Нерон. Родовое проклятие

– Повезло им, – коротко заметила она.

– Что т-тут смешного? – нахмурился Клавдий.

– Даже не представляю, – хихикнула Мессалина совсем как кокетливая девчушка. – Не обращай внимания, мой дорогой супруг.

* * *

Гладиаторские бои, на которые нас пригласили, были последними в ряду празднеств в честь победы Клавдия в Британии. Я на подобных играх еще не бывал, но во время наших с Аникетом прогулок по Риму не раз наблюдал за толпами, подобно бурливым рекам вливавшимися во входы амфитеатра Статилия Тавра. На бои ходили все: широколицые мужчины в тогах, молодые слуги в туниках, старые жены и цветущие служанки и даже весталки, для которых была выделена особая трибуна. Но Аникет не любил бои гладиаторов.

– Это костюмированная казнь, и ничего больше, – как-то сказал он мне. – В Греции они запрещены. Мы – не варвары.

Предубеждение учителя пробудило во мне любопытство, и я старался все рассмотреть и понять. Амфитеатр был полон народа, при появлении императора все встали и приветствовали его ликованием; многие размахивали носовыми платками. Громко запел хор. Нас сопроводили на огороженную императорскую трибуну, откуда открывался лучший вид на арену. Половина зрителей, представители высшего класса, обязанные облачаться в тоги, были в белом и занимали доступные только для них места. А вот ряды выше пестрели одеждой простой публики.

Мне так хотелось, чтобы рядом оказался хоть кто-то, способный шепотом объяснять, что происходит и как понимать каждый момент происходящего на арене, но меня посадили вместе с противными детьми Клавдия вдалеке от Криспа (уж он-то мог все мне объяснить). В общем, пришлось самому во всем разбираться.

Арена амфитеатра была засыпана песком, который, очевидно, до начала боев тщательно разровняли граблями. Одна сторона амфитеатра над самыми верхними рядами была утыкана длинными шестами, на которых натянули шелковую ткань, чтобы укрыть зрителей от солнца. Навес можно было передвигать или сворачивать при помощи длинных веревок, и занимались этим моряки римского флота.

Клавдий расселся на обтянутом пурпурной тканью императорском диване. Мессалина, расслабленно откинувшись, сидела рядом, ее диван был утяжелен жемчугом и золотом. У них за спиной устроились Крисп и моя мать. А нас, детей, усадили на скамью перед императорским диваном, но, естественно, на ступень ниже. Также на императорской трибуне были небольшие столики с напитками и деликатесами… и рабы с опахалами. Навес укрывал от прямых солнечных лучей, но все равно было жарко – высокие стены не пропускали бриз в амфитеатр.

Британник постоянно ерзал и вертелся, Октавия болтала ногами. Я понял, что день мне предстоит не только долгий, но и очень утомительный.

– Ты когда-нибудь здесь бывала? – спросил я Октавию.

– Нет. Отец был далеко, а мать на такие игры не ходит, так что меня сюда не водили.

Британник тем временем играл с фигурками гладиаторов: один был одет фракийцем, второй – гопломахом[17 - Фракиец, гопломах – типы гладиаторов.]. Он двигал за них руками и старательно изображал рык и стоны. Так старательно, что Мессалина через одного из рабов приказала ему вести себя потише.

На арене началось какое-то движение, и все уставились вниз, что избавило меня от обязанности вести пустые разговоры с Октавией. Под звуки фанфар на арену выехала длинная череда повозок с эффигиями[18 - Эффигия – скульптурное изображение умершего, выполненное из камня или дерева.] императоров прошлого, а за ними – задрапированные в пурпурные ткани статуи богов.

Когда они скрылись, Клавдий встал, и амфитеатр приветствовал живого императора радостными криками. Затем через арену очень быстро провезли большой деревянный щит с расписанием боев. После шли нагруженные мечами, щитами и шлемами для гладиаторов рабы, а уже за ними появились повозки с гладиаторами. Их встречал рев жаждущей зрелища толпы. Бойцы сошли на арену и обошли ее кругом, энергично размахивая над головой руками, будто желали раззадорить и без того возбужденную публику.

Судьи вынесли большую урну со жребиями (так определялись участники поединков) и после жеребьевки проверили все оружие: тупые мечи заменили острыми; шлемы и щиты так же тщательно осмотрели. Наконец все было готово.

Вот только я не был готов. Не был готов смотреть, как погибают здоровые крепкие мужчины, толпа ревет в экстазе, а Клавдий спокойно поедает кедровые орехи. В первом поединке публика потребовала смерти проигравшего, и Клавдий согласился. Проигравший встал на колени, одной рукой взял победителя за колено, а второй оголил шею. Он даже не дрожал и не морщился, просто замер, ожидая, когда противник обрушит свой меч рядом с его ключицей и пронзит сердце. Он медленно повалился на спину. Кровь била фонтаном, и вскоре побежденный лежал на песке в луже собственной крови.

Появились два человека. Один, в одеждах Гермеса, с окрашенной в фиолетовый цвет кожей и с кадуцеем в руке, потыкал проигравшего своим раскаленным докрасна жезлом и убедился, что тот действительно мертв, а не потерял сознание. Теперь на арену вышел человек в черной тунике и черных сапогах. На нем была маска в виде головы хищной птицы, а в руках он держал тяжелый молот. Это был Харон, бог мертвых, и он с размаху размозжил молотом голову побежденного. Конец. Теперь гладиатор принадлежал иному миру. Рабы погрузили труп на носилки и понесли к выходу, который предназначался только для мертвых.

Крисп, почувствовав, что мы, дети, растерялись и даже напряглись от такой картины, придвинулся к нам как можно ближе.

– Это такой обычай, – пояснил он. – Гладиатор бился достойно и не знал страха.

– И что теперь с ним будет? – спросил я.

– О его теле позаботятся, – покачал головой Крисп. – Снимут доспехи и соберут его кровь.

– Что? – не понял я.

– Кровь гладиатора очень ценится, многие хотят ее заполучить. После поединка ее продают. Люди верят, что она излечивает от недугов и дарит силы.

Какая мерзость!

На арену вышла следующая пара гладиаторов, и Крисп отодвинулся назад. Теперь это был вооруженный лишь сетью и трезубцем ретиарий. Противником ретиария был гладиатор в коническом шлеме с большим щитом и коротким мечом. Нетрудно было догадаться, что задача ретиария – запутать в сети противника, но гладкий конический шлем мешал это сделать. Я не ожидал, что их поединок так меня увлечет. Гладиатор без шлема и доспехов был уязвим, но обладал большей свободой в передвижении. Доспехи не давали противнику двигаться легко и быстро, зато служили надежной защитой. Да, этот бой был проверкой на мастерство для обоих гладиаторов.

В итоге ретиарий пал, но только после того, как долго и умело бился и гонял по арене своего противника. Потерпев поражение, он, согласно традиции, опустился на колени и с готовностью ожидал приговора толпы.

Толпе ретиарий понравился, люди на трибунах кричали:

– Mitte![19 - Отпусти! (лат.)]

Клавдий встал и, спокойно оглядев трибуны, опустил большой палец вниз и сказал:

– Iugula![20 - Зд.: Режь! (лат.)]

Он и дальше жевал орехи, а гладиатор принял смерть, и все видели его искаженное болью лицо.

* * *

После этого боя я хотел лишь одного – чтобы день поскорее закончился. Клавдий, не обращая внимания на желание толпы, раз за разом обрекал на смерть всех участвовавших в боях ретиариев. Песок на арене стал розовым. Да, его постоянно выравнивали граблями, но под конец желтого песка просто не осталось.

В паланкине на обратном пути домой я сидел молча, а мать всю дорогу непринужденно болтала. Крисп, в отличие от матери, заметил, что я будто язык проглотил, и спросил о причине моего беспокойства.

– Клавдий! – выпалил я. – Он такой жестокий. Даже не обращал внимания на желание публики и стольких приказал убить!

– Лишь ретиариев. Только они бьются без шлемов, и он видит их лица в момент смерти. – Тут мой отчим глубоко вздохнул и добавил: – Нравится Клавдию на такое смотреть.

XIV

Крисп был постоянно занят – консульские обязанности отнимают много времени, – а я вдруг понял, что скучаю по нему, когда его нет дома. Он исполнял свой долг с той же легкостью, с какой носил тогу, а тога – дело хитрое: чтобы в нее правильно облачиться, без помощника не обойтись. И да, это самое неудобное облачение, какое только можно придумать для человека. Признаюсь, я завидовал женщинам, хотя бы потому, что им не предписывалось носить подобное одеяние. Но Крисп как будто никогда не тяготился бесконечными складками ткани и носил тогу так же непринужденно, как и участвовал в дебатах. По вечерам за ужином он часто рассказывал об этих дебатах в своей особенной забавной манере, передразнивая коллег-сенаторов.

Помню, однажды, откинувшись на спинку дивана и попивая вино из кубка, он сказал:

– Они кудахтали и кукарекали, точно старые петухи на скотном дворе. Один хорохорится, другой дрожит от страха.

– И что же вы обсуждали, мой дорогой супруг? – спросила мать, выбирая на блюде кусок повкуснее (а я прямо увидел, как она навострила уши).

– Клавдий проталкивал свой проект гавани в Остии, – ответил Крисп, – и, конечно, встретил сопротивление. Улучшение условий перевозки зерна в Рим – цель достойная. Соответственно, его подвергли критике. Предложи он принять закон, обязывающий надевать на всех собак только красные ошейники, его поддержат все и каждый.

– И какую сторону принял Статилий Тавр? – поинтересовалась мать.

– Мой коллега-консул, соответственно своей природе, предпочел плыть по течению, – пожал плечами Крисп.

– Порой это единственный правильный выбор, – сказала мать.

– Все зависит от того, к чему ты стремишься, – заметил Крисп и потянулся к сваренному вкрутую яйцу в кислом соусе. – Выжить или достичь поставленной цели?

– И к тому, и к другому, – ответила мать.

– Это все хорошо, но мы не одни, и, думается мне, разговоры о гавани и перевозке зерна не особо увлекают нашего Луция.