Точно по сценарию

– Но кто-то мог получить доступ к термосу еще перед спектаклем, – глубокомысленно заявила Лизка.

– Перед спектаклем?

– Ну да, я этот термос видела, он на подоконнике стоял.

– Да, он же тяжеленный был. Виктор его на машине подвез.

– А говоришь, сама дома заваривала.

– Заваривала дома, сама. Говорю же, он тяжелый был. Виктор позже на машине подвез.

– А я видела, как в обнимку с этим термосом Анька Кроликова заходила, – не унималась Лизка.

– Куда заходила?

– За сцену.

– Ага, а говоришь, Виктор привез. Алена, ты путаешься в показаниях.

– Ну да, говорю. То есть, ничего я не путаюсь. Привез Виктор. Перед входом встретил Анечку. И передал термос ей.

– Зачем? С какой стати здоровенный мужик передаст тяжелый термос с горячим чаем тощей фотомодели, которая себя-то еле носит?

– Что бы самому не заходить. Он же с маленьким Витюшкой был, тот бы сразу пищать начал, что к мамочке хочет. Я бы переживать начала, а мне надо было на роль настраиваться. А так он через Анечку передал. Она его на подоконник поставила, а я после в шкафчик на сцене убрала.

– А до того термос спокойно стоял на подоконнике.

– Спокойно стоял.

– И кто угодно мог воспользоваться случаем и подсыпать отраву.

– Перед спектаклем, конечно, мог. Но не воспользовался.

– Откуда такая уверенность?

– Да оттуда, Лизавета, блондинка ты наша, что потом Мишка этот чай дегустировал.

– А, ну да, извините…. А может, он и не дегустировал.

– Как это?

– А так. Чашечка-то после спектакля полная была. Я же ее потом в туалет отнесла, помыла.

– Уберите ее от греха! – взмолился Мишка. – Я же говорю – горячий чай был, очень горячий! Я по чуть-чуть отпивал и то язык обжег.

– Вот, видите, ничего Мишка не дегустировал. Только видимость создавал.

– А в число подозреваемых попадают Виктор и Анечка, – торжественно провозгласил Прохор.

– Они-то, с какой стати?

– Во-первых, у них обоих была возможность отравить напиток. Оба какое-то время держали термос в руках и оставались с ним наедине.

– С кем наедине?

– Да с термосом же! Виктор твой дома мог, что угодно туда добавить. Анечка – пока от машины до зала шла. Остановилась в холле, крышечку отвернула, крысиного яду насыпала. Ничего сложного! Во-вторых, у них был мотив – ревность!

– Какая еще ревность?

– Нормальная супружеская ревность. Они же не слепые, думаете, легко им было на вашу любовь смотреть?

– Какая любовь? Это же наши роли! – возмутилась Аленка.

– Вы очень вжились в свои роли. Актеры, когда у них по действию любовь, всегда друг в друга влюбляются. Без этого нельзя. Не удивлюсь, что ваши супруги ревновали.

– Ох, Прохор Иваныч, вы как скажете что-нибудь, так хоть плачь, хоть смейся.

– Аленка, это комплимент. Я бы даже не удивился, если бы твои падчерицы решили Кролика уморить, что бы за папаню отомстить. Знаешь, та, что на спектакль пришла, как на Кролика зыркала! Мороз по коже! Темпераментная девица!

– Да что вы такое говорите! Это возмутительно!

– Слушайте, прекращайте, – вступилась Галка. – Это лекарство вообще внутрь через желудок не попадает.

– А чего тогда Раиску допрашивали, кто чего пил, ел. И кто видел, что Кролик ел и пил?

– Никто ничего не пил. Перед спектаклем у всех такой невроз, никто ничего не ест, даже пить боимся.

– Я не боюсь, – встряла Галка. – Я бутерброды ела.

– Ты – исключение. Да и потом, ты когда голодная, такая злая делаешься, ужас! Ни за что человеку глотку перегрызешь!

– Это да. Мне самой за себя потом так стыдно. Но ничего не могу поделать.

– А я видела, – припомнила Ксения. – Кролик таблетки какие-то глотал. Водички искал запить.

– Нашел?

– Не знаю. У меня воды не было. И вообще не до него было, я ногти сушила.

– Дома не могла свои когти высушить?

– Дома? Тоже мне умник нашелся! А полы в театре кто бы тогда мыл? Ты что ли? Я специально пораньше пришла, что бы успеть, как приду полы вымыть, а потом ногти в черный цвет покрасить.

– Какие полы? У нас же сарайная эстетика была.

– Так газеты мы по чистому полу расстилали. Иначе всем пришлось бы несколько часов пыль глотать. А костюмерная? А за сценой, а сбоку за шторой?

– Так нашел Кролик воду или всухомятку давился, бедняга?