Пятая аллея

– Ты чо, тупая что ли? Что это, по—твоему, может быть?! – сказал он про себя.

Всякий раз, предвкушая половые акты, он нервничал – хотел, чтобы все было идеально. Но в большинстве случаев обязательно что-нибудь случалось.

– Да эт костер догорает, ерунда, у меня внутри тоже костер – сказал он, пытаясь как-то удержать равновесие балансирующей чаши ролевой игры на краю пропасти, хотя все уже прекрасно понимал – чаша летит вниз…

– Ты что, не потушил его? – с нотками паники сказала она.

– Чо ты паникуешь, как будто весь дом уже горит?!

– Я не паникую, а знаю о чем говорю, ночью ветер дунет, и раз, ты уже спишь в горящем доме, нах*й мне такое счастье!

– Бл*ть, да чо ты орешь – то сразу! Щас я выйду и потушу твой бл*дский костер!

– Он не мой! Ты его разжег, сам и должен был за ним следить!

– Нах*й….

4

Никита развернулся и вышел на веранду, по пути обязательно хотел хлопнуть дверью, показать свое недовольство, но поток воздуха, создаваемый движением двери в сторону косяка, не дал ей хлопнуть. Она лишь успела молниеносно разогнаться и плавно притормозить перед самым косяком.

– Мда, интересное наблюдение – подумал он, про себя проклиная этот долбанный шашлык!

– Вот неблагодарная мразь! Я для нее тут стараюсь, ху*чу этот е*аный шашлык битый час, а она дое*алась до этого костра. Загорится, бл*ть, весь дом, дура тупоголовая! – проговорил он чуть слышно сквозь зубы, сам себе внушая – я сказал это вслух, чтобы ты все слышала, а с другой стороны – я сказал это почти про себя, чтобы не раздувать скандал дальше.

5

Он просидел на веранде, сжирая себя от злости, пока в комнате не погасла свеча. Потом еще сидел и думал, потеряв счет времени – а зачем мне весь этот геморрой, щас заберу все деньги, закину шмотки в рюкзак да поеду в Симферополь на такси, а там – на поезд и домой, а ты потом затрахаешься объяснять собственнику арендуемого домика, каким образом собираешься с ним расплачиваться. А, да, еще я твой паспорт заберу, а нет – выкину в костер. Ты будешь мне звонить, а я возьму трубку и, как будто бы ничего и не случилось, скажу: «Да, привет, что-то случилось?». Да, сказать надо так, чтобы ты услышала в моем тоне ехидство, желание вот-вот заржать над тобой, от того, в какой ты жопе! И все благодаря мне. А по приезду домой, позвоню Тане и позову куда-нибудь, она давно по мне сохнет, да к тому же живет на съемной хате. Тогда звать никуда не буду, приду к ней с бутылочкой коньяка, иначе я ее просто не захочу, напьюсь и трахну ее. Наутро наверняка будет не самая приятная картина, да и пофиг, быстро оденусь и свалю, потом скажу, что совершенно забыл про встречу по работе или что-то в этом духе, она поверит, стопудово поверит. Она всегда мне верит…

Его голова вдруг стала тяжелой как наковальня, да и по количеству ударов нанесенных молотом панических истерик Маши, она действительно была наковальней. Перед глазами начали возникать странные картины, люди из разных мест вдруг встретились на каком-то лугу около озера, тут же возникла картина моря, в котором плещется Маша и улыбается ему… Никита уснул. Уснул прямо на диване на веранде.

6

Проснулся он среди ночи и побрел в комнату в полуобмороке. Спина ныла, шея дико болела. Он уже ненавидел Машу только за то, что из-за нее пришлось уснуть полусидя на этом долбанном диване. Глаза быстро привыкли к кромешной тьме, и он не стал включать свет, хотя рука так и чесалась.

– Если вспыхнет свет, то глазам будет больно, больно из-за нее, ну уж нет!

Он дошел до разложенного дивана. Маша уже спала.

– Как с гуся вода, – он хотел крикнуть, но произнес громко лишь «Как», остальную часть сдавлено пробормотал.

Маша крепко спала и ничего не услышала. Можно было выстрелить рядом с ней, а она все равно бы не проснулась. Никита переполз через нее, несколько раз пихнув, и улегся ближе к стене. Он лежал и смотрел в потолок. Мысли в голове беспорядочно кружились. Он не заметил, как уснул.

7

На следующее утро он проснулся от звуков радио, доносящихся из душевой кабины, открыл глаза и первое, что почувствовал – жажду. Во рту как будто все склеилось, он вскочил с постели и, просыпаясь на ходу, пошел на кухню. Взял пятилитровую бутыль и начал жадно пить прямо из горлышка. Вода лилась по подбородку и на полуначала образовываться лужа. Как будто его беспокоило недержание. По телу пробежала дрожь, его передернуло. Колющий импульс из области паха послал мозгу сигнал о необходимости посетить туалет. Как назло, унитаз был в одной комнате с душевой кабиной. Он подумал, что писать при Маше унизительно. Он вспомнил, как старшеклассники в школьной столовой ударили снизу по его тарелке с салатом, а потом сказали: «Какая жалость, ну чтож, жри с пола». При этом все его одноклассники заржали, как будто они на его месте тут же бы дали в морду этим верзилам. Это колючее чувство напомнило о его былой трусости и беспомощности. Но теперь он стал другим. По крайней мере, так считал.

Он приспустил трусы, поднялся на цыпочки, одной рукой открыл холодную воду, а другой пытался контролировать свой напор, чтобы не забрызгать все вокруг.

– Фуф, какое облегчение, словно гора с плеч, жизнь прекрасна – подумал он, опуская плечи и натягивая трусы.

В животе заурчало, и внутри чья-то рука сдавила желудок. Аромат копченой рыбы все еще стоял в доме, есть от него хотелось еще сильнее. Гриль-решетка с остатками рыбы все так и стояла на столе на веранде. Холодная, но, с голодухи, невероятно вкусная. Два кусочка. Он достал из шкафа нарезанный фито-хлеб, снова взял с пола бутыль и резко поднял дно. Цунами устремилось к горлышку и вырвалось наружу. Лишь одна треть попала туда куда надо, остальная расплескалась. Его ступни с грязными разводами почувствовали небольшой потоп. Он приподнял одну, и посмотрел так, как будто к ней прилипла жвачка. Разлившаяся вода превратилась в светло-коричневое болото. На секунду он вспомнил, как Маша настоятельно рекомендовала ему помыть ноги, а в ответ он сказал ей – окей, – лишь бы она отстала от него, и больше не указывала, что ему делать.

8

Маша вышла из душевой кабины, на голове у нее было полотенце, завернутое в тюрбан, белая футболка с Микки-Маусом, натянута на округлую грудь так, что казалось, вот-вот лопнет, и ярко-красные трусики.

– Это что?! – выражение лица в тот момент у нее было не самое приятное.

– Что опять не то?

– Мудак…

Она махнула на него рукой, как на безнадежного, непроходимого тупицу, и прошла в комнату. Никита вскипел. Он метнулся за ней в комнату, оставляя коричневые следы на светло – сером линолеуме. Развернул за плечо и резко подался головой вперед, как будто хотел разбить ей лицо своим лбом.

– Чо те опять не нравится, я с тобой разговариваю! – завопил он не своим глубинным, чуть охрипшим голосом.

Он сжимал ее хрупкое плечо, осознавая, что при желании может переломить ей ключицу большим пальцем.

– Отпусти, больно —она оглянулась, как будто ожидая, что кто-нибудь обязательно вступится за нее.

– Чо вылупилась?! Я тебе вопрос задал – Ч Т О ОП Я Т ЬН Е Т О? – отчеканил он по слогам. Если кариес бы был развит сильнее в его полости рта, то у него точно бы сломались зубы, ведь он сжимал их со зверской силой.

– Я тебе сказала, отпусти, больно! – повторила она и вырвала плечо, – чо, е*нуть хочешь? Дак давай! Мой папа тебе потом очко на глаза натянет!

От этих слов Никита просто рассвирепел. Непонятно, что его остановило в тот момент, он едва удержался, чтобы не сломать ей челюсть одним ударом. Может действительно испугался ее отца, а может, ему стало ее жаль, и он расценивал эти слова как крик отчаяния, потому что она ощущала в тот момент, по его мнению, свою беспомощность. Тем не менее, он схватил ее за руку чуть ниже плеча и потащил на веранду.

– Пусти меня, урод! Я щас отцу позвоню! – охрипшим голосом орала она, как будто ее режут.

От этих резких пронзительных звуков Никита взбесился еще сильнее. Его ушные перепонки как будто кто-то резал тупой бритвой. Все-таки она вырвалась и убежала в комнату со словами: «Сдохни ублюдок, я тебя ненавижу!». Перемешивая в голове приступы истерики, слез и ненависти, она села в самый дальний угол дивана, поджала колени к груди и начала судорожно натягивать одеяло.

Никита развернулся и пошел к выходу. В глубине своего воспаленного сознания он понимал, или уже знал из опыта подобных сцен, что лучше убраться, а то нервы не выдержат и он просто пришибетее. Ударит с такой силой, что ее голова отлетит, как от соломенного чучела.

Он захлопнул входную дверь так сильно, что казалось, дверная коробка выпадет из проема, но лишь небольшие кусочки штукатурки упали на линолеум.

9

Ну, давай, хоть какой-нибудь тупоголовый сосед, постучи в калитку и я тут же подойду! Только не надейся, что я буду изображать воспитанного молодого человека, я резко ударю, сразу, одновременно, двумя руками по ушам, так резко как сверкает молния, затем схвачу за волосы, чуть подамся назад и рывком на себя потяну твою башку навстречу своему колену. О да! Кочан капусты, анет – арбуз разбивается об стену!

Все разрывалось внутри, энергии было столько, что казалось можно сжать пружину от тепловоза. Никита взял обгоревшее полено из костра и метнул его с оглушительным воплем в стену забора. Полено разлетелось на мелкие кусочки, оставив на светло-желтомсвеже-оштукатуренном каменном заборечерную угольную вспышку.

– Вот дерьмо, как теперь это чистить?! Все из-за тебя, долбаная сука! – заорал он, толи от злости на нее, толи на себя.

В момент броска палено как будто высосало всю энергию из его тела, сердце стучало в голове – поганое ощущение. В глазах стали появляться темные бесформенные облака, совместно с сине-зелеными малюсенькими звездочками, закружилась голова.

– Так дальше нельзя, надо что-то решать, а то я весь дом переколочу, а ты этого сто процентов не стоишь! Тварь! Скандальная, тупая, истеричнаяидиотка!

Следующий всплеск ярости подкатывал к горлу. Никита развернулся и пошел к дому. Пока спокойно и размеренно. Он представлял тетиву лука, которая, медленно натягиваясь, приобретает мощь, с которой вылетит стрела. Только мишенью станет физиономия Маши.