она нам тебя очень рекомендовала. Мы уж думали, ты нас ждешь с распростертыми объятиями. Вот и надейся на вашего брата – молодежь!
– Мы Танечкины знакомые, – начала вовсю врать Люся. – Я открываю новую парикмахерскую, девочек себе умненьких набираю, ну и беседую с ними. А как же, само собой…
– А вы… разве не вы к нам приходили прическу делать? – вспомнила Юля Василису. – Еще потом собирались тамадой выступать…
– Вспомнила наконец-то! Да уж, было дело, я приходила… – стушевалась та, но подруга пришла на помощь.
– Так я ж и говорю! – затараторила Люся. – Василиса у нас – профессиональный тамада, а я все больше по парикмахерскому искусству. Вот она мне и шепнула, дескать, работают в «Клеопатре» мастера – «золотые руки», а я уж и принеслась. А у вас там горе такое…
– Да ладно, проходите, чего в подъезде трещать. А торт чего притащили? Я не ем мучного. А из кулинарии и вовсе продукты в рот не беру. Там отравиться – как нечего делать.
– Да ничего, Люся съест, – махнула рукой Василиса и смело шагнула в дом.
Подругам сразу бросилось в глаза, что девчонка живет уж никак не на скудную зарплату маникюрши. Просторная прихожая сверкала зеркалами, удобные, стильные шкафы, шкафчики, пуфики, дорогая зелень в недешевых горшках, картины в изысканных рамках…
– Ты здесь одна живешь? – на всякий случай спросила Люся, робко входя в хоромы.
– Когда как, – просто пояснила девица и потащила подруг в комнату. – Вот, плюхайтесь в кресла. Сейчас телик включу. Во! Кстати, я вчера такой классный диск урвала! Там такое кино, посинеете!
Девчонка быстро подскочила к огромному, как окно, телевизору, потыкала кнопками, и на экране побежали титры. Подруги умостились в глубоких, но неудобных креслах, и пока они думали, как же половчее начать беседу, Юльку полностью захватил сюжет фильма.
– Нет, смотрите, какие съемки! А эта акула… Ни фига себе! Интересно, это настоящая или сделанная? На компьютерную не похожа, а чучело такое ни за что не сделать… Или все-таки можно? Вот прикольно, если получится, да?
– Юленька, мы к тебе вообще-то по делу… – робко начала Люся.
Она скромно теребила тесемку торта, который хозяйка так и не взяла, и не знала, как начать разговор. Вроде бы девица не слишком была озабочена гибелью хозяйки, но кто их, молодых, знает. Вдруг сейчас на пол хлопнется и истерикой зайдется…
– А вам что, фильм не нравится? – искренне удивилась Юлька.
Она явно тяготилась гостями, но правила приличия требовали их как-то развлекать. Поэтому она с сожалением крякнула и щелкнула пультом. Экран погас, но зато замигали какие-то лампочки, и неизвестно откуда полилась забористая музыка.
– Тогда давайте танцевать! – заскакала хозяйка в центре комнаты и потянула женщин из кресел.