Универсальный принцип

– Анастасия Поликарповна, кто вас надоумил так пренебрежительно отнестись к первостепенной для каждой женщины задаче? Кто этот человек или эти люди, которые позволили вам стать такой смелой, единоличной и эгоистичной?

– Я сама себе позволила. Я считаю, что ничего хорошего в нашей цивилизации нет и ничего страшного не произойдёт, если она прекратится. И я в пределах своего маленького мира, своей собственной личности могу так считать и могу так делать… Я не вижу смысла в продолжении. Мне кажется, что человечество зашло в тупик… Повторюсь, это моё личное видение. Каждый человек по-своему страдает, страдает тяжко, беспросветно и бессмысленно. Человечество в целом и каждый человек в отдельности не любят друг друга… совсем не любят. Нам только кажется, что мы любим, но настоящая любовь она другая: она такая безусловная, такая бесконечная, такая беспричинная… Мы утопаем в повседневностях, в глупых будничных мыслях и чувствованиях, не принимая во внимание чего-то большего, чего-то более важного…

Мы рожаем на свет новых людей и начинаем любить их, забывая о старых, уже существующих… И я точно знаю, что огромный ресурс любви живёт где-то внутри каждого из нас, но почему-то не обнаруживает себя… Найти место, где в человеке прячется этот ресурс, – вот то, что действительно интересно, и может (и должно!) являться достойной жизненной целью, но никак не фиктивные стремления современности, которые общество старательно взращивает в каждом из нас, – женщина помолчала, посмотрела в окно. – Мир для каждого человека – это он сам. Нет человека – нет мира. И пусть после вашей смерти останется дюжина ваших детей, вы всё равно будете мертвы. Ваши дети также далеки от вас, как Земля от Солнца, а, может быть, и ещё дальше…

Поэтому идея о том, что человек продолжается в своих детях – всего лишь наглый трюк, ловушка, в которую вас заманили специально, чтобы получить самое ценное: «пушечный корм» и жадного до жизни налогоплательщика в одном лице… И, получив от вас этот корм, государство моментально обретает над вами новую власть. Вы начинаете бояться за своих детей… бояться за себя… И этот замусоленный страх планомерно, день за днём делает из вас достойного представителя безвольного тестоообразного электората, обречённого рано или поздно на уничтожение… Мы – полчища парнокопытных, которыми умело манипулируют уже многие сотни лет. Мы – жировая и соединительная ткань, которой регулярно обкладывают десятки прогнивших скелетов, чтобы всё ещё поддерживать видимость жизни на этой планете… Я не знаю, для чего это делается… Но это делается! И делается весьма успешно…

Я считаю, что человек (другой, новый человек!), это так серьёзно; для его появления нужны почти что стерильные политические и экономические условия, которых никогда не было… И никому не понятно, возможны ли вообще такие условия… Давайте перестанем относиться к новым жизням так беспечно и признаем, что сейчас делать новых людей – не самое лучшее время… Да и не известно, когда оно настанет. Если мы не можем и не хотим создавать адекватные в своём разнообразии и разнообразные в своей адекватности условия для появления новых жизней, тогда не надо допускать появления этих самых жизней! Разве не логично? И если вы всё же решитесь рожать, постарайтесь хотя бы понять – ребенок не ваша собственность, не надо делать его рабом своих привычек, дурного воспитания и стереотипного мышления… Единственная ваша цель – сделать так, чтобы он меньше всего нуждался именно в вас… Но… но никто из родителей не способен на это… Например, я… Разве я смогла воспитать самостоятельного ребёнка? Нет! Моя дочь даже умереть не смогла без моей помощи!

Поэтому всё же лучше перестать обманываться!!! Перестать надеяться на новую жизнь! Никто ничего не в состоянии изменить! Скажите мне, кто-нибудь из вас готов вырастить революционера? Кто-нибудь из вас, из обычных среднестатистических людей? Готовы ли вы родить, выкормить, вырастить, а потом смиренно ждать, как вашего сына или дочь застрелят на очередной баррикаде из мусора во время ожесточённой схватки? – Подсудимая снова замолчала, бросила быстрый взгляд в окно. – Да-да, я понимаю, что для кого-то современный мир вполне нормален. Кто-то с надеждой смотрит в будущее, ожидая вот именно в нём феноменальную развязку, окончание всех мыслимых человеческих несчастий и начало новой, светлой, прекрасной и доброй жизни… И пусть причинно-следственные связи, которые должны привести к установлению рая на земле, разрушены ещё сотни лет назад… Не страшно! Ибо рай – он на то и рай, чтобы настать даже в отсутствие подходящих условий! Кто-то продолжает верить в смену поколений, для кого-то дети – большое счастье…

Поверьте, я понимаю всё это. Ни в коем случае не принимаю, но понимаю! И пусть я останусь при своём мнении, а другие люди – при своём… Ведь самое важное – это возможность выбора. И любая возможность выбора должна быть обусловлена трезвой оценкой последствий. Это, на мой взгляд, и есть стремление к настоящей свободе! – Анастасия Поликарповна перевела дух, помолчала. – А, впрочем, я что-то разгорячилась… Всё это… Все мои соображения, все мои опыты… Всё это ни к чему. Зачем всё это говорить? Это как… как пытаться перекричать море в шторм… Простите мне эту импульсивность…

Константин Ипатьевич, решавший в уме бытовые проблемы и мысленно споривший с женой, заметил, что у Подсудимой перестали шевелиться губы. Он вновь сделался способным воспринимать окружающую действительность и сказал:

– Гхм-гхм.

С задних рядов послышался низкочастотный, дребезжащий всхрап, который моментально смешался с недовольным шиканьем и стих. Общественный обвинитель пробежался глазами по своим бумагам, похлопал себя по карманам и сказал:

– У меня последний вопрос.

Судья, что-то кропотливо записывающий, одобрительно ответил:

– Угу.

Обвинитель внимательно посмотрел на Анастасию Поликарповну и спросил:

– Какую веру вы исповедуете, позвольте уточнить?

– Никакую.

– Как никакую? Совсем никакую? Ну хоть язычеством-то балуетесь время от времени? – он ехидно сощурил глаза. При слове «язычество» одна из сидящих в первом ряду женщин в аккуратно повязанной цветастой косынке так отчаянно закатила глаза, что Секретарь, невзначай посмотревший на неё, всерьёз подумал об эпилептическом припадке.

Подсудимая помотала головой:

– Нет.

– Вот еще одно доказательство вашей асоциальности и интеллектуальной ограниченности… За всю жизнь так и не прийти ни к одному Богу! Непостижимо! Неужели вам не интересно было найти Создателя?

– Нет, мне было бы интереснее найти саму себя.

– И как вы расцениваете ваши поиски?

– Безрезультатно. Да и каких результатов можно было бы ждать? В условиях существующей данности… эта задача абсурдна.

– Вот вы опять и доказали свою умственную несостоятельность, потому что данность у всех во веки веков одна, но как эту данность применить, по себе скроить и как её получше к своим целям и задачам приладить – это уже и есть показатель вашей развитости…

Общественный обвинитель замолчал, подождал ответной реплики, не дождался и сказал:

– У меня всё!

Судья, израсходовавший последние силы на заполнение формуляра и медленно погружавшийся в приятную дрёму, открыл покрасневшие глаза. Карл Фридрихович проворно выскочил в коридор и тотчас же вернулся. За ним, прихрамывая, шагал закованный в ручные и ножные кандалы грузный мужчина в сопровождении конвоя. Защитник указал рукой на мужчину и сказал:

– Разрешите представить… Наш Свидетель номер три.

– Что ж, Свидетель номер три, – проговорил Судья. – Прошу вас во имя действующей Конституции принести клятву в абсолютной истинности и непогрешимости ваших слов.

Мужчина бодро повторил:

– Во имя действующей Конституции приношу клятву! Мои слова – истина и… Чего там?

– Непогрешимость, – подсказал Карл Фридрихович.

– Ага! Истина и непогрешимость!

Судья устало кивнул:

– Что ж… прошу! Начинайте!

Защитник пригладил волосы на висках:

– Итак… Свидетель, вы ели собственных детей, верно?

Присутствующие изумлённо выдохнули.

– Допустим, – прозвучал ответ.

– Объясните нам, пожалуйста, с какой целью?

– А почему меня лишают мяса? На каком основании мне положено только полтора кэгэ мяса в неделю? И потом – что это за мясо? Вы скажите, вы тоже по жетонам отовариваетесь? Это же ужасное мясо! Мы в детстве с мальчишками, когда котят жарили, они и то вкуснее были!

– Зачем вы жарили котят? – растерянно спросил Карл Фридрихович.

– У нас в городе у всей детворы развлечение такое было…

– Что же это за город и что же это за детвора такая!

– Вот такой вот город… А что ещё оставалось? Нелёгкое детство… нелёгкое… – разочарованно резюмировал Свидетель номер три. – Из всего своего долгого детства (и нелёгкого!) я запомнил только два события… Как мы котят жарили, и как мужики труп в мусоропровод запихивали…

– Ну и как? Влез? – осклабился Общественный обвинитель и подмигнул Защитнику. – Все твои свидетели прекрасны!

– Не помню, – жалобно ответил мужчина. – У меня потом менингит приключился…

– Да-а-а, – Константин Ипатьевич окончательно развеселился. – И что же это за город такой, где подобное творится?

– Да что же вы за люди такие? – плаксиво отмахнулся Свидетель. – Не помню! Говорю же, менингитом переболел. Памяти не стало! Помню только, что название города из четырёх букв состоит, три из которых согласные. Ещё помню, как труп пихали в мусоропровод. И как котят жарили… И всё! Больше ничего не помню!

– Да-да… Это мы поняли, – расхохотался Обвинитель. Судья, продолжавший медленное погружение в приятную дрёму, вдруг пробудился и раздражённо застучал молоточком по столу. Общественный обвинитель перестал хохотать и совершил несколько извинительных полупоклонов.

Защитник недовольно продолжил:

– Итак, вернёмся к делу. Я задал вам вопрос – на каком основании вы ели своих детей?

– Ну… уж не по предписанию Конституции, я вас уверяю, – мужчина хрипло хохотнул. – Полтора кэгэ мяса в неделю мне мало! И оно невкусное! Я же рассказал уже! А больше не положено! Никак не положено… Нет… оно, может, вам и положено как-то, а мне – никак… Мне эти продовольственные урезания никогда не нравились… Огурцов мало – хорошо, помидоров – тоже переживём… Гречку отбираете – да подавитесь! А вот с картошечкой обидели… Уже сильно обидели… А про мясо, что и говорить! Сразу! В один миг!!! Р-р-раз! И 500 гэрэ как не бывало! Вот это уже плевок! В рожу плевок, я вам скажу! Но я сильный… Выдюжил! Думать стал… Думать, что делать. И однажды придумал! Воровать… Пошёл воровать. Мясо. В мясную заготовительную контору. Мясо там много было… Но и собаки там были. Они меня покусали. Сильно. Я даже на работу не ходил. Неделю или две. Потом выздоровел и опять воровать пошёл. В мясную заготовительную контору. Но в другую… В другой собак не было, но были мясные секьюрити. После них я болел почками и мочился кровью. А после выздоровления ещё три месяца работал у них ночным грузчиком… Так сказать, нёс повинность. В противном случае они обещали меня в тюрьму запрятать… Жуткое было время, я не высыпался, чуть свою дневную работу не потерял…

Карл Фридрихович нетерпеливо откашлялся:

– Ближе к делу, пожалуйста.

– А потом три месяца прошли. Но моя потребность в мясе не прошла. А даже усилилась, сами понимаете… Мешки да ящики тягать! Но беда не приходит одна! Неожиданно моя жена забеременела. И такая довольная сделалась… Будем, говорит, родителями… Я её побил. Потому что смекнул, что беременные жрут больше, но жетонов им при этом больше не дают! А значит, она моё мясо жрать будет! На следующий день опять побил. Сотрясение мозга ей сделал. Она в больницу угодила. А потом вернулась и говорит, что сотрясение ей на пользу пошло… Она всё придумала… Уговорила меня, чтобы я на счёт её беременности не переживал. Она, мол, мне внутри себя будет мясо выращивать. Захочу – буду есть, захочу – буду любить. На том и сошлись. И зажили дружно. Беременность её никто и не заметил. Она у меня сама по себе жирная, пухнет с голоду. Десять кэгэ больше, десять меньше… Не заметно. Родился мальчик. Хорошенький до безобразия… Глазки – чёрненькие пуговки. Даже жалко потом выбрасывать было. Но что с ними делать, я так и не придумал… Мяско с бёдрышек мы в маринаде запекли, на гриле рёбрышки наготовили… М-м-м… Сочные такие… С хрустящей корочкой! Немножко фарша наделали, котлетки потом навернули… Тоже хороши получились… С подливой… М-м-м…

Длинная слюна вытекла изо рта Свидетеля номер три и повисла на подбородке.

– Какая мерзость! – еле слышно выдохнула женщина у подоконника и отвернулась к распахнутому окну, глотнуть свежего воздуха.

В зале повисла нерешительная тишина.

– Расскажите про других детей, которых родила ваша жена, – наконец выдавил из себя Защитник.

– О-о-о… Первый, ага… раз, – мужчина загнул палец, – вторая девочка… да… недоношенная… А-а-а-а! Нет-нет! Вру! Второй тоже мальчик был. Толстый, как моя жена. Вкусный, чертёнок!

– Считайте, не отвлекайтесь!

– Ага! Второй… А третья, значит, девочка… недоношенная… Потом снова девочка… Потом полгода жена забеременеть не могла… потом… Кто-то потом ещё родился… Не помню кто… Жена родила, пока я на работе был, а потом суп сварила и холодец сделала, одним словом, не знаю я, кто был, – мужчина хмыкнул и закусил нижнюю губу, раздумывая вслух. – И отчего-то не спросил у неё тогда, кто родился-то… А, может, она и сказала… А я её не слушал… Я часто свою жену не слушал… А что её слушать? Я ещё ни одного мужика не знаю, который бы свою жену слушал…

– Да неважно, – раздражённо сказал Защитник, – продолжайте про детей.

– А-а-а-а, да-да… Потом ещё был мальчик. Так случилось, что он последним оказался… У-у-у-у, паразит! – Свидетель грозно сдвинул брови и мотнул кулаком. Лязгнули цепи. – Жену мою всю изнутри разодрал. Она чуть не умерла… Потом, правда, всё же умерла… На следующий день… А в первый день чуть не умерла, и я ей даже помочь пытался… Что-то делал… Страдал. И совсем забыл про этого паразита мелкого. Вместо того, чтобы ему голову свернуть (я так с прежними поступал!), я с женой возился… Возился, возился и довозился. Армия ночного слежения на крик приехала. Понятное дело… Нас в тюрьму, паразита мелкого в инкубатор. Жена умерла на следующий день, крови много потеряла… вроде… Паразит мелкий, кстати, тоже умер… Через неделю…

– Значит детей у вас в общей сложности шесть было?

– Вроде как… шесть, получается…

– А вам их не жалко было? – внезапно вклинился в допрос Общественный Обвинитель.

– Нет, а что их жалеть? Захотели бы – ещё нарожали, дело-то нехитрое, – мужчина озорно хохотнул.

– Но это же антигуманно! Это демонстрирует абсолютный упадок ваших моральных ценностей!

– Не знаю, возможно…

– Вы, может быть, ещё и вину свою не признаёте? – возмутился Константин Ипатьевич.

– Нет, а что её признавать-то? Мы же ведь сами себя, по сути, и ели… Разве нет? Плоть от плоти, так сказать, нашей… Вот если б мы чужих детей ели, тогда ещё согласен… Не порядок… И то… Это как посмотреть. С учётом каких целей. Ведь высокие цели оправдываются низкими средствами… Как-то так говорится, верно?

Общественный обвинитель озадаченно почесал за ухом:

– А где, мне интересно, службы Ювенальные в то время были, а? Ведь это ж надо! Такое вытворять столько лет подряд и безнаказанными ходить!

– А моя жена в Ювенальной службе работает… Точнее – работала.

– Неужели? – Константин Ипатьевич вытаращил глаза

– Да, – гордо ответил Свидетель номер три, – а у представительниц Ювенальных служб неприкосновенность семейной жизни… Это по Конституции, между прочим! – он направил указательный палец в потолок.

– Позвольте узнать, с какой целью вы, Карл Фридрихович, демонстрируете нам этого Свидетеля? – Обвинитель удивлённо посмотрел на Защитника.

– Я хочу показать вам, что мотивы убийства могут быть совершенно иными, кардинально противоположными: эгоистичными, кощунственными…

– И что? Мы, по-вашему, теперь должны Подсудимую оправдать и ещё поблагодарить за то, что она свою дочь не съела?

– Нет же!

– Мне, как всегда, не понять ваших сумасбродных идей! – Общественный обвинитель помотал головой и сел. – К Свидетелю вопросов более не имею.

– В принципе, – замялся Защитник, – у меня тоже все вопросы закончились.

Секретарь настойчиво покашлял. Дремавший Судья разлепил глаза. Свидетель хохотнул:

– А меня тут допросили уже, пока вы опочивали…

Судья похлопал глазами, покашлял и уставился на секретаря:

– Да?

Секретарь старательно закивал. Судья развёл руки в стороны и посмотрел на Свидетеля:

– В таком случае – не смеем вас больше задерживать!

– Всем удачи! И хорошего настроения! – выкрикнул Свидетель номер три, отвернулся от Судьи, поклонился залу и в сопровождении конвоя направился к двери, погромыхивая кандалами.

Дверь громко хлопнула. Секретарь торопливо протянул Судье аккуратно сложенный листок бумаги и значительно посмотрел на представителей Снисходительного общественного совета. Судья пошуршал бумагой, пошевелил губами и зачитал:

– А сейчас давайте послушаем, что нам скажут представители Снисходительного общественного совета. Итак, Представитель номер раз, прошу вас!

Представитель номер раз встал, пошарил правой рукой в левом кармане брюк, потом левой рукой в правом кармане брюк. Ничего не найдя, он немного занервничал, но быстро успокоился и продолжил поиски: правой рукой в левом кармане пиджака, левой рукой в правом кармане пиджака. Нащупав наконец блокнот, Представитель номер раз радостно извлёк его из кармана, торжественно распахнул, полистал и приступил к чтению, непрестанно вскидывая глаза на слушателей для поддержания с ними визуального контакта:

– Дорогие присутствующие! За последние десятилетия наша страна сформировалась, окрепла и… м-да… окрепла. М-да. Сформировалась и окрепла. Даже, я бы сказал, сформировалась уже почти что окончательно. До полного, так сказать, совершенства… Сформировалась как новое, крупное, многопрофильное государство… м-да… государство. И не просто государство, а эффективнейшее… э-мм потенциально лучшее государство. Потенциально лучшее… М-да… Хотя бывали у нас и потенциально худшие… Да что там говорить, откровенно наихудшие времена! М-да… М-да… Нелёгкие времена нам довелось пережить, – Представитель номер раз тяжело вздохнул. – Ох, нелёгкие. В том государственном устройстве, название которого, согласно действующей Конституции, запрещено употреблять, м-да, но которое было прежде того, как нынешнее государственное устройство сформировалось и окрепло… М-да… М-да…

Так вот… Нам было плохо и страшно в том государственном устройстве, название которого, согласно действующей Конституции, запрещено употреблять. М-м-м-д-а-а-а. Плохо и страшно. Но мы не испугались. Побороли-таки монстра и победили. Победили! М-да… М-да… А кто это «мы»? А «мы» – это граждане нашего государства. М-да… А кто такие граждане нашего государства? М-да… А это люди, которые ответственно подходят к проживанию на той территории, на которой им суждено… да… суждено… так вот, собственно, на которой им суждено было родиться… М-да… Это люди, которые подходят ответственно к решению разноплановых задач… м-да… разноплановых задач. М-да… М-да… Которые читают Конституцию. М-да… Читают. И живут согласно Конституции… М-да… Проявляют компетентность в разных вопросах и трудолюбие… Трудолюбие… м-да… И содействуют… м-да… Содействуют… Содействуют чему? А-а-а… м-да… значит содействуют. М-да… Содействуют плодотворной деятельности всевозможных низших и высших ведомств и подразделений. М-да. Но!

Но… Есть элементы э-мм чуждые… м-да… чуждые новым правилам, принципам и законам… мда… законам, которые высшие органы государственной власти прописали для нашего же блага. М-да! Нашего же! Блага! М-да… м-да… Нам! Нам нужны граждане, ориентированные на стратегический анализ проблем… М-да. И не просто проблем! М-да… а проблем современного развития… Да! Наша страна достойна граждан… достойна… м-да… граждан… я бы даже сказал, граждан с большой буквы… м-да… граждан, опирающихся на профессиональный и государственный подход для решения всевозможных социальных задач. М-да. Граждан, стремящихся… М-да… Э-эмм… Стремящихся… – Представитель номер раз старательно выискивал что-то у себя в блокноте. – Стремящихся… Стремя-я-я-щихся… М-да… Что ж получается, просто стремящихся куда-то? Ах, да… Стремящихся к созиданию и позитивному… м-да… позитивному составляющему… М-да. М-да. Что-то какая-то ерунда получается… Стремящихя к созиданию и позитивному составляющему… Извините, видимо, слово пропустил!

М-да! Итак… В целях реализации эффективной модели государства нужно вводить… м-да… вводить ограничения и запреты… Чтобы политика и стратегия развития… м-да… были едины и непоколебимы… Э-мм. И управления на государственном и муниципальном уровнях – тоже… М-да… И мы все! Все… должны сейчас объединиться и вести поиск… м-да… поиск наиболее оптимальной системы… Системы со-су-ще-ство-ва-ни-я… М-да! Чтобы уничтожить противозаконие и произвол! Да! И чтобы ничто и никто… м-да… Я акцентирую внимание… м-да… Никто! Чтобы никто не нарушал нашу с вами систему сосуществования. М-да… Чтобы никто не попирал принципы и законы, прописанные в нашей с вами Конституции! М-да… Ура, дорогие присутствующие! М-да…

Представитель номер раз величественно поднял голову, театрально расправил плечи и зааплодировал сам себе. В зале послышались жидкие аплодисменты. Секретарь устало поводил глазами по лицам, помахал ладонью в воздухе, призывая публику к действию. По залу прокатился гул. Наконец практически все присутствующие, как будто бы очнувшись, встали и громко зааплодировали. Аплодисменты разбудили Судью, он достал носовой платок, промокнул потный лоб и вопросительно посмотрел на Секретаря. Секретарь пожал плечами. Представитель номер раз тем временем горделиво сел на место. Судья недовольно посмотрел на него и произнёс:

– Представитель номер раз, приговор-то в результате вы какой выносите?

– М-да… м-да… Смертный в результате… То есть как это? М-да… Что же вы это не поняли… м-да… мою позицию? М-да… Мне ещё раз объясниться?

– Боже упаси! Сидите, сидите. Мы вас поняли. Смертный.

– М-да… м-да…

Судья подвинул к себе бумагу и зачитал:

– Представитель номер два.

Представитель номер два бодро вскочил и замахал руками:

– Я тут!

Судья только-только мысленно приготовившийся к погружению в приятную дрёму, открыл глаза и устремил злой взгляд на Представителя. Тот молчал и продолжал махать руками. Судья покашлял и, обратив на себя внимание, недовольно процедил:

– Прошу вас, начинайте!

Представитель номер два энергично покивал головой, растянул рот в улыбке, потом опять сделался серьёзным и наконец заговорил:

– Да-да… Спасибо! Спасибо вам, уважаемый господин Судья, и вам, уважаемый Суд, и всем присутствующим здесь… не менее уважаемым людям… за мою возможность перед вами, мои уважаемые, выступить! Сегодня мы здесь собрались, чтобы говорить об убийстве… Я сейчас говорю об убийстве. И когда Представитель номер раз говорил об убийстве, и когда я теперь говорю об убийстве, мы оба имеем в виду убийство. К несчастью, настало время сожалеть и сострадать, ведь Подсудимая своим поступком привела всё наше общество к тому, что мы вынуждены были обрести потерю жизни. Спасибо Принципу снисходительности, который стал очень внушительной частью летописи нашего столетия. Летописи текущего столетия.

Мы все жили и живём в этом столетии. Но, к сожалению (или к счастью…), не все из присутствующих будут иметь возможность жить в этом столетии в будущем! Потому что у нас нет другого выхода! Потому что самая главная наша цель – защита страны нашей родины! Поэтому Подсудимая не будет иметь возможность жить в будущем нашего столетия и нашей родины! Ведь если наша Конституция говорит, что будут отрицательные последствия, и если возникают предпосылки к чему-то, что повлечёт за собой отрицательные последствия, то можно смело говорить, что последствия будут именно отрицательными.

Конституция требует, чтобы каждый гражданин, обязанный жить в рамках Конституции, – жил именно в рамках Конституции, а когда гражданин не живёт в рамках Конституции, значит, он презирает Конституцию, и поэтому должен нести наказание в рамках презираемой им Конституции. Ведь чем меньше людей нарушают закон, тем меньше людей ведут себя незаконно! И это правильно.

Я – выдержанный гражданин своей страны, живущий в рамках Конституции. Все граждане в нашей стране, живущие в рамках Конституции, – выдержанные люди. И когда я говорю, что все граждане в нашей стране, живущие в рамках Конституции, – выдержанные люди, я подразумеваю лишь то, что все граждане в нашей стране, живущие в рамках Конституции, – выдержанные люди. Но какими бы выдержанными мы ни были, нам необходимо ежеминутно готовиться к непредвиденным ситуациям, которые могут не только произойти, но и не произойти.