Криошок

– Станция! Мы дошли.

– Да, – кивнул учёный. – Это они. Успели к полуночи!

Эта новость прибавила живости измотанным и уставшим путешественникам, и все ускорили шаг. Однако через километра полтора перед ними возникло ещё одно препятствие в виде разлома во льду в метр шириной. Обойти трещину не представлялось возможным, – скорее всего, она тянулась на километры в разные стороны, пересекая прямой путь к станции. С одной стороны, её можно было перешагнуть или перепрыгнуть без труда, с другой, – сделать это быстро помешали бы сани, и люди замешкались. Говорить об опасности поскользнуться и уйти под лёд, откуда уже не будет спасения, даже не стоило – это было понятно без слов, поэтому прошло ещё минут пятнадцать, прежде чем соблюдая банальные меры предосторожности, очень осторожно все переправились на другую сторону необъятной с виду льдины.

Они не прошли и нескольких метров, как вдруг раздался удивлённый возглас Лены, указывавшей на ближний край разлома. Сняв очки, она засмотрелась на удивительно прозрачную воду, проглядывавшую из трещины, и неожиданно увидела пятно яркого кроваво-красного оттенка. Оно тянулось вдоль края льдины метров на десять.

– Что это? Кровь? – спросила она.

Фридман глянул мельком на кровавое пятно и спокойно ответил:

– Ничего особенного, просто Chlamydomonas nivalis, разновидность водорослей. Содержит особый каротиноид, пигмент, придающий красный цвет.

Лена нагнулась, чтобы соскрести пальцами щепотку розового снега, но учёный неожиданно остановил её вспыльчивым возгласом:

– Не трогать!

– Почему? – удивилась она. – Это же водоросли.

– Меня иногда удивляют люди, – сердито произнёс Фридман. – Всё им нужно потрогать! Интересно, окажись мы на другой планете в качестве первооткрывателей, вы бы вот так же бесцеремонно лапали всё подряд, а, девушка?

– Но мы же не на другой планете, профессор.

– Считайте, что на другой. Полюс – это вовсе не тот обычный мир, к которому мы привыкли. Из живых тварей тут выживают буквально сильнейшие, наиболее приспособленные, возможно, самые удивительные живые организмы на Земле и самые выносливые бактерии. Так что поаккуратнее со льдом, снегом и наденьте, наконец, очки!

После этой гневной тирады Лена не посмела ничего возразить и поспешно надела светофильтры. Лыжники продолжили путь по льдине, и вскоре все смогли различить уже невооружённым глазом чернеющие на белом фоне строения полярной станции.

Было удивительно видеть этот островок цивилизации посреди безжизненной белой пустоши. Невысокие домики, выглядевшие издали так, будто это была какая-то тихая деревенька, с двускатными крышами и круглыми стальными трубами, торчавшими кверху, манили как-то почти по-домашнему. Всем разом одинаково захотелось побыстрее укрыться в их стенах от холода и хотя бы на время забыть о том серьёзном испытании, которое им ещё предстояло преодолеть на пути к полюсу.

Они вошли в посёлок, удивляясь глухой тишине и безмолвию, если не считать тихого свиста ветра, гулявшего между строений. Среди них было несколько жилых домиков с узкими оконцами, собранных из щитов специальной огнеупорной фанеры, одно большое удлинённое здание из такого же стройматериала. В центре станции на небольшой расчищенной площадке возвышалась телекоммуникационная мачта. Поодаль застыли два трактора ДТ-75, воткнув свои железные щиты в насыпь из белого льда. Между домами виднелись обшитые металлом блоки небольших дизельных электростанций. Никто лыжников так и не встретил, что можно было объяснить одним – сейчас полночь, (несмотря на сияющее солнце), и все обитатели станции просто спят.

Фридман направился прямиком к длинному строению, громко постучался и вошёл в дом. Царицын и радист юркнули следом за ним, быстро прикрыв за собой дверь, а спортсмены остались снаружи, с удивлением озираясь кругом.

– Прикиньте, народ, – сказал Егор, – этот посёлок дрейфует на льдине почти целый год. Люди, которые здесь работают – сумасшедшие фанатики своего дела!

– Мы все тоже по-своему фанататики, – ответил Вячек.

– А чего мы тут стоим? – подал голос Николай, мужчина среднего роста, прячущий лицо под чёрной шерстяной защитной шапкой-маской и чёрными очками, так что не было видно даже его глаз. Он был на редкость молчалив, и за время путешествия к нему уже приклеилась шутливая «погоняла»: Человек-Невидимка. – Охота мёрзнуть?

– Действительно, – согласился Егор. – А ну, двинули в дом за Фридманом!

Сибиряк возглавил процессию закоченевших молодых людей и без стука толкнул дверь. Неожиданно при входе он столкнулся лицом к лицу с Царицыным, который, едва не сбив его с ног, молча засеменил к высокому дому, стоявшему напротив.

Толпа молодых людей набилась в просторное помещение, с блаженством ощущая тепло и присутствие какого-то упоительного расслабляющего уюта. Они увидели Фридмана и радиста, сидевших за большим круглым столом и о чём-то тихо переговаривавшихся.

– Позволите присоединиться? – сказал Егор, скидывая пуховик на ближайший стул.

– В предбаннике гардероб, – заметил Фридман. – Располагайтесь! Мы в кают-компании, дальше – столовая и камбуз. Здесь в ходу, знаете ли, военно-морская терминология, ведь мы находимся фактически посреди океана. Чайник уже включён.

В помещении было достаточно тепло и все без замедления избавились от своих толстых курток, а Николай a-la Человек-Невидимка стянул с лица чёрную маску, и все снова увидели его худое лицо со взглядом серых вдумчивых глаз. Света помогла ослепшей Кате раздеться и усадила её на стул, стоявший в углу.

Длинное здание обогревали стразу несколько электро-радиаторов, и всё тут было обставлено с оттенком домашнего уюта: на стенах можно было увидеть какие-то картины с изображением пустынных пляжей и тихих голубых лагун, в углу – шахматный столик и телевизор с DVD-плеером и коллекцией дисков самого разнообразного содержания. В смежной комнате обнаружилась богатая библиотека. В здании оказалось ещё несколько комнат – и все они также были оставлены местными жителями. Полярная станция встретила своих гостей, прямо сказать, негостеприимно.

Вскоре вернулся Царицын и в крайнем недоумении доложил, что людей нет нигде. Все жилые дома пусты.

– Не пойму, где же они все! – встревоженно воскликнул радист, и все присутствующие одновременно посмотрели на него, как будто впервые осознав, что в этом действительно есть что-то немного пугающее и странное.

– Ты был в лаборатории? – спросил Фридман у Степана.

– Не был только там. Она заколочена снаружи.

Герман нехотя встал:

– Нам всё равно нужно туда попасть, надо найти лом. Заодно и выясним, где все. Шахицкий наверняка оставил какую-то объяснительную в лаборатории, я его знаю.

– Или подождём? – спросил радист.

– Я уже вижу, что случилось что-то экстраординарное, ведь на станции всегда обязательно должен кто-то быть. Тянуть не будем, нужно выяснить, в чём дело? А ты пока наладь антенну и свяжись по рации с ледовым аэродромом.

Не сказав ни слова спортсменам, Фридман вместе с Царицыным вышли из кают-компании. Как только они оказались наедине, Степан возбуждённо произнёс:

– Начальник, мне кажется, тут дело нечисто!

– В смысле?

– В одном из домов кровь. Всё в крови, будто была серьёзная драка.

На мгновение Герман застыл на месте, глядя на своего спутника так невозмутимо, будто речь шла о пролитом стакане воды, затем быстро ответил:

– Идём туда, покажешь.

Они прошли мимо деревянного красного щита, на котором висели большая фомка, кирка и лопата, и Степан вооружился увесистой фомкой. Подойдя к самому дальнему домику, Царицын толкнул дверь, и они вошли внутрь. В отличие от кают-компании, здесь не было света, кроме естественного, бившего в единственное окно, и царил пронизывающий холод. Герман поморщился от странного неприятного запаха, стоявшего в помещении, но в большей степени от мерзкого зрелища, представшего его глазам. В доме царил беспорядок, стулья были опрокинуты, на кровати лежало скомканное белье, на полу несколько книг и какая-то одежда. На стенах, полу и мятой простыне – практически везде виднелись жирные следы запёкшейся крови.

Герман молча созерцал эту картину не больше минуты, потом, видимо, чисто автоматически, непонятно зачем поднял один из стульев, но садиться не стал. В его взгляде сквозила какая-то пустота и было совершенно невозможно понять, какие эмоции сейчас он переживает. Не глядя на Степана, он хладнокровно спросил:

– Что в остальных домах?

– Все дома обесточены, везде беспорядок, но кровь заметил только здесь.

– Это любопытно, – сказал Фридман. – Теперь в лабораторию.

Они быстрым шагом пересекли станцию в обратном направлении и подошли к высокому зданию. Чтобы войти в дом, нужно было прежде подняться на своеобразную веранду, преодолев несколько ступенек лестницы. Только сейчас Герман обратил внимание, что единственное окошко заколочено снаружи чем-то вроде обломков ДСП. Дверь была также заблокирована несколькими досками, прибитыми толстыми гвоздями. Учёный кивнул Царицыну, и тот навалился на фомку всем весом, пытаясь отодрать одну из досок. Наконец ему это удалось, и он взялся за вторую, которая уже поддалась намного легче, как вдруг изнутри прогремел выстрел, и от двери откололся большой кусок дерева в нескольких сантиметрах от головы Степана. Полярника, выронившего лом, как ветром сдуло с веранды, и он затаился внизу, испуганно переводя взгляд то на дверь, то на своего шефа.

– Эй, вы что там, спятили?! – заорал Герман, на всякий случай отойдя в сторону и застыв между дверью и заколоченным окном.

В ответ он услышал чей-то хриплый голос:

– Будьте вы прокляты! Уходите прочь, твари!..

– Не стреляйте! – крикнул учёный. – Мы свои, я – Фридман, вы разве не слышали о том, что мы идём к вам?

На минуту воцарилась тишина, затем раздался тот же голос, но уже с другой, с более мирной интонацией:

– Чёрт, это ты, Герман?

– Да, это я, – ответил учёный. – Шахицкий, это ты?

Распахнулась дверь, и наружу осторожно высунулась чья-то голова в меховой ушанке. Человек посмотрел на Фридмана, и его лицо расплылось в лучезарной улыбке. Мужчина в синем, разодранном на плече пуховике, вышел на веранду, держа в руках «Сайгу», охотничье ружьё.

– Вы больше не будете стрелять? – тихо подал голос Степан.

Мужчина, проигнорировав вопрос, посмотрел на фомку, валявшуюся на дощатом настиле, и быстро поднял её.

– Оружие, – сказал он, еле шевеля посиневшими губами. – Нам нужно оружие.

Он суетливо огляделся.

– Этих нет. Все ушли, отлично! У нас будет немного времени…

– Может, войдём в дом, – сказал Фридман, с удивлением осматривая Шахицкого.

На белом как полотно лице полярника виднелась свежая глубокая ссадина, будто от ножа. В глазах затаилось какое-то безумие или дикий скрытый страх, а быстрые нервные движения выдавали в нём до крайности запуганного, возможно, помешанного человека. Однако было хорошо уже хотя бы то, что он пошёл на диалог.

Они встречались и раньше – Фридман знал, что Аркадий Шахицкий всегда отличался эксцентричностью и набором маленьких странностей, присущих его неординарной натуре гениального ученого-микробиолога. Но в этот раз было ясно, что какое-то на редкость незаурядное происшествие подвергло его рассудок серьёзному испытанию.

– Нет, – отрезал Шахицкий. – Туда мы не пойдём. Они перерубили провода, оставили меня без тепла и света. Я чуть не замёрз.

– Да кто они?!

Аркадий загадочно посмотрел в глаза Фридману и ответил:

– Больные. Они все больны… теперь все, до единого.

– Идёмте, – сказал Герман, указав на кают-компанию. – Там всё и расскажете.

Он уже предвкушал скорые ответы на все вопросы, однако едва Шахицкий переступил порог дома, попав в тепло, стало ясно, что если он что-то и расскажет, то ещё не скоро. Микробиолог не успел скинуть с себя свой пуховик, как вдруг всё его тело затрясло в сильнейших судорогах. На глазах у изумлённых спортсменов Фридман с Царицыным оттащили его под руки в смежную комнату, уложив на какую-то подвернувшуюся раскладушку. Его быстро раздели донага, укутав в тёплый плед, который расторопно поднесла Света.

– Переохлаждение, – сказал Фридман. – Он чёрт знает сколько пробыл на холоде, а я как-то сразу и не сообразил. Сделайте горячего чаю, только не крепкого!

Рядом возникли Егор и Вячек, озабоченно взиравшие на незнакомца.

– Может, дать ему водки? – предложил Шумилов.

Герман посмотрел на него, как на идиота:

– А, может, ты не будешь говорить ерунды, Вячеслав?

– Да, действительно, – согласился сибиряк, укоризненно глянув на Вячека. – Водкой его лучше немного растереть, а напиться он всегда успеет, – и крикнул Царицыну:

– Стёпа, гони водку!

Полярник поделился своими запасами горячительного из фляги, и голого Шахицкого щедро растёрли водкой. К тому времени Света подоспела с горячим сладким чаем и протянула ещё один плед, найденный в одной из комнат кают-компании.

Постепенно дрожь тела микробиолога начала стихать, и его, укутанного в два пледа, оставили в покое под присмотром Светы и Лены.

Прикрыв за собой дверь большой комнаты, Фридман мрачно оглядел присутствующих и сказал:

– Я надеюсь, все вы люди здравомыслящие, и потому скажу напрямую – на станции случилось что-то непонятное. Шахицкий здесь не первую неделю и, возможно, разъяснит нам всё, когда придёт в себя. В любом случае, оснований для паники нет.

– Ну, если мы до сих пор не запаниковали, профессор, то, значит, не ждите этого от нас и в дальнейшем, – бодро ответил Егор, подмигнув Вячеку.

– Где радист? – спросил Фридман.

– В дальней комнате, – сказал Николай. – Ковырялся там со своей рацией, пока вас не было.

Фридман махнул рукой Царицыну, и они вместе быстро направились через всё здание к радисту. Миновав несколько комнат, столовую и камбуз, Герман толкнул тонкую фанерную дверь последнего помещения и остолбенел. В комнатке, освещённой бледным светом люминесцентной лампы, располагался небольшой письменный стол, на котором стояла рация и лежали наушники с микрофоном. На полу, раскинув руки и ноги в стороны, лицом вниз лежал радист, вокруг его головы растекалась тёмная лужа крови.

Царицын не сдержал эмоций и громко выругался. Фридман, не дотрагиваясь до тела, внимательно осмотрел рану на голове, затем бегло оглядел помещение. В метре от тела лежал молоток-гвоздодёр. Герман аккуратно поднял его, предусмотрительно накинув на рукоять салфетку, которую достал из кармана, чтобы не оставить своих отпечатков.

Царицын, осматривая аппаратуру, издал новый панический возглас:

– Шеф, рация разбита! Конкретно выпотрошена…

– Я так и думал, – ответил Фридман. – Иначе зачем было…

Царицын растерянно огляделся, словно надеялся увидеть кого-то ещё.

– Кто же это сделал? Не сам же он раскурочил радиостанцию и грохнул себя молотком по макушке!

– Разумеется, нет. Это сделал кто-то из наших… милых спортсменов.

Степан с ещё большей эмоциональностью выругался повторно. Фридман положил молоток на стол, щёлкнул выключателем, погасив лампу, и, вытолкнув из комнаты Царицына, тихо прикрыл за собой дверь.

Глава 5

АН-26 без эксцессов приземлился на ледовом аэродроме всего с двумя пассажирами на борту. В течение трёхчасового полета Щеглов нетерпеливо елозил на одном месте, выказывая крайнюю нервозность. Несколько раз он вытаскивал из наплечной кобуры пистолет, проверял и прятал обратно, сердито поглядывая на своего напарника, который, напротив, казался преспокойным, как питон. Тот был поглощён своим ноутбуком и как будто избегал смотреть в иллюминатор, за которым простиралась довольно однообразная картина.

Едва самолет остановился на льдине, Щеглов сорвался с места и устремился к палаткам полярников. Видов, который должен был стать его проводником, едва за ним поспевал. Они вошли в большую надувную палатку, в которой находился основной инструментарий полярников и радиорубка радиста, в изумлении вытаращившегося на них, словно стал свидетелем второго пришествия. Старший опер набросился на него с места в карьер с энергией голодного хорька, соскучившегося по свежей крови.

Во-первых, он потребовал рассказать ему всё, что тот знает о кураторе экспедиции Фридмане и полярной станции СП-Н-5, однако от радиста сложно было добиться мало-мальски вразумительного ответа. К тому времени подоспел и Маскевич, заняв свой пост «доброго» опера; он уважительно и благодушно осмотрел аппаратуру, стоявшую в палатке, и посмотрел на радиста так благонамеренно и дружелюбно, что у того начал понемногу развязываться язык. Между тем в палатке уже собралась большая толпа народу – все четверо пилотов и кое-кто из местных, что, по-видимому, способствовало снятию первого налёта напряжённости, которую нагнал было суетливый старший опер.

– Когда Фридман в последний раз выходил на связь? – спросил Щеглов, буравя полярника колючим взглядом.

– Он ещё не выходил.

– Хорошо. Они ведь шли на станцию, верно?

– Да, Царицын сказал, что у них были такие планы.

– Что означает СП-Н-5?

– Полярная станция… Возможно, научная, экспериментальная или что-то вроде того, но точно не уверен.

– Разве не все полярные станции строго научные? – продолжал давить на него оперативник.

– Все.

– Значит, Н-5 означает что-то ещё?

– Говорю же вам, что не имею понятия, гражданин следователь…

Щеглов презрительно хмыкнул и перевёл допрос в другое русло:

– Значит, вы поддерживали связь со станцией?

– Да, постоянно.

– Когда вы с ними общались в последний раз?

– Сутки назад. Было назначено точное время последнего сеанса, но почему-то они не вышли на связь. Я думаю, что их рация просто вышла из строя, иначе это не объяснить.

– Сутки. А экспедиция Фридмана вышла к ним…

– Это было примерно четырнадцать часов назад. Кстати, они должны были связаться со мной, как только достигнут станции.

– Значит, они её ещё не достигли?

– Видимо, нет. Хотя с учётом скорости дрейфа и направления течения, по идее были уже должны.

– С чего вы это взяли?

– Просто нам заранее была известна примерная скорость дрейфа льдины, на которой построена станция – она была довольно высока, кажется, около пятисот метров в час. При мне сам Фридман рассчитал время марш-броска, они должны были достичь станции в довольно сжатые сроки.

– Используете GPS? – спросил Маскевич, греясь у воздушного радиатора.

– Используем всё, что можно, – улыбнулся радист. – Но, конечно, современная техника очень помогает.

– Нам нужен вертолёт с пилотом, – сказал Щеглов. – У вас он есть, так что подготовьте всё по-быстрому. Кстати, сколько времени лететь до станции?

– Думаю, не больше получаса. Правда, начинает портиться погода, и я бы не советовал подниматься прямо сейчас…

– Ерунда, – отмахнулся опер. – Ждать мы не можем. Нужно ковать железо, пока горячо. Насколько я берусь судить, если погода здесь всерьёз испортится, то это будет надолго. А у меня каждая минута на счету.

Щеглов бросил взгляд на Маскевича:

– Схватим подонка и – назад. Час туда-сюда на вертолёте, три – до Хатанги, и домой!

Опер повернулся к пилотам, осмотрев каждого придирчивым взглядом, будто старшина – новобранцев в строю.

– Вы все знаете, что мы летим брать опасного преступника. Конечно, за нас с Маскевичем я могу поручиться, но субъект, за которым мы охотимся, может быть вооружён, так что нам может очень пригодиться один здоровый, уверенный в себе человек. Пилотом вертолёта я рисковать не могу, поэтому нам нужен доброволец. Никто не желает помочь правосудию?

Лётчики опасливо переглянулись, никто не ожидал такого предложения со стороны опера. Неожиданно Макарченко сделал шаг вперёд. В этот момент он подумал о Светлане и сенсорном мобильном, лежавшем у него в кармане, который он был обязан вернуть ей при встрече. Теперь его радовало и одновременно пугало, что встреча может случиться много раньше, чем была запланирована. Но такова жизнь, в ней иногда случаются незапланированные вещи.

Глава 6

Фридман и Царицын застали доктора Шахицкого в обществе Светы и Лены. Можно было подумать, что прийти в себя ему помогла больше компания молодых женщин, нежели первые необходимые меры по спасению от переохлаждения. Стараясь не подать и виду, что он чем-то серьёзно обеспокоен, Герман спокойно попросил девиц на время оставить их одних, после чего плотно прикрыл за ними дверь и пристально посмотрел на своего коллегу. Царицын встал у противоположной двери, ведущей в столовую, скрестив руки на груди и воззрившись на полярного медика с не меньшим любопытством.

– Я им ничего не сказал, – хмуро произнёс Шахицкий, не дожидаясь вопроса профессора. – Решать тебе, посвящать их или нет. Но ситуация более чем опасна.

– Рассказывай, что тут случилось?

– Во-первых, надо принять меры безопасности. Закрыть все двери и заколотить окна изнутри.

– Это ещё зачем?

На минуту Шахицкий умолк, закрыв лицо руками. В тишине комнаты было отчётливо слышно лишь его учащённое хриплое дыхание. Затем он сказал:

– На данный момент все участники экспедиции Н-5 представляют опасность для здорового населения планеты. Каждый из них, попади он на большую землю, может спровоцировать ужасную пандемию, возможно, самую опасную и смертоносную из всех. Наверное, это благо для всех нас, что мы оказались на ледяном островке посреди Ледовитого океана и под нами несколько километров воды. В этом спасение человечества.

– Что ещё за чертовщина, доктор! – воскликнул Царицын. – У вас часом крыша не поехала от переохлаждения?

Шахицкий криво улыбнулся ему в ответ.

– Теперь меня интересуют подробности, Аркадий, – сказал Фридман. – Что ты знаешь о болезни… возможной болезни?

– Она вполне реальна. Вызвана на редкость опасным патогенным агентом. Но это нечто совершенно новое из числа инфекций.

– Вирус?

– Нет, бактерия. Новая разновидность очень живучих и холодостойких одноклеточных. Я бы отнёс её к первой группе патогенности. Ты, наверно, знаешь, что в состоянии криптобиоза и анабиоза некоторые формы жизни способны выжить при температуре, близкой к абсолютному нулю. Здесь, в Арктике даже намного теплее, так что мне кажется, мы уже давно должны были столкнуться с чем-то подобным. Скажу больше, мы это искали и нашли.

– Только не говори мне, что это – единственная причина для полярных исследований.

– Нет, конечно, но поиск новых форм жизни никто не отменял.

Фридман скептически покачал головой; казалось, он хотел бросить медику в ответ что-то не совсем поощрительное, но передумал, вспомнив о присутствии Царицына, человека не то чтобы совсем постороннего, но далёкого от науки.

Вместо этого он коротко сказал:

– Продолжай.

– Несколько дней назад кто-то из наших подобрал на льду больного тюленя. Его принесли ко мне в лабораторию, зная о том, что мне всегда интересно исследовать болезни северных животных. Я поместил его в бокс, сделал вскрытие и обнаружил эту бактерию. Разумеется, я не стал делать безумных опытов на месте и сразу законсервировал её в жидком азоте, чтобы затем передать на большую землю.

– Тогда непонятно… – начал было Фридман, но Шахицкий быстро его прервал:

– Всё намного проще. Люди всегда совершали и будут совершать ошибки. Человек, который принёс мне тюленя, первым подхватил инфекцию из-за собственной безалаберности. Незадолго до этого он повредил руку, рана была ещё свежей, и бактерия без труда попала в организм через кровь.

– Отлично! – произнёс Герман, хотя оптимизма в этом слове явно было мало.

– Прошло всего несколько часов, когда с людьми начало происходить что-то необъяснимое и жуткое. Нас на станции было всего десять. Первый заражённый неожиданно скончался в ужасной горячке. Однако он успел заразить кого-то ещё и, должен сказать, после этого смертей больше не было.

Глаза Фридмана удивлённо округлились:

– То есть?

– Ну, я, конечно, не уверен, но может статься, все инфицированные живы. Точно не знаю, с чем это связано, но все они сейчас вроде носителей. Знаю, что ты скажешь – летальности нет как таковой, но болезнь опасна не этим.

– И где же они все?

– Они просто ушли.

– В одном из домов была кровь, – напомнил Герману Царицын.

– Да, кровопролития хватило, – ответил Шахицкий. – Инфекция влияет на мозговую деятельность, и практически все заражённые вели себя крайне агрессивно. Вообще по некоторым симптомам, болезнь смахивает на бешенство, если не брать во внимание, что мы имеем дело с бактерией, а не с вирусом. На некоторое время больные и здоровые разделились на два враждующих отряда. Всё это происходило у меня на глазах, я закрылся в лаборатории и наблюдал за этим безумством оттуда, изнутри. Разумеется, я не видел всего, но команда из трёх человек под руководством начальника станции Киреева попыталась обезоружить больных. Возможно, кого-то серьёзно ранили. Я слышал несколько выстрелов, после этого ненадолго наступило затишье. Ещё через пару часов кто-то попытался ворваться ко мне в лабораторию. К счастью, они быстро отказались от этой попытки, но зато отключили генератор, оставив меня без света и тепла. Они поджидали меня снаружи, я это прекрасно понимал. Мне повезло, что в лаборатории есть обычная печка, и я сжёг всё, что мог, чтобы не замёрзнуть. Потом они ушли в неизвестном направлении, заколотив мою дверь и окно, а ещё через несколько часов пришли вы. Это всё, что я знаю.