Смотритель маяка

В голливудских старинных преданиях

были точно такие, как ты!

В древних фильмах пришельцы ужасные

снаряжали несметную рать

и летели на Землю несчастную

исключительно с целью пожрать».

– Голливудские ваши «ужастики»,

где Чужой – непременно злодей –

это копия нашей фантастики,

где чудовища вроде людей:

Гуманоиды круглоголовые,

в голове – ненасытная пасть,

в цепких пальцах – приборы столовые,

а во взгляде – стремленье напасть.

– Ты обиделся? Право, не стоит! –

Примирительно скажет Олег, –

Скушай булочку, друг инсектоид!

– Скушай веточку, друг человек!

Обожаю подначки взаимные,

и костёр, и гитару в ночи,

хлебосольные, гостеприимные,

дорогие мои москвичи!

Пусть не ем я ни соли, ни хлеба,

но, усвоив обычай Земли,

замираю, уставившись в небо,

если в небе летят журавли.

Сумерки

Ладожское озеро прекрасно в часы закатные.

Озеро Виктория прекрасно в минуты за-

ката. Гаснут краски невероятные,

чернотой сменяются пурпур и бирюза.

Об Онеге и Ладоге можно слагать былины.

Озеро Виктория не хуже, но я иссяк.

Оглашают окрестности воплями бабуины,

по моей ноге деловито ползет кивсяк –

десятидюймовый, – их зовут здесь «поездом на Момбасу».

Потому что длинные, потому что ползают не спеша.

Я стою и хочу морошки. Или хотя бы квасу.

Ностальгия? А впрочем, природа Кении хороша.

Я стою над озером, смотрю на закат с причала,

а небесный бархат уже серебром расшит.

Звездный свод вращается плавно и величаво,

лишь искусственный спутник куда-то меж звезд спешит.

Может быть, оттуда, прильнувши к иллюминаторам,

смотрят космонавты. Не видят меня они.

На пересечении экватора с терминатором

в городе Кисуму ночные зажглись огни.

Как вернусь в Карелию – пойду собирать морошку.

В эту пору ягода поспела наверняка.

А на память об Африке заведу себе многоножку –