Гипноз и наркоз

Когда-то очень давно, буквально в детстве, у меня был бойфренд. Он меня очень любил, потому что у меня была квартира, а у него была сумасшедшая мама, с которой было невозможно жить.

Я его тоже очень любила, потому что надо же человеку кого-то любить, а больше было некого, остальные были еще хуже.

Он сражался за жизнь как бешеный, получалось неважно, и денег он мне не давал, деньги нужны были для бизнеса, он себя считал фарцовщиком и знаменосцем западных ценностей. Мне разрешалось за это знамя подержаться (стоять на черном рынке с его товаром, например, с польской косметикой), но при этом полагалось вести себя скромно и не попрошайничать, косметика была на продажу, а не про мою честь. От меня ожидалась солидарность и слияние интересов, особенно учитывая, что жил он у меня, а я при этом еще и работала на работе (он нет).

Я сперва не обращала внимания на такие мелочи, а потом налепила брошек из пластики и встала их продавать уже не на черном рынке, а на легальном (перестройка шла полным ходом, и место стоило три рубля в день). Бойфренд мой этим бунтом был очень недоволен, не хотел меня провожать до рынка и т. д. Брошки окупали место не всякий день, я крутилась сама как умела, но как-то однажды пришлось попросить у него три рубля заплатить за место – больше негде было взять, а он как раз в виде исключения меня проводил.

Он вынул кошелек, в котором меньше тысячи не бывало, поколебавшись, извлек оттуда пятерку и протянул мне. Я вся оскорбленная побежала в кассу платить, а прибежавши – дерзко и вызывающе ссыпала ему в руку сдачу. Соседние рыночные места одобрительно заржали, чувак понял, что репутацию надо спасать. Он швырнул все это дело на пол, развернулся и гордо ушел. А я все собрала на четвереньках, там было целых два рубля, и все смотрели, и подсказывали, куда закатилась монетка.

Я его, конечно, вскоре бросила, было много слез, он, по-моему, так ничего и не понял. Я и сама была хороша – вспоминала его как главную любовь всей жизни, которую пришлось буквально вырвать из груди, но сохранить ее образ, стоять грустить возле его дома и всякие такие глупости.

Мы встретились десять лет спустя на Караванной улице и пошли пить пиво, гулять по набережной и т. д., все уже было ясно. Дела у него шли не очень, т. е. до такой степени, что моя давняя подруга дала мне ключи от своей съемной комнаты. Про куда-то пойти не было и речи, дела шли плохо уже очень давно, там не было денег даже на такси и чуть ли не даже на маршрутку.

Когда мы встали с дивана, а он был таким же, как десять лет назад, та же спина и те же кудри, так вот когда мы встали с дивана – я достала из сумки две бутылки пива и салями и язык, все эти закуски продавались у меня в соседнем доме. У меня была новая квартира в хорошем районе, и я подумала – ведь захочется поесть, и выпить тоже, и захватила это все с собой, ну чепуха же, того и сего по двести грамм буквально.

Он сидел голый в кресле, тридцатилетний мужик, весь в кудрях и в мускулах, в этой чужой комнате без занавесок, и абсолютно счастливый ел эти двести грамм магазинного языка, как приютское дитя ест внезапную конфету, и радовался всем телом этой экскурсии в роскошную жизнь, и он сказал мне – господи, как хорошо, как ты все это здорово придумала!

А я сказала – какие пустяки, ну что ты.

Краденое солнце

Когда-то очень давно я познакомилась по интернету с одним мужчиной. Мужчина был такого градуса пессимизма и уныния, что казалось, будто нашлась моя какая-то субличность, с которой нас разлучили в младенчестве. Как все пессимисты, он был обаятелен и любил мрачно пошутить, любовь подхватила меня и понесла к нему в гости сливаться в духовном экстазе.

Жил он в Женеве и был ООНовским клерком еще советского призыва, с женой давно разошелся и все поминал какую-то любовь, которая его озарила было, но не сбылась по причине общей невменяемости договаривающихся сторон. Любовь была женщиной совсем без крыши, и во мне ему померещилась замена.

Прямо из аэропорта он повез меня в отпуск – Нормандия, Биарриц и т. д. Неопытной мне, дальше Мюнхена тогда не выезжавшей, все это сильно действовало на воображение – серебристая Субару мчит меня к устрицам, а бородатый мужчина уверенно стремит ее куда надо. Немного смущал маршрут. Мы почему-то ехали как бы целенаправленно во всякие затерянные в далях уголки, затем бородатый мужчина шел в отель вести переговоры, а потом мы оттуда отчаливали, долго и странно петляли и останавливались буквально черт знает где.

Но тем не менее устрицы имели место, кроме того, мы много пили и много говорили об экзистенциальном, и даже как-то раз подрались, т. е. любовный сюжет развивался полноценно, без халтуры. За два дня до отлета мы приехали в Женеву, я была введена в квартирку-студию размером 4х4, и мне было объявлено, что здесь мне предстоит жить.

В квартирке был раскладной диван и много порнокассет, больше там ничего не помещалось. Окно выходило на аэропорт, т. е. буквально на летное поле. Я приготовила ужин на кухоньке в углу – там нашлась сковородка, липкая от грязи, и пара разных тарелок. Потом я заснула на раскладном диване, а ближе к рассвету проснулась.

Он стоял у окна и смотрел на аэропорт. Почему-то было очень видно, что это у него привычная поза, что когда он дома – он стоит у окна и смотрит на аэропорт, подолгу, иногда всю ночь.

И сразу стали понятны эти необъяснимые перемещения и странные гостиницы, когда человек сперва действовал уверенно и по плану, а потом вдруг сдувался и соглашался на что попало. Это он с ней, со своей любовью, однажды ездил отдыхать, и она показала ему места, где любила бывать. Он их запомнил, но заранее заказать не догадался, потому что сам никогда никуда не ездил, а своих знакомых и любимых мест у него по той же причине не было вообще.

Человек вот так вот стоял у окна годами в своей норке, а потом случилось чудо – ему показали в щелочку настоящую жизнь, и он ее снова и снова воспроизводит, эту чужую, краденую жизнь, и в ресторане он заказывает строго то, что тогда сумел запомнить, и только это ему вкусно, только то, что однажды объявила вкусным та женщина, а самому ему не вкусно ничего.

Я не вышла за него замуж. Да, вы угадали, мне не понравилась квартира.

Языковой барьер

В юности мне нравились молодые люди, у которых русский язык был неродной. В основном это были прибалты, лучше эстонцы – они знали русский хуже всех и поэтому больше помалкивали. А если уж говорили, то коротко и по делу. Когда человеку не хватает языковых средств, нести ахинею ему просто нечем. Такого человека можно считать занудой, но считать его идиотом начинаешь очень нескоро.

Я хоть и была глупа и беспечна, но умела ценить эту отсрочку. Своего первого мужа, к примеру, я записала в идиоты на второй день знакомства – бедняга говорил по-русски свободно, и совершенно напрасно.

Спустя время стало ясно, что русский с акцентом – это не выход. Все равно с ними все понятно. Надо было устроить так, чтоб было не очень понятно – тогда была надежда хоть на какую-то романтику. Сиди да слушай, как французскую эстраду – рот разевает красиво, и сразу ясно, что про любовь. Это на родном языке эстраду невозможно слушать, какой-нибудь «синий туман похож на обман», а на иностранном то же самое вполне себе прекрасно.

Сказано – сделано. Косяком потянулись немцы. В те времена язык я уже знала неплохо, но синий туман по-ихнему еще не просекала, и поначалу дело пошло преотлично. Любую сказанную кавалером хню я объявляла неизвестным мне фразеологизмом и вместо того чтобы дать в лоб, бежала подчитать литературки.

И доподчитывалась в итоге до того, что и с немцами все становилось ясно с первого слова, как с родными. Любить стало решительно некого, ибо где нет заблуждений, там нет и страсти.

Мне потребовалось много лет, чтобы понять, что заблуждения можно выращивать на ровном месте без всяких языковых барьеров.

Imagine all the people

Когда-то давно, когда я была молода и прекрасна, но, к сожалению, очень глупа, мне понадобилось попасть из Берлина в Магдебург. Денег за поезд я платить пожадничала и поехала автостопом от Потсдама (до Потсдама ходил чуть ли не трамвай), дошкандыбав пешком по карте до нужного автобана.

Про автостоп я много слышала от друзей-хиппи. Ничего сложного – идешь по трассе и ловишь попутку. Желательно, чтобы в машине был один водитель, а не пьяная компания, а вообще – солдат ребенка не обидит. На трассе очень холодно и всегда идет снег. Машин мало, но останавливается в среднем каждый пятый.

В Германии и зимой-то снега нет, а было лето, немцы пьяными не ездят, а машины шли потоком. Ура.

Я не знала, что на автобане останавливаться запрещено и идти вдоль него тоже. Немецкие хиппи искали машины на заправках, стоя с плакатиком «Магдебург». Так что я была одна такая умная на всю Германию, и, как ни странно, остановилась фура, водитель был один, обычный молодой пролетарий, а в салоне играло «Imagine». Я обрадовалась. Среди моих друзей, таких же идиотов, как я сама, только немытых и обдолбанных, считалось, что плохой человек «Imagine» слушать не станет и я, считай, доехала.

Насчет плохой-хороший я и тогда рассуждать не бралась, и теперь поостерегусь, но насчет доехала прогноз был верный. Через буквально полчаса молодой пролетарий остановил машину на специальном дальнобойном пятачке для отдыха, задернул шторки и велел мне перебираться назад. Я удивилась. Мы только что так хорошо болтали, он рассказывал про отца, такого же дальнобоя и пролетария, а я ему – про перестройку (немцы любили про перестройку, и я эту пластинку заводила с любым, не приходя в сознание). Удивление мое, однако, никакого успеха не имело, мне показали волосатый кулак, наорали какими-то страшными словами и быстро закинули назад, где у пролетариев койка.

Я лежала на спине в куче каких-то одеял и равнодушно смотрела, как на мне копошится молодой мускулистый пролетарий. Мне не было ни больно, ни обидно. Это ничем не отличалось от того, что делали те, с кем мне доводилось до того спать по доброй воле. Я не чувствовала никакой разницы, такая же тоска и презрение, я даже не чувствовала никакой вражды к этому человеку, настолько он был похож на всех прочих.

И когда он провез меня еще километров тридцать вперед и высадил черт знает где, буквально в чистом поле – я не чувствовала ничего, кроме досады, что не довезли до места и надо опять как-то устраиваться. Там была развилка, и, чтобы выйти на правильное шоссе, надо было продраться сквозь ежевичную изгородь, и потом перейти поле, и только когда поле было позади, и мимо уже летели машины, каждая из которых ехала куда мне надо, я вспомнила про песню «Imagine», которой я доверилась, и подумала, что в ту минуту эта песня звучала во всех машинах, в каждой машине звучала эта песня, потому что ее передавали по радио.

Управляй мечтой

Несколько лет назад у меня случилась любовь нечеловеческой силы. Любовь была взаимная, но замысловатая, и в итоге не сбылась по причине несбыточности. Расстались мы хоть и в слезах, но по-хорошему, и раз в год поздравляем друг друга с днем рождения из сентиментальных соображений. То есть раз в год я посылаю смс «Поздравляю» и получаю ответ – «Спасибо, Сонечка».

Из этих отношений я вылезала, как собака из драки. Были последовательно пройдены все травматические фазы – отрицание, гнев, обесценивание, вытеснение, апатия и т. д. Естественно, я удалила все аккаунты, все письма и все смски из телефона, чтобы они своим двояким содержанием не бередили душу и не мешали работать над собой в сторону т. н. отпускания ситуации.

Политика выжженной земли помогала так себе, все гештальты вопияли о своей незавершенности, и цикл «отрицание-гнев-обида-апатия» прокручивался раз за разом, сильно утомляя нервную систему. А ведь всякий психолог вам скажет, что до конца проработанная травма должна оставлять после себя пусть небурные, но все же добрые чувства, в идеале – чувство сдержанной благодарности. Всякий эзотерик скажет вам то же самое, хоть и в других терминах.

Все эти годы я посылала свое поздравление и получала в ответ спасибо. Подруги сильно осуждали меня за такую памятливость, а я тихонько, по-муравьиному строила себе альтернативную историю, где со мной не случилось ничего плохого, где из прошлого приходят только правильные сигналы, где несть ни печали, ни воздыхания.

Обычно я удаляю все смс-сообщения сразу по прочтении. Все, кроме этих. Если сейчас, спустя несколько лет, открыть в моем телефоне архив сообщений, то он будет состоять из сообщений с того самого номера. Это будут не те, прежние сообщения, от которых хотелось рыдать и вешаться. Все, что пришло мне с этого номера, все, что осталось от этой истории, выглядит теперь так:

Спасибо, Сонечка. Спасибо, Сонечка. Спасибо, Сонечка… и так до конца.

Современные технологии плюс немножко смекалки позволяют отформатировать реальность до любой приемлемой кондиции.

И не введи нас во искушение

Когда я была молодая и прекрасная, но, к сожалению, совсем бедная, меня как-то раз занесло в Шварцвальд, в деревню к эзотерикам. Я ихние семинары переводила в Питере, ну они и сказали – будете у нас на Колыме и т. д. А я как раз ехала мимо ихней Колымы, дай, думаю, заеду. Это был 92-й год, жрать было нечего абсолютно, почему бы не Шварцвальд.

Для тех, кто не бывал. Шварцвальд – это горы, поросшие лесами. Очень живописно. Внизу, в долине, есть городок, там цивилизация и еда. У подножия одной из гор притаились эти жулики. Целая деревня ненормальных, из еды одна морковь, сортир на этаже. Но курсы шли непрерывно, со всей Европы ехал народ медитировать. Мне было дико смотреть, как эти странные люди записывались, тратили свой отпуск и платили деньги за то, чтобы поучаствовать в классе экзистенциальной лепки и понять, для чего Господь запустил их в этот мир. Для меня тогда все мечты о счастье и гармонии сводились к покупке нового пальто.

Теперь, когда я уже навидалась того и сего, я понимаю, какой это был грандиозный бизнес. А тогда я только присвистнула, когда мне показали мою комнату. На мой вопрос, как насчет пожрать, мне сказали, что можно подработать уборкой соседнего дома, 10 марок сеанс.

В этой деревне жила одна русская девушка, ее тогдашний любовник выписал из Питера и засунул туда для сохранности. Теперь она, думаю, известная художница, а тогда сидела в такой же комнатке под крышей среди лесов и снегов, давала редкие уроки креативного рисования и зарабатывала на еду бебиситтерством, 15 марок в час. Мы с ней на этом жизнерадостном фоне очень подружились и объединили свои ресурсы, ибо питаться вскладчину было выгоднее.

Над сумасшедшими немцами в поисках истины мы ржали так, что соседи колотили в стенку.

Вечерами мы вдвоем спускались в долину, в городок. Там были магазины, гуляли нарядные курортники и разве что фонтаны не били. Однажды мы нашли там на тротуаре 20 марок, о, какой это был праздник.