Вольнодумцы

– Ты примерно представляешь себе, что с вами будет, если вас накроют? – Он наконец произнёс то, что долго вынашивал. – Или ты не в себе?

– Ты ведёшь себя так, будто ты мой папа, – зло отреагировала Майя.

– Ты слышала что-нибудь о пытках?

– Не знала, что ты такой трус. Может быть, ты не за меня, а за себя боишься? Ты ведь теперь наш сообщник. – Она зло рассмеялась.

Артём с досады сплюнул на асфальт:

– Просто поразительно! Ты же умная девушка. А несёшь чушь.

– Естественно, я умная. А чушь несёшь ты.

Майя прошла несколько шагов, не оборачиваясь, потом всё же оглянулась:

– Пойдём! Без тебя нас в библиотеку не пустят. Я умная. Хочешь поссоритьcя? Давай оставим на потом.

Мясницкая улица недомогала от обилия машин. Окна изысканных домов с сожалением рассматривали то, что творилось под ними.

Она быстро, не оглядываясь, пошла по улице.

Он вскоре догнал её.

Майя оживилась:

– Хорошо бы кофе.

Они зашли.

Девушка попросила большой латте. Артём купил ей напиток и, пока нёс, едва не пролил. Видимо, особым шиком для местных продавцов считалось налить «с горкой». «Какая бессмыслица!» – расстроился Артём.

Они сели напротив друг друга, хотя обычно в кафе и ресторанах садились рядом.

– Я вижу, что есть необходимость кое-что прояснить между нами. – Это Майя умела хорошо: взять инициативу в свои руки и, никого и ничего не жалея, высказаться. – Ты не в состоянии скрыть отношение к тому, что в последнее время тебе открылось. Я имею в виду наше общество, наши планы, чаяния.

– Не то чтобы…

– Не перебивай. Понимаю, что мы раньше никогда этого не обсуждали. Когда мы только познакомились, я полагала, что рано. И вот, когда мы теперь близки окончательно, целиком, как мне казалось, доверяем друг другу, я решила, что ты примешь меня такой как есть, будешь уважать то, что для меня важно. Похоже, я ошиблась. Ты капризничаешь… Это горько…

Пауза повисла. Никому б никогда не пришло в голову назвать её мхатовской.

– Я беспокоюсь за тебя. – Артём не собирался уступать. – Я уже говорил, что, если вас поймают, не пожалеют. Сломают жизнь. Это стоит того?

– Это низко.

– Что? Беспокоиться?

– Скрывать за заботой свою… своё малодушие.

– Хотела сказать, трусость?

– Да. Но не сказала. Эти люди, которые через час соберутся у тебя в библиотеке, – они для меня сейчас всё, ты слышишь? Без этого моя жизнь ничего не стоит. Если ты спросишь, кого я выберу – тебя или их?.. – Глаза Майи застыли.

– Я не спрошу. – Артём отвел взгляд.

Майя замолчала. Она разглядывала Артёма так, будто не видела его никогда. Сначала осмотрела лоб, большой и почти без морщин, если морщины и были, то малозаметные, тёмные волосы, чуть завивающиеся на концах, губы, довольно пухлые, никогда не сухие.

– Это значит, мы расстаёмся? – Майя взяла кружку, поднесла ко рту, но пить не стала, поставила назад.

– Это значит, мы идём в библиотеку.

Он улыбнулся широко, как она любила.

* * *

Его отсутствие на службе ни у кого не вызовет вопросов – так размышлял Крючков. Сына и невестку он, конечно, встречать не поедет. Как-нибудь сами… Есть дела поважнее. Он стремился в УВД Раменки. До этого сделал звонок и спросил капитана Багрова. Выслушав ответ, отсоединился.

Начальник УВД, старый приятель генерала полковник Ершов, не удивился его приезду:

– Я тебя ещё вчера ждал. Извини. Но я не знаю, чем тебе помочь. Дело у вас. В ГСУ. У нас всё забрали.

– Я не за этим.

Они, хоть и давно не виделись, обходились без церемоний. Ершов не изображал чинопочитание.

– Слушаю тебя.

– Меня интересует твои опера, Багров и Соловьёв. – Начальник ГСУ присел возле длинного стола.

– Позвать? – Ершов нахмурился.

– Нет. Что ты о них думаешь?

– Претензий к ним нет.

У Крючкова зазвонил мобильник. Генерал Родионов.

– Паша! Как ты? Держишься?

– Спасибо, товарищ генерал-лейтенант.

– Как идёт следствие?

– Бригадой руководит полковник Елисеев. Мне сейчас не до этого, как ты понимаешь. Сегодня прилетают родители Вики.

– Хорошо. Я свяжусь с Елисеевым. Помогу тебе. Министр просил передать, чтоб твои люди обращались по любому вопросу, касающемуся этого дела.

– Спасибо министру передай, – единственное, что смог вымолвить Павел Сергеевич.