Нэнэй

– Зря упрекаешь, апай… Не я развалил колхоз. Политика нынче такая…

– Ты мне про политику не рассказывай, каждый день телевизор смотрю… – перебила его женщина, – хотя… все равно от этих колхозов толку не было. Вот я всю жизнь дояркой, потом завфермой была. И что я заработала? Этот диван? Да, еще пары три галош… За гроши людей заставляли работать, как в старые времена, как при… как его?

– При феодализме? – поспешил с подсказкой фермер.

– Во-во, при нем… Но я не об этом. Ты мог хотя бы за счет зарплаты людям живность раздать, а уж потом разгонять колхоз…

– Не я принимал решение, Хаят-апай, не я… Приехали, описали и в счет уплаты налогов все распродали, – махнул рукой Хуснулла. – Я виноват, что ли, если солярка в три раза дороже молока? А мясо, сама видишь, в магазинах все импортное. «Ножки Буша» в два раза дешевле наших кур. Как тут работать? Поэтому и пошел фермерствовать. Думал, на предпринимательскую тощую копейку у начальства аппетиты поменьше… Какое там! Обдирают, как липку. Что там говорить, все равно им на «лапу» суем…

– Садись за стол, чайку попьем, – сменила тему разговора хозяйка. – Хорошо, что начал ферму восстанавливать. Село без фермы пропадет.

– Уже шестьдесят дойных… – похвастался фермер, обрадованный похвалой, – скоро индюшатник организую, рыболовством займусь…

– Занимайся, занимайся… У тебя и отец был на все руки мастер, жаль, рано ушел. Сколько тебе нынче лет?

– Тридцать четыре… – отчеканил Хуснулла, не понимая, к чему об этом спросила хозяйка.

– Уже тридцать четыре?! – всплеснула руками женщина голосом, не предвещающим ничего хорошего.

Хуснулла, предчувствуя недоброе, залпом хлебнул горячего чая, поперхнулся и поспешил поставить чашку на стол.

– Тогда зачем морочишь голову Айгуль? – ледяным голосом продолжила Хаят-апай, не отрывая взгляда от лица гостя. – Она девочка цельная, хорошая, в деревне таких можно на пальцах одной руки посчитать. А ты что с ней творишь? Жизнь ей губишь…

Не ожидавший такого поворота, Хуснулла растерялся, лихорадочно стал размешивать ложкой остывший чай.

– Чего молчишь? – Хаят-апай встала со своего места, пересела поближе к Хуснулле. – Тебе других девок было мало? Айгуль как убитая ходит. С ее матерью, Фатимой, я не разговаривала, видимо, она еще не догадывается… Чего язык проглотил? – повысила голос хозяйка.

– Я очень ее люблю, Хаят-апай, женюсь хоть сегодня, – после небольшой паузы Хуснулла наконец обрел дар речи. – Но она не хочет со мной встречаться…

– А ты как думал?! Соблазнил девочку, а сам продолжаешь бегать к этой вертихвостке Лилии. Она уже дважды была замужем… Скоро и тебя окрутит…

– Я уже к ней не хожу… – как нашкодивший ученик промямлил Хуснулла.

– Не хожу… – передразнила его старушка. – Вот что я тебе по-нашему, по-сельски скажу: хватит вдовцом оставаться. Свою жену с того света не вернешь, а живые должны быть среди живых! Понял?

Хаят-апай встала и положила руку на плечо гостя.

– Сыну твоему уже пять лет, ему нужно материнское тепло. Лучше, чем Айгуль, жены не найдешь!

– Вы правы, апай, но…

– Чего «но»? –в голосе женщины снова послышался металл.

– Она не желает со мной говорить… – Хуснулла со вздохом переставил чашку с чаем.

– И не будет говорить! Она тебе не Лилия, ходить и распространять на всю деревню, что ты обещал купить ей шубу… Сейчас же марш домой, принарядись, позови с собой Сабира и еще кого-нибудь из солидных родственников, и идите сватать девочку…

Увидев, как Хуснулла оторопел от ее решительных советов, ласковым голосом добавила:

– Понял? Сегодня же! Хоть с легкой душой уеду в Чечню.

– А не выгонит? – Хуснулла с надеждой посмотрел на женщину.

– Выгонит, завтра снова иди. Или укради ее, как крали невест в старые добрые времена наши предки. Будь мужчиной, в конце концов! Негоже тебе ходить вокруг ее дома как шелудивому коту. Думаешь, я не знаю, зачем ты зашел ко мне? Ждешь, небось, не выйдет ли Айгуль на улицу? Иди, не сиди тут истуканом…

– Спасибо тебе, Хаят-апай!

Хуснулла поднялся, облегченно вздохнул, обнял ее худые плечи.

– Умная ты женщина… Кстати, я тут собрал немного денег, доллары, возьми на дорогу, пригодятся…

Он достал из кармана несколько купюр и положил на стол. Не обращая внимания на протестующий жест старушки, он торопливо чмокнул ее в щеку, направился к двери и запрыгал на одной ноге, пытаясь другой попасть в валенок.

– Не отказывайся, Хаят-апай, мы же с тобой родственники… Троюродные… Зачем они нужны, родственники, если не могут помочь в трудную минуту?..

– Ты так не говори, сынок, родственники бывают разные… Иногда даже хуже чужих. Я правильно поняла – ты сейчас за сватами? Хорошая у тебя будет жена, и сына твоего она не обидит…

Уже у дверей Хуснулла вытащил из кармана сложенный листок и протянул старушке:

– Возьми, Хаят-апай, адрес Альфии, моей племянницы. Вдруг пригодится. Она живет в Грозном, замужем за чеченцем. Он там большую должность занимает.

– Это та Альфия, что бывала у меня с отцом? Фу, ты, забыла его имя.… Кажется, Салим…

– Да, да, она… – подтвердил Хуснулла кивком головы. – Салим-агай мне ведь приходится дядей со стороны покойной жены.

– Знаю… – Хаят-апай махнула рукой. – Иди! Не позорь семью, сосватай девочку…

Через три часа в дом влетела взъерошенная Фатима и прямо с порога запричитала:

– Хаят-апай, пойдемте к нам скорее, ради бога, пойдем… Не знаю, что делать-та…

– Случилось что? – старушка притворилась незнайкой. – Садись, отдышись…

– Как можно сидеть-та, у нас там такое! – выпалила она. – Хуснулла, Сабир-агай, Рашит-агай пришли…. Сватают Айгуль. Как быть-та? Она же у меня еще маленькая.

– Ну уж и маленькая! – не согласилась Хаят-апай. – Ей девятнадцать! Медучилище заканчивает . Тебе сколько было, когда замуж выскочила?

– Э-э-э… – хитро протянула Фатима, – в мои семнадцать я намного старше была-та, чем она! Одевайся побыстрее, старая, придешь сама, я побежала…

Она уже закрыла было за собой дверь, но плутовато придержалась за ручку:

– Налей-ка своей настойки, Хаят-апай, не то сердце сейчас остановится! – захныкала Фатима, не переступая порога.

– Я тебе такой настойки налью! – рассердилась Хаят-апай, хватаясь за кочергу. – Век будешь помнить!.. Опозорить хочешь свою дочь?

Последние слова Фатима уже не услышала: махом захлопнула дверь и побежала домой.

Женщина прислонила к печке кочергу и облегченно опустилась на стул.