Полная версия
Купить и скачатьДобавить В библиотеку
Полное собрание стихотворений
Жанр:
Год написания книги: 2009
Тэги:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
VIII
Болен был помещик Мотовилов.На руках был принесен он в Саров.Старец строго вопросил больного:«Веруете ль вы в Христа, что Он –Богочеловек, а БогоматерьИстинно есть Приснодева?» – «Верю».– «Веруете ль, что Господь как преждеИсцелял, так и теперь целит?»– «Верую». – «Так вот – извольте видеть:Иисус целил больных, снимаяС них грехи, болезни ж принимаяНа Себя. И есть Он – прокаженный,Все-больной, все-грешник, все-страдалец.Было так, так и поныне есть.Коли верите, то вы здоровы».«Как же я здоров, коль вы и слугиПод руки поддерживаете меня?»– «Вы совершенно здравы,Всем вашим телом. Крепче утверждайтесьНогами на земле. Ступайте смело.Вот, Ваше Боголюбие, как хорошо пошли!Божья Матерь Сына упросила:Ей молитесь и благодарите».В ноябре приехал МотовиловСтарца поблагодарить. Снежило.День был пасмурный. Пошли по лесу.Старец посадил его на пень,Сам присел на корточки и молвит:«Каждый человек есть ангел,Замкнутый в темницу плоти.Если бы соизволеньем БожьимМы могли увидеть душуНичтожнейшего из людей такою,Как есть она, мы были б сожженыЕе огнем в то самое мгновенье,Как если б были ввергнуты в жерлоВулкана огнедышащего.Был сотворен АдамНеподлежащим действию стихий:Ни огнь ожечь, ни потопить водаЕго не в силах были.Каждой твари он ведал имена.И понимал глаголы Господа и ангелов.Был Адам в раю подобен углюРаскаленному. И, вдруг погаснув,Плотен стал и холоден, и черен.Но Христос вернул ему прообраз,Дух Святой вдохнув в учеников».– «А что же значитБыть в Духе, батюшка?» –А Серафим, взяв за плечи:«Теперь мы оба в Духе.Что ж ты не смотришь на меня?»– «Не могу смотреть на вас… От ликаТочно молнии… Глаза от боли ломит».– «Не устрашайтесь. Ваше Боголюбие,Теперь вы сами светлы, как я,Ибо тоже в полноте вы Духа Божьего,Иначе вам меня таким не увидать.Не бойтесь. Смотрите прямо мне в глаза».Глянул – и ужас объял его: полянаБелая, и лес, крупа снежит,А посреди поляны ярче солнцаВ самом знойном блеске полуденных лучей –Как вихрь сверкающий, клубится шестикрылье.А в сердце света Лик Серафима –Уста шевелятся, глаза глядят,Да руки поддерживают за плечи.«Что чувствуете, Ваше Боголюбие?» – «МирИ тишину такую, что нету слов».– «Се есть мир, о коем сказано:Мой мир даю вам!А что еще вы чувствуете?» – «РадостьНеобычайную». – «Се есть радостьВ духе рожденного. Жена, когда рожает,Терпит боли. А родив,Себя не помнит от радости.Еще что чувствуете?» – «Теплоту».– «Какую ж теплоту-то, батюшко?Ведь мы в лесу сидим. Теперь зима.Под нами снег и снег на нас.Какая же теплота?» – «А вот как в бане,Как пару поддадут…» – «А запах тожеТакой же, как из бани?» – «Нет.В детстве матушка, бывало, покупалаДухи в Казани в лучших магазинах –Так даже в них благоуханья нет такого».– «Так, Ваше Боголюбие,Я так же, как и вы, всё чувствую,Но спрашиваю, дабы убедиться: так лиВы всё восприняли? Нет слащеБлагоухания Святого Духа.Вот вам тепло, а снег на вас не тает,Затем, что теплота не в воздухе, а в вас.О ней же сказано, что Царство БожьеВнутри нас есть. Сияние ж такоеОт духа, если он просветится сквозь плоть.Рассказывают о пустыннике Сысое,Что пред смертью лик егоКак месяц просиял.Он говорит:– Вот лик пришел пророков…»Потом лицо сильнее заблистало:– Вот лик апостолов…»И стало вдвое сильней сияние:– Ангелы пришли за мной».Вдруг стал он точно солнце:– Вот сам Христос приидет!»И предал дух и сталОн весь как молния.Вера, Ваше Боголюбие, не в мудрости,А в сих явленьях духа.Вот в этом состояньиМы оба и находимся.Запомните сей час:Для ради сокрушений сердца вашегоПредстательством самой Пречистой ДевыИ по смиренным просьбам СерафимаГосподь вас удостоил лицезреньяВеликолепий славы».Так «Служке Божьей Матери и Серафима»,Как звал себя до смерти Мотовилов,Был явлен подлинный небесный облик старца.IX
В очищенье и в преображенье плотиТри удела емлет Богоматерь:Иверский, Афонский и Печерский.А теперь – Дивеевский – четвертыйПослан был устроить Серафим.Как лампаду в древнем срубе, старецЖенский монастырь возжег с молитвойВ самом сердце северной Руси.Ни один был камень не положен,Ни одна молитва не свершалась,Ни одна не принята черницаБез особого соизволеньяСтарцу Божьей Матери на то.Каждый колышек был им окрещен,Каждый камешек был им омолен,И сама Небесная ЦарицаСобственными чистыми стопамиВсю обитель трижды обошла.А отдельно, рядом с общим скитом,Рядом с женской скорбною лампадой,Серафим затеплил скит девичий –Ярый пламень восковой свечиОт сердец Марии и Елены –Двух святых и непорочных дев.Девочкой Мария увязаласьЗа сестрой-монахинею в Саров.Было ей тринадцать лет. Крестьянка.Тонкая. Высоконькая. ЛикомНежная и строгая. Так низкоНад глазами повязь опускала,Что видала лишь дорогу в Саров,Кончики бредущих ног, а в миреТолько лик Святого Серафима.В девятнадцать лет – отроковицаИ молчальница ушла из жизни.Серафим ей тайны о РоссииОткрывал, пред смертию посхимил,Называл ее своей невестойИ начальницей небесных дев.Во миру была сестра ЕленаСветской девушкой. Любила танцы,Болтовню, и смех, и развлеченья.Раз в пути она ждала в каретеЛошадей. Раскрыла дверцу:Видит в небе, прямо над собоюЧерный змий с пылающею пастью.Силы нет ни крикнуть, ни позвать.Вырвалось: «Небесная Царица!Защити!» И сгинул змий. ВоочьюПоняла она весь смрад и мерзость бесаИ решилась в монастырь уйти.За благословеньем к СерафимуОбратилась, а в ответ ей старец:«И не думай, и никак нельзя.Что ты – в монастырь? Ты выйдешь замуж».Три зимы молила Серафима.Он же всё:«Как в тягостях-то будешь,Лишь не будь скора: ходи потише –Понемногу с Богом и снесешь».Уж совсем отчаялась. Но старецЕй пока дозволил поселитьсяВ общине Дивеевской. И снова:«Ну, теперь пора и обручитьсяС женишком». – «Я замуж не могу».– «Всё еще не понимаешь, радость?Ты пойди к начальнице-то вашей,Ксении Михайловне, – скажи ей,Что тебе убогий СерафимС женихом велит, мол, обручиться,В черненькую ряску обрядиться –Вот ведь замуж за кого идти!Вижу весь твой путь боголюбивый.Здесь тебе и жить, и умереть.Будь всегда в молитве и в молчаньи.Спросят что – ответь. Заговорят – уйди».Слишком быстрою была Елена:Вся – порыв, вся – пламень, вся – смиренье.Потому пред ней и обнажиласьНежить гнусная и бесья суета.Серафим же говорил: «Не бойся.Львом быть трудно. Будь себе голубкой.Я ж за всех за вас пребуду львом».Раз, призвавши, он сказал Елене:«Дать хочу тебе я послушанье:Болен братец твой, а он мне нуженДля обители. Умри за брата».Преклонясь, ответила: «Благословите,Батюшка!» И вдруг смутилась: «СмертиЯ боюсь…» – «Что нам с тобой бояться?» –Успокоил Серафим. ВернуласьИ слегла. И больше не вставала.Перед смертью Огнь НеизреченныйВидела, и райские чертоги.Так и умерла «за послушанье».И в гробу два раза улыбнулась.Серафим же, зная час кончины,Торопил сестер: «Скорей грядите,Ваша госпожа великая отходит».Плачущим же говорил: «Не плачьте.Ничего не понимают – плачут.Кабы видели – душа-то как взлетела:Точно птица выпорхнула! РасступилисьСерафимы с Херувимами пред ней».X
В Благовещение к СерафимуЕвдокия-старица пришла.Светлый встретил инокиню старец:«Радость-то нам, радость-то какая!Никогда и слыхом не слыхалось:Божья Матерь будет в гости к нам».– «Не достойна я…» – «Хотя и не достойна,Упросил я Деву за тебя.Рядом стань и повторяй за мною:«Алилуйя! Радуйся, НевестаНеневестная!» Не бойся. КрепчеЗа меня держись. Нам БожьяБлагодать является». РаздалсяШум, подобный шуму леса в бурю,А за ветром ангельские хоры,Распахнулись стены, и под сводомЗатеплились тысячи свечей.Двое ангелов вошли с ветвямиРасцветающими. Следом старцыИ сама Небесная Царица.И двенадцать чистых дев попарно.Говорит Царица Серафиму:«Мой любимиче, проси, что хочешь, –Всё услышу, всё исполню Я».Стал просить убогий о сиротахСерафимовых и всем прощеньеВымолил. А старица упалаЗамертво. А после слышит, будтоСпрашивает Богоматерь: «Кто жеЭто здесь лежит?» А Серафим:«Старица, о коей я молился».Божья Матерь говорит: «Девица!Встань. Не бойся: здесь такие ж девы,Как и ты. Мы в гости к вам пришли.Подойди сама и расспроси их,Кто они». Сначала ЕвдокияСветлых юношей спросила: «Кто вы?»– «Божьи ангелы». А после старцев…«Я – Креститель. Я на ИорданеГоспода крестил. И обезглавленИродом». – «Я – Иоанн, любимыйУченик. Мне дано Откровенье».После к девам подошла по ряду.Назвались святые девы Феклой,Юлианией, Варварой, Пелагеей,Ксенией, Ириной… Все двенадцатьРассказали ей и жизнь, и муки,Всё, как писано в Четьи-Минеях.После с Серафимом все прощались,Руку в руку с ним поцеловались.И сказала Богоматерь: «Скоро,Мой любимиче, ты будешь с нами».Старец стал готовиться к отходу.Телом одряхлел, ослабли силы.Говорил: «Конец идет. Я духомТолько что родился. Телом – мертв».Начал прятаться от богомольцев,Издали и молча осеняяЗнаменьем собравшийся народ.В Новый год был чрезвычайно весел,Обошел во храме все иконы,Всем поставил свечи, приложился,С братией простился, ликовался,Трижды подходил к своей могиле,В землю всё смотрел, как бы ликуя.После же всю ночь молился в келье,Пел пасхальные веселые каноны:«Пасха велия… Священнейшая Пасха!»Духом возносясь домой – на небо.И взнесенный дух не воротился в тело.Умер, как стоял, – коленопреклоненный.Только огнь, плененный смертной плотью,Из темницы вырвавшись, пожаромКниги опалил и стены кельи.Но земли любимой не покинулСерафим убогой после смерти.Раз зимой во время снежной вьюгиЗаплутал в лесных тропах крестьянин.Стал молиться жарко Серафиму.А навстречу старичок – согбенный,Седенький, в лаптях, в руке топорик.Под уздцы коня загреб и вывелСквозь метель к Дивеевским заборам.«Кто ты, дедушка?» – спросил крестьянин.– «Тутошний я… тутошний…» И сгинул.А зайдя к вечерне помолиться,Он узнал в часовне на иконеДавешнего старичка и понял,Кто его из снежной вьюги вывел.Всё, с чем жил, к чему ни прикасался:Вещи, книги, сручья и одежды,И земля, где он ступал, и воды,Из земли текущие, и воздух, –Было всё пронизано любовьюСерафимовой до самых недр.Всё осталось родником целящей,Очищающей и чудотворной силы.– «Тутошний я… тутошний…» Из вьюги,Из лесов, из родников, из ветраШепчет старческий любовный голос.Серафим и мертвый не покинулЭтих мест, проплавленных молитвой,И, великое имея дерзновеньеПеред Господом, заступником осталсяЗа святую Русь, за грешную Россию.‹1919, 1929 Коктебель›Заклинание
Марусе
Закрой глаза и разум угаси.Я обращаюсь только к подсознанью,К ночному «Я», что правит нашим телом.Слова мои запечатлятся крепкоИ врежутся вне воли, вне сознанья,Чтобы себя в тебе осуществить.Творит не воля, а воображенье.Весь мир таков, каким он создан нами.Достаточно сказать себе, что этоСовсем легко, и ты без напряженьяСоздашь миры и с места сдвинешь горы.Все органы твои работают исправно:Ход вечности отсчитывает сердце,Нетленно тлеют легкие, желудокПричастье плоти превращает в духИ темные отбрасывает шлаки.Яичник, печень, железы и почки –Сосредоточия и алтариВысоких иерархий – в музыкальномСогласии. Нет никаких тревожныхЗвонков и болей: руки не болят,Здоровы уши, рот не сохнет, нервыОтчетливы, выносливы и чутки…А если ты, упорствуя в работе,Физических превысишь меру сил, –Тебя удержит сразу подсознанье.Устав за день здоровым утомленьем,Ты вечером заснешь без сновиденийГлубоким сном до самого утра.А сон сотрет вчерашние тревогиИ восстановит равновесье сил,И станет радостно и бодро, как бывалоЛишь в юности, когда ты просыпаласьВесенним утром от избытка счастья:Вокруг тебя любимые друзья,Любимый дом, любимые предметы,Журчит волна, вдали сияют горы…Всё, что тебя недавно волновало,Будило гнев, рождало опасенья,Все наважденья, страхи и обидыСкользят, как тени, в зеркале души,Глубинной тишины не нарушая.Будь благодарной, мудрой и смиренной.Люби в себе и взлеты, и паденья,Люби приливы и отливы счастья,Людей и жизнь во всем многообразьи,Раскрой глаза и жадно пей от водСтихийной жизни – радостной и вечной.21 марта 1929КоктебельВладимирская Богоматерь
Не на троне – на Ее руке,Левой ручкой обнимая шею, –Взор во взор, щекой припав к щеке,Неотступно требует… Немею –Нет ни сил, ни слов на языке…А Она в тревоге и в печалиЧерез зыбь грядущего глядитВ мировые рдеющие дали,Где закат пожарами повит.И такое скорбное волненьеВ чистых девичьих чертах, что ЛикВ пламени молитвы каждый мигКак живой меняет выраженье.Кто разверз озера этих глаз?Не святой Лука-иконописец,Как поведал древний летописец,Не Печерский темный богомаз:В раскаленных горнах Византии,В злые дни гонения иконЛик Ее из огненной стихииБыл в земные краски воплощен.Но из всех высоких откровений,Явленных искусством, – он одинУцелел в костре самосожженийПосреди обломков и руин.От мозаик, золота, надгробий,От всего, чем тот кичился век, –Ты ушла по водам синих рекВ Киев княжеских междоусобий.И с тех пор в часы народных бедОбраз Твой, над Русью вознесенный,В тьме веков указывал нам следИ в темнице – выход потаенный.Ты напутствовала пред концомРатников в сверканьи литургии…Страшная история РоссииВся прошла перед Твоим лицом.Не погром ли ведая Батыев –Степь в огне и разоренье сел –Ты, покинув обреченный Киев,Унесла великокняжий стол?И ушла с Андреем в Боголюбов,В прель и в глушь Владимирских лесов,В тесный мир сухих сосновых срубов,Под намет шатровых куполов.А когда Хромец Железный предалОкский край мечу и разорил,Кто в Москву ему прохода не далИ на Русь дороги заступил?От лесов, пустынь и побережийВсе к тебе за Русь молиться шли:Стража богатырских порубежий…Цепкие сбиратели земли…Здесь, в Успенском – в сердце стен Кремлевых,Умилясь на нежный облик Твой,Сколько глаз жестоких и суровыхУвлажнялось светлою слезой!Простирались старцы и черницы,Дымные сияли алтари,Ниц лежали кроткие царицы,Преклонялись хмурые цари…Черной смертью и кровавой битвойДевичья святилась пелена,Что осьмивековою молитвойВсей Руси в веках озарена.Но слепой народ в годину гневаОтдал сам ключи своих твердынь,И ушла Предстательница-ДеваИз своих поруганных святынь.70 А когда кумашные помостыПодняли перед церквами крик –Из-под риз и набожной коростыТы явила подлинный свой Лик:Светлый Лик Премудрости-Софии,Заскорузлый в скаредной Москве,А в грядущем – Лик самой России –Вопреки наветам и молве.Не дрожит от бронзового гудаДревний Кремль и не цветут цветы:В мире нет слепительнее чудаОткровенья вечной Красоты!Посыл – А. И. Анисимову
Верный страж и ревностный блюстительМатушки Владимирской, – тебе –Два ключа: златой – в Ее обитель,Ржавый – к нашей горестной судьбе.26 марта 1929КоктебельСтихотворения 1899–1931 годов, не вошедшие в авторские сборники
«Случайно брошенное слово…»
Случайно брошенное слово,Сухой цветок, письмо, портретИмеют силу вызвать сноваВоспоминанья прежних лет…3 апреля 1900Москва«Жизнь – бесконечное познание…»
Юность – только агония
Умирающего детства.
Жизнь – бесконечное познание…Возьми свой посох и иди! –…И я иду… и впередиПустыня… ночь… и звезд мерцание.‹1901›«На заре. Свежо и рано…»
На заре. Свежо и рано.Там вдали передо мноюДва столетние каштана,Обожженные грозою.Уж кудрявою листвоюНа одном покрылась рана…А другой в порыве мукиИскалеченные рукиПоднял с вечною угрозой –Побежденный, но могучий,В край, откуда идут грозы,Где в горах родятся тучи.И, чернея средь лазури,Божьим громом опаленный,Шлет свой вызов непреклонныйНовым грозам, новой буре.Над чернеющими пнямиСвежесрубленного лесаШепчут тонкие побегиЗеленеющих берез.А в лесу темно, как в храме,Елей темная завесаПахнет хвоей под ногами,И, как гроздья, среди лесаВсюду пятна птичьих звезд.И от карканья воронГул стоит со всех сторон,Как торжественный, спокойныйКолокольный мерный звон –Гулкий, стройныйи унылый…А над срубленными пнями,Как над братскою могилой,Тихо двигая ветвями,Им березы шелестят…«Мир уставшим… Мир усопшим», –Вместе с дальним гулом сосен,Наклоняясь, говорят…И им вторит издалека,Нарушая цепь их дум,Рокот вольного потока –Вечной Жизни бодрый шум.Думой новою объятый,Я стою… И мне слышныСловно дальние раскатыЧеловеческой волны…‹22 июля 1902 Неаполь›«Я – Вечный Жид. Мне люди – братья…»
Я – Вечный Жид. Мне люди – братья.Мне близки небо и земля.Благословенное проклятье!Благословенные поля!Туда – за грань, к пределам сказки!..Лучи, и песни, и цветы…В полях люблю я только краски,А в людях только бред мечты.И мир как море пред зарею,И я иду по лону вод,И подо мной и надо мноюТрепещет звездный небосвод…1902Париж«Весна…» Миллэ
В голосе слышно поющее пламя,Точно над миром запела гроза.Белые яблони сыплют цветами,В туче лиловой горит бирюза.Гром прокатился весеннею сказкой,Влажно дыханье земли молодой…Буйным порывом и властною ласкойЗвуки, как волны, вздымает прибой.1904ПарижТете Inconnue[25]
Во мне утренняя тишь девушки.Во мне молчанье непробужденной природы,Тайна цветка, еще не распустившегося.Я еще не знаю пола.Я вышла, как слепая жемчужина, из недр природы.Мои глаза еще никогда не раскрывались.Глубокие нити связывают меня с тайной,И я трепещу от дуновений радости и ужаса.Меч вожделения еще не рассек моей души.Я вся тайна. Я вся ужас. Я вся тишина.Я молчание.‹1904›«И с каждым мгновеньем, как ты отдалялась…»
И с каждым мгновеньем, как ты отдалялась,Всё медленней делались взмахи крыла…Знакомою дымкой душа застилалась,Знакомая сказка по векам плыла…И снова я видел опущенный локон,Мучительно тонкие пальцы руки;И чье-то окно среди тысячи окон,И пламенем тихим горят васильки……Я видел лицо твое близким и бледнымНа пурпурно-черном шуршащем ковре…Стволы-привиденья, и с гулом победнымВеликий и Вещий сходил по горе…И не было мыслей, ни слов, ни желаний,И не было граней меж «я» и «не я»,И рос нераздельный, вне снов и сознаний,Единый и цельный покой бытия…Сентябрь 1905Париж«Лежать в тюрьме лицом в пыли…»
Казнимый может при известных условиях считаться живым, провисев в петле не только минуты, но даже и часы. Современная же медицина не имеет еще надежных способов для определения момента наступления действительной смерти.
Проф. П. Минаков. Рус. Ведом. № 244Лежать в тюрьме лицом в пылиКровавой тушей, теплой, сильной…Не казнь страшна… не возглас «пли!»Не ощущенье петли мыльной.Нельзя отшедших в злую теньНи потревожить, ни обидеть.Но быть казнимым каждый день!И снова жить… и снова видеть…Переживя свою судьбу,Опять идти к крестам забытым,Лежать в осмоленном гробуС недоказненным, с недобитым.И каждый день и каждый часКипеть в бреду чужих мучений…Так дайте ж смерть! Избавьте насОт муки вечных возрождений!‹1905›«Город умственных похмелий…»
Город умственных похмелий,Город призраков и снов.Мир гудит на дне ущелийМежду глыбами домов.Там проходят миллиарды…Смутный гул шагов людскихК нам доносится в мансарды,Будит эхо в мастерских…В мир глядим с высоких гор мы,И, волнуясь и спеша,Шевелясь, родятся формыПод концом карандаша.Со сверкающей палитрыЛьется огненный поток.Солнца больше чтить не могЖрец Ормузда или Митры.Днем я нити солнца тку,Стих певучий тку ночами,Серый город я заткуРазноцветными лучами.По ночам спускаюсь внизВ человеческую муть я,Вижу черных крыш карниз,Неба мокрого лоскутья.Как большие пауки,Ветви тянутся из мрака,Камни жутко-глубокиОт дождливых бликов лака.‹1906 Париж›«Я здесь расту один, как пыльная агава…»
Я здесь расту один, как пыльная агава,На голых берегах, среди сожженных гор.Здесь моря вещего глаголящий просторИ одиночества змеиная отрава.А там, на севере, крылами плещет слава,Восходит древний бог на жертвенный костер,Там в дар ему несут кошницы легких Ор…Там льды Валерия, там солнца Вячеслава,Там брызнул Константин певучих саламандр,Там снежный хмель взрастил и розлил Александр,Там лидиин «Осел» мечтою осиянИ лаврами увит, там нежные ХаритыСплетают верески свирельной Маргариты…О мудрый Вячеслав, Χαιρη![26] – Максимильян.Апрель 1907Коктебель«Дубы нерослые подъемлют облак крон…»
Дубы нерослые подъемлют облак крон.Таятся в толще скал теснины, ниши, гроты,И дождь, и ветр, и зной следы глухой работыНа камне врезали. Источен горный склон,Расцвечен лишаем и мохом обрамлен,И стены высятся, как древние киоты:И чернь, и киноварь, и пятна позолоты,И лики стертые неведомых икон.‹1909 Коктебель›«Я не пойду в твой мир гонцом…»
Я не пойду в твой мир гонцом,Но расстелюсь кадильным дымом –В пустыне пред Твоим лицомПребуду в блеске нестерпимом.Я подавил свой подлый крик,Но я комок огня и праха.Так отврати ж свой гневный лик,Чтоб мне не умереть от страха…Сиянье пурпурных порфирРаскинь над славе предстоящим.…И кто-то в солнце заходящемБлагословляет темный мир.‹1910›«День молочко-сизый расцвел и замер;…»
День молочко-сизый расцвел и замер;Побелело море; целуя отмель,Всхлипывают волны; роняют брызгиКрылья тумана.Обнимает сердце покорность. Тихо…Мысли замирают. В саду маслинаПростирает ветви к слепому небуЖестом рабыни.‹22 февраля 1910 Коктебель›Надписи на книге
‹1›
Богаевскому
Киммериан печальная странаТебя в стенах Ардавды возрастила.Ее тоской навеки сожжена,Твоя душа в горах ее грустила,Лучами звезд и ветром крещена.7 марта 1910Феодосия‹2›
Алекс. Мих. Петровой
Тысячелетнего сердца семь раз воскресавшей АрдавдыВещий глухой перебой, вещая, слушаешь ты!6 марта 1910Феодосия‹3›
Сергею Маковскому
В городе шумном построил ты храм Аполлону Ликею,Я ж в Киммерии алтарь Горомедону воздвиг.7 марта 1910Феодосия«В полдень был в пустыне глас:…»
В полдень был в пустыне глас:«В этот часВстань, иди и всё забудь…Жгуч твой путь».Кто-то, светел и велик,Встал на миг.В полдень я подслушал сныТишины.Вестник огненных вестей,Без путейПрочь ушел я от жилищ,Наг и нищ.И среди земных равнинЯ один.Нет дорог и граней нет –Всюду свет.Нету в жизни ничегоМоего,Розлил в мире я, любя,Сам себя.Всё, что умерло в огне, –Всё во мне.Всё, что встало из огня, –Часть меня.Толща скал и влага вод –Всё живет.В каждой капле бытия –Всюду я.Влажный шар летит, блестя,Бог-Дитя.Пламя радостной игры –Все миры.9 апреля 1910«К Вам душа так радостно влекома…»
Марине Цветаевой
К Вам душа так радостно влекома!О, какая веет благодатьОт страниц «Вечернего альбома»!(Почему «альбом», а не «тетрадь»?)Почему скрывает чепчик черныйЧистый лоб, а на глазах очки?Я заметил только взгляд покорныйИ младенческий овал щеки,Детский рот и простоту движений,Связанность спокойно-скромных поз…В Вашей книге столько достижений…Кто же Вы? Простите мой вопрос.Я лежу сегодня: невралгия,Боль, как тихая виолончель…Ваших слов касания благиеИ в стихах крылатый взмах качельУбаюкивают боль… Скитальцы,Мы живем для трепета тоски…(Чьи прохладно-ласковые пальцыВ темноте мне трогают виски?)Ваша книга странно взволновала –В ней сокрытое обнажено,В ней страна, где всех путей начало,Но куда возврата не дано.Помню всё: рассвет, сиявший строго,Жажду сразу всех земных дорог,Всех путей… И было всё… так много!Как давно я перешел порог!Кто Вам дал такую ясность красок?Кто Вам дал такую точность слов?Смелость всё сказать: от детских ласокДо весенних новолунных снов?Ваша книга – это весть «оттуда»,Утренняя, благостная весть…Я давно уж не приемлю чуда,Но как сладко слышать: «Чудо – есть!»2 декабря 1910Москва‹Четверостишия›
1Как ночь души тиха, как жизни день ненастен.Терновый нимб на каждой голове.Я сном души истоку солнц причастен.Я смертью, как резцом, изваян в веществе.2Возьми весло, ладью отчаль,И пусть в ладье вас будет двое.Ах, безысходность и печальСопровождают всё земное.3Молчат поля, молясь о сжатом хлебе,Грустят вершины тополей и верб.И сердце ждет, угадывая в небеНевидный лунный серп.4Из края в новый край и от костра к коструИду я странником, без ‹веры›, без возврата.Я в каждой девушке предчувствую сестру,Но между юношей ищу напрасно брата.5Цветов развертывая свиток,Я понял сердца тайный крик:И пламя пурпурных гвоздик,И хрупкость белых маргариток.‹1911›«Я люблю тебя, тело мое…»
Я люблю тебя, тело мое –Оттиск четкий и верныйВсего, что было в веках.Не я лиВ долгих планетных кругахСоздал тебя?Ты летопись мира,Таинственный свиток,Иероглиф мирозданья,Преображенье погибших вселенных.Ты мое знамя,Ты то, что я спасСреди мировой гибелиОт безвозвратного небытия.В день СудаЯ подыму тебя из могилыИ поставлюПред ликом Господним:Суди, что я сделал!18 августа 1912«Радость! Радость! Спутница живая…»
Радость! Радость! Спутница живая,Мы идем с тобой рука с рукой,Песнями колдуя над землей,Каждым шагом жизнь осуществляя.В творческих страданьях бытияТы всегда со мной. В порыве воли,В снах любви и в жале чуткой болиТвой призыв угадываю я.Но в часы глухих успокоенийОтдыха, в минуты наслажденийЯ один и нет тебя со мной.Ты бежишь сомненья и ущерба.Но в минуты горечи страстнойТы цветешь, весенняя, как верба.‹1912›
