«Старое зеркало».

Спорили до самого «ведьминого дома» пока Володька не предложил читать считалку, на кого выпадет жребий, тот и будет смотреть за ведьмой, независимо от рук, ног, и глаз. Мы, конечно, пофыркали, но так было честно и справедливо. Мы выстроились кругом, и Володька начал считать, при каждом слове упираясь пальцем в кого-нибудь из нас;

«Вышел месяц из тумана

вынул ножик из кармана,

буду резать, буду бить,

все равно тебе ходить.

И его палец уперся в Дениску.

–Выходи!

Он тут же вышел из круга.

«Вышел месяц из тумана

вынул ножик из кармана,

буду резать, буду бить,

все равно тебе ходить.

И его палец уперся в Сережку.

–Выходи!

Сережка облегченно вздохнул и вышел из круга.

Считалка прошла еще два круга, пока в сильно уменьшившемся кругу остались Я и Володька.

«Вышел месяц из тумана

вынул ножик из кармана,

буду резать, буду бить,

все равно тебе ходить.

И палец уперся в него самого.

Меня это не радовало, но всё было честно.

Мне ни чего не оставалось, как направился кустам шиповника и затаился возле забора. Но как нарочно за ними нечего током не было видно, и я осторожно перелез через забор, где кусты были по выше, и затаился среди куста просматривая сразу и старухино крыльцо и край яблони который виднелся из-за угла старухиного дома, к которой уже подкрались друзья.

Только они начали трясти яблоню, как из двери выскочила разъяренная старуха, с ведром воды и с криком; «ах вы окаянные» побежала к яблоне.

«Шухер Ведьма!!!» заорал я, что было сил, и бросился бежать, заметив краем глаза, как ребята прыснули в разные стороны.

А куст шиповника словно ожил, и начал путаться в ногах, оплетая ветвями руки и ноги, впиваясь своими щипами в одежду и кожу не пуская меня к забору.

Я, изо всех сил продираясь через кусты шиповника, уже вскочил на нижнюю перекладину и стал перелезать через шаткий деревянный забор, когда обжигающий холодный душ обрушился на меня откуда-то сверху. Нога соскользнула с намокшей перекладины, и я рухнул обратно в старухин двор, мгновенно оказавшийся в таких же мокрых и цепких объятиях шиповника.

Старуха страшно ругалась, в правду что ведьма, и прежде чем я успел подняться на ноги, почувствовал, как меня схватили сильные костлявые руки, и с такой силищей выдернули меня из кустов, и поставил на ноги, что у меня даже круги перед глазами поплыли.

Сердце в ужасе начало бешено колотится, так, что мне казалось, закладывает уши, ноги потеряли прочность и не слушались, подгибаясь прямо подомной. Перед глазами поплыли жуткие картины из рассказов; «о секретной комнате, в которой по стенам висят всякие топоры, ножи, и косы, где убивают маленьких детей, рубят их на кусочки, а потом эти кусочки разбрасывают по парку для бродячих собак или закапывают под одной единственной яблоней прямо во дворе старухи ведьмы».

В тот момент я готов был, провалится сквозь землю. Стать мгновенно невидимкой и убежать от ведьмы, но её рука продолжала крепко держать меня за шиворот, а правое ухо отозвалось страшной болью. Из глаз брызнули слезы, не-то что бы от боли, сколько от жуткой обиды, что он так глупо попался в старухины лапы.

А старуха продолжала ругаться, сопровождая каждое слово болезненным рывком за ухо.

Плененный таким образом я не знал, что же мне делать?

Все мои мольбы оставались без ответа; « Что, просите меня, пожалуйста, что я больше так не буду!» тоже на неё впечатления не произвели, вырваться я не мог, и плюс ко всему я страшно боялся, что она меня здесь заколдует. Или превратит в деревянный столб или в очередной куст шиповника и оставит сидеть здесь и ловить невезучих мальчишек.

Но на улице она меня ни во что, превращать не стала. Она просто держала меня за воротник куртки и тащила к своему крыльцу, ругаясь и грозя, «что она со мной сделает за моё хулиганство! что переловит всех моих друзей! А так же сварит из нас суп! или порубит в рагу на свой вкус».

После того как одно ухо уже пульсировало от жуткой боли, она схватила меня за второе и теперь у меня болели оба уха.

Я попытался вырваться из её цепких костлявых рук, но только еще больше причинял себе боль, буквально ощущая, как отрывается мое собственное ухо.

Старуха продолжала ругаться всякими нехорошими словами, а я без шанса на свободу поплёлся за ней, готовясь к худшему.

А она просто отвела меня в дом закрыла на ключ входную дверь, посадила на скамью, грозно рявкнув; «сидеть! Шевельнешься! Я не знаю, что с тобой сделаю!», спрятала куда-то ключ, и зло добавила; «Пока твоя Мать не придет, не выпущу».

Слезы лились ручьем, а в душе все дрожало от страха и обиды, на куст шиповника, на мокрый забор, на злую колдунью и на свою неуклюжесть.

И на этого дурака Сережку, который втянул меня в эту дурацкую историю со старухой, не он же в плен попал, а сбежал, даже не попытался помочь выбраться из этого дурацкого огорода или освободить его от гнусных лап этой ведьмы.

В мыслях все перемешалось, и только в душе осталась тоска, обреченность и жуткий страх, вызывающий потоки слез, струившиеся по щекам и крупными каплями падавшие на рукава куртки, штаны и мятый воротник.

Я с ужасом представлял, как она начнет что-нибудь бормотать, и начнет превращать меня в лягушку или еще в какое-нибудь лесное чудище, а то и вовсе отдаст рогатым бесам и чертям на съедение, или сама съест. Для меня это равным счетом ничего ни меняло.

Я утирал слезы, когда в носу защекотало от легкого слегка сладковатого пирожкового аромата.

Старуха, походив из угла в угол бессчетное количество раз, вдруг всплеснула руками и поспешила к газовой плитке и, открыла духовку, в комнату ворвался одурманивающий аромат сладких пирожков.

Похлопотав у плиты, она посмотрела на меня уже не злым, а оценивающим взглядом, и смотрела то на духовку газовой плиты, то на меня словно сравнивая мои размеры с объем духовки.

У меня от ужаса даже сердце перестало биться. Я смотрел на раскрытую пасть духовки твердо, решив, что «я туда не полезу, чего бы мне это ни стоило. Буду упираться как Иван Вдовий сын из сказки «Морозко» всеми доступными способами».

Одновременно ища глазами куда бежать или где можно от неё спрятаться, если она захочет меня запечь в духовке.

–Не-е-енадоме-е-еняе-есть! Я-я-а бо-ольше-е не-ебу-у-уду-у! – протянул Я, стараясь отодвинуться от старухи как можно дальше, если вдруг она меня захочет запихать, в духовку газовой плитки, и сделать из меня рагу.

Но вместо этого старуха так громко рассмеялась, что я даже растерялся. Её смех был беззлобным и даже весёлым.

Страх сковывавший меня постепенно начал отпускать, но я все еще опасливо косился в её сторону, кто её знает, что у неё там на уме. Сейчас смеётся, а потом как схватит, и запихнет на жаркое.