Точно по сценарию

– Ну, а он что?

– А он обрадовался и сказал, что так даже лучше. Мы своим видом будем обстановку нагнетать. Так что, говори, какую краску брать.

Ну что ж, этот безмозглый красавчик не задумываясь согласен принести свою внешность в жертву искусству. А остальные? Среди актеров есть даже один кандидат наук.

– А Лизка с Галочкой как? – девчонки были обладательницами роскошных длинных волос. – Тоже будут перекрашиваться?

– Лизка все равно хотела имидж поменять, – лениво протянул Кирюшка. – А Галочка появляется один раз в самом конце. Она играет докторшу. Ей перекрашиваться не надо.

Ага. Ей даже переодеваться не надо. Она детским доктором работает.

– Представляешь, Раиска, ей даже переодеваться после работы не надо будет! Повезло, правда? – Кирюша был пустоголов, но беззлобен. И всегда готов порадоваться за других, если ему лично это ничего не стоило.

А через день Кролик занес мне пригласительный билет на два лица.

С кем пойти я долго не думала. Сначала, конечно, предложила мужу. Ну, это так, для порядка.

– Опять этот балаган? – скривился он. – Нет уж, увольте, у меня полуфинал.

– У тебя?

– Да, не совсем у меня. У Испании с Бразилией. Но я занят.

Ну не разделял благоверный моих восторгов. Детей я брать с собой даже не собиралась. Потому как любой текст, даже самый, что ни на есть классический, команда «Юрий Гагарин» под чутким руководством режиссера Прохора, умудряется прочесть так двусмысленно, что детей на эти спектакли лучше не брать, что бы краснеть не пришлось. При этом, как ни странно, текст оригинала воспроизводится дословно. И не то чтобы Прохор ставил своей целью придать фривольный оттенок своим творениям. Вовсе нет. Он искренне верил, что классик именно это и имел в виду. Просто до сих пор никто его внимательно не прочитал и так, как надо, не понял.

Люська приняла предложение посетить премьеру с восторгом. Другого я и не ожидала. То есть сначала, когда я ей позвонила, Люська была на совещании и вполголоса ответила, что перезвонит позже. Она и перезвонила, когда я ехала в битком набитом автобусе.

Ну, точно, теперь вспоминаю! Я ехала в автобусе нагруженная продуктами из магазина и пыталась уцепиться за поручень, когда в сумке зазвонил телефон. Вот уж не вовремя! Я попыталась дотянуться до телефона. Для этого пришлось отпустить поручень. На ногах я устояла, но наклониться, достать свободной рукой до сумки, расстегнуть ее, извлечь из внутреннего кармана чехол с телефоном…. Нет, это слишком сложное акробатическое упражнение. И зачем только я поставила такой пронзительный звонок? Пассажиры уже начали оглядываться в поисках источника ужасных звуков.

– Давайте я подержу ваши вещи, – подняла голову женщина, сидевшая прямо передо мной.

Вот добрая душа! Ей самой было не очень-то комфортно, сиденье маленькое, прямо перед ним поручень, крупной женщине пришлось примоститься бочком. Но мои сумки она, спасибо, подержала. Так что я смогла благополучно достать телефон.

Названивала Люська.

– Что-то срочное? Раиска, говори, чего хотела, мне некогда. Шеф вообще взбеленился. Теперь диктует приказ о запрете личных разговоров рабочее время. Надеюсь, твои новости того стоят.

– Да ничего особенного. Я только хотела пригласить тебя на премьеру в эту субботу.

– Ого! Это то, о чем я думаю?

– Да, театр «Юрий Гагарин», – я старалась говорить тише и не привлекать к себе внимания.

– Здорово! А он будет? Ну, ты понимаешь, о ком я говорю? О, какой великий артист умер в нём! – Люська верещала в трубку так, что, казалось, ее слышит весь автобус.

– Артист в нем еще не умер.

– Нет, умер! Я тебе говорю, что умер! – продолжала упорствовать Люська. – Или умрет. Артист в нем точно умрет, если ваш Кролик будет зарывать свой талант в землю. Согласись!

– Хорошо, артист точно умрет. Значит, договорились, в эту субботу в шесть вечера, – я поспешила отключиться.

Потом поблагодарила отзывчивую женщину, забрала у нее свои вещи и стала пробираться к выходу.

Ну, конечно! Это была она, толстуха в клетчатом. Только в прошлый раз на ней не было этого безумного костюма, который сделал ее еще толще. Да, напоследок автобус так качнуло, что я чуть доброй пассажирке на колени не плюхнулась, пришлось извиняться, на ногу-то я ей точно наступила. Понятно, что она меня не забыла! И ведь все слова припомнила! Однако, какая каша у нее в голове, если она их так поняла. И как теперь объясняться? Ладно, изложу все, как было. Надеюсь, специально обученные люди разберутся. Верю я в нашу полицию, что ни говори.

Естественно, выступление клетчатой Катюши никто не воспринял всерьез. Меня просто попросили, как можно подробнее изложить события сегодняшнего вечера.

Глава 2

Мы встретились с Люськой на остановке минут за пятнадцать до начала представления. Один великий режиссер сказал, что театр начинается с вешалки. Наш Прохор пошел дальше. На остановке у афишной тумбы стоял Кирюша, красивый, как Аполлон и, очаровательно улыбаясь, проникновенно спрашивал лишний билетик. Дальше за углом, на дорожке, ведущей к бывшей библиотеке, с той же просьбой к прохожим обращались Галочка и Денис.

На крыльце гостей радушно встречал Кролик в смокинге и галстуке-бабочке. У Люськи в зобу дыханье сперло. От избытка чувств она издала несколько нечленораздельных звуков и попыталась вручить Кролику букет. Генка позволил себя облобызать и сам, слегка приобняв, чмокнул Люську в щеку. Но от букета отказался, сославшись на то, что мужчинам несут цветы только на похороны, и лучше будет вручить их кому-нибудь из девочек по окончании представления. Вот уж не в добрый час Кролик помянул похороны.

Вконец одуревшая после поцелуя с кумиром, Люська промямлила что-то вроде:

– Никогда не знаешь, что будет даже через час. Человек предполагает, а судьба располагает. Надо пользоваться моментом, – и глупо хихикнула.

От этого воспоминания мороз пробрал по коже. Не иначе, кто-то подавал нам знаки. Но мы не вняли.

Тогда, на крыльце, лично у меня никаких предчувствий не было. Я поздоровалась с Кроликом, пожелала ему «ни пуха, ни пера» и оттащила Люську вместе с букетом, тем более, что по дорожке уже подходили другие гости. Надо было освободить Кролику руки для объятий.

– Какой мужчина! – закатила глаза Люська. – Какой парфюм!

Мы прошли в раздевалку. Раздевалка ничего особенного не представляла. Просто уголок в холле. Там висело большое зеркало, и стояли напольные вешалки. Никто куртки и плащи не принимал и номерков не выдавал. Самообслуживание.

Кстати, уже от входа ощущался запах ремонта. Не то, что бы сильно пахло краской, нет. Просто легкое амбре, как в школе первого сентября. По-моему они просто мазнули в нескольких местах масляной краской. Надо сказать, что нужного эффекта добиться удалось. Входящие озирались по сторонам и старались ни к чему не прислоняться. В длинном узком коридоре, который вел к зрительному залу, это было не просто. Тем более что вдоль стен стояли какие-то кресла и стулья, прикрытые полиэтиленом.

Зрительный зал оборудовали в обширном помещении бывшего абонемента учебной литературы. Посреди зала силами актеров были выстроены невысокие подмостки. Зал разгораживали на две части плотные темные занавеси. В свое время их использовали для затемнения при демонстрации кинофильмов. Вдоль одной стены из тех же занавесей выгородили коридор, по которому актеры могли перемещаться во время спектакля от входа к пространству за сценой. Капитальную перегородку строить не стали. Потому как творческая мысль режиссера требовала возможности трансформировать пространство в зависимости от потребностей. На одном из спектаклей занавеси убирали совсем, и рассаживали зрителей вокруг сцены. На другом, напротив, действие происходило в зрительном зале, в то время как сами зрители помещались на сцене.

На этот раз, если не считать газет, которыми были застланы полы в коридоре и зале, все выглядело вполне традиционно. Сцена, кулисы, три ряда стульев в зале и еще один ряд, так называемый «балкон» на возвышении у стены. Зрительный зал должен был вмещать всего около шестидесяти зрителей. Но обычно к радости режиссера и раздражению актеров, которым приходилось разыгрывать свои сцены в этой тесноте, набивалось около ста человек. Так случилось и в этот раз. После того, как все стулья, расставленные в зрительном зале и на «балконе» были заняты, в ход пошла мебель из коридора. В зал, по мере надобности, заносили кресла, лавки и диваны, снимали с них полиэтилен, извинялись за потертый вид сидений и рассаживали вновь прибывших. Режиссер, выглядывая из-за занавеса, довольно потирал руки. Руки у него заметно тряслись. Волнение перед премьерой – это нормально. Вот только цвет лица у него был зеленоватый, наверное, очень сильно волновался.

Мы заняли места в первом ряду. На этом настояла, конечно, Люська. Очень ей хотелось оказаться поближе к своему кумиру. По предыдущим спектаклям Люська знала, что действие может легко перенестись в зал, и зрители окажутся вовлечены в происходящее. Непонятно только, как она-то собиралась в этом участвовать, если от одного вида нашего Кролика у нее язык прилипал к небу, а мозги вообще отключались напрочь.

Весь из себя лучащийся гостеприимством, Кролик провел в зал грузную женщину средних лет с крашеными хной волосами, зачесанными в немыслимую халу. Свободных мест уже не было, и Генке пришлось оставить тетеньку в коридорчике за занавесом. Через некоторое время он протиснулся в зал с большим крутящимся креслом в руках.

– Девочки, давайте немного потеснимся, – Кролик тяжело опустил кресло на пол рядом со мной.

– Конечно, – мы сдвинули свои стулья, и на освободившееся место между мной и солидным мужчиной с брелком от BMW на пальце было втиснуто кресло, на котором угнездилась рыжеволосая женщина с недовольным лицом.

– Что это за кошелка? – ревниво прошипела Люська, провожая взглядом своего кумира.

– Тихо, ты, – я ткнула Люську локтем в бок. – По-моему, это его теща.

Люська пожала плечами и тяжело вздохнула. В зале стоял равномерный гул. Так как билеты на премьеру в свободную продажу практически не поступали, а распространялись между своими, многие из присутствующих в зале были знакомы друг с другом, и перед началом представления спешили поздороваться и вполголоса обменяться новостями. Приятная атмосфера большой тусовки. Зрители старались не шуметь, понимая напряженное состояние актеров перед премьерой.

Справа от Люськи сидел Аленкин муж, Витюша-старший с одной из дочерей. Девица была чем-то до странности похожа на Аленку. Задорными искорками в глазах, что ли? Да, для пущего сходства она еще новый Аленкин свитер надела. Только рукава ей были коротковаты.

Дальше сидел взрослый сын Кролика. Он пришел с двумя подружками. Весь в папу. Даже лысина уже просвечивает. С краю притулилась какая-то незнакомая женщина в очках. По виду – училка. Слева от меня сидела теща Кролика. Потом крупный мужчина средних лет с женщиной, тоже крупной и хорошо одетой. По-моему, это Кирюшкин начальник. Кирилл подходил к нему, поздоровался за руку, а даме ручку поцеловал. Дальше расположилась одна из бывших участниц студии с мужем и двумя детьми. С крайнего кресла в нашем ряду мне приветливо помахала Нина – предыдущая жена Кролика. Как его угораздило пригласить одновременно Нину и тещу? А где Анечка? Наверное, с ребенком осталась. Самоотверженно решила отпустить на культурное мероприятие бабушку. Андрей, Генкин сынок, поднялся со своего места и прошел поздороваться с Ниной. Теща сделала вид, что не заметила родственника. А может, они и вовсе не знакомы?