Десять
– Да, Сергей, дома, сейчас минутку, я его позову, – неторопливо и спокойно ответила мама.
– Да.
– Это «Трамвай «Желание»?
– Да, – голос сразу изменился, стал каким-то нежным и ласковым, – чего не спишь?
– А мы уже на ты?
– М-м-м… да вроде нет, но… как-то захотелось сказать тебе «ты».
– Ладно. Что по поводу парка?
– Конечно, давай завтра после обеда.
– Давай, а как же твой трамвай?
– У меня смена два дня через два.
– Значит два дня у нас есть?
– Почему, ты же будешь по-прежнему ездить в университет, как я понял? Значит, будем видеться.
– М-м-м, какой ты сообразительный! Ладно, я просто проверила телефон. А у мамы голос приятный.
– Да, она зовёт тебя в гости завтра, если сможешь. Она… у меня в роддоме работает. А послезавтра я предлагаю…
– Где работает?
– В роддоме!
У Марии задрожали руки. Ответ был найден.
Он сам пришёл к ней в гости.
К ней в дом. Этот ответ. И думать больше было нечего.
– Сергей, давай не будем мечтать о послезавтра. Давай будем думать только о завтрашнем дне. Хорошо? Завтра идём в парк, а вечером будем пить чай у твоей мамы.
– Идёт.
– Ну, тогда пока.
– Пока.
Она отключила телефон. Остатки чая были слишком сладкие, сахар не до конца растворился в чашке. Мария включила торшер, легла на аккуратно застеленную кровать, подняла подушку и взяла с тумбочки книгу. Впервые за последнюю неделю она читала с упоением, забыв на несколько часов о тех событиях, которые так взволновали её.
9.
Это был четверг.
– Да, сегодня четверг, прошла ровно неделя с того момента, – вспоминала она свои ощущения, результаты теста и всю эту трудную, серую, страшную неделю переживаний. – Сегодня четверг, и я иду в парк. Иду в парк, и не одна! – Вспоминала она вчерашний день и ясные, весёлые глаза водителя трамвая, Сергея.
– Да, я иду гулять в парк! Мы идём гулять в парк! – Представляла она.
Поднявшись с кровати, она увидела, как из-за тёмных, густых штор на подоконник пробивается яркий луч солнца, свежего, утреннего, молочного солнца, этот луч бьёт на подоконник, отражаясь от него, ударяет в стену и освещает немного, совсем немного… но это солнце!
Долгожданное солнце!
Мария бросилась навстречу окну, распахнула шторы… и солнце в один миг просто ослепило глаза, – оно настолько яркое, оно настолько теплое… – Мария на секунду закрыла глаза, отвернулась, затем снова повернулась к солнцу, приоткрывая и шторы и занавески, раскрыла окно настежь, – в комнату ворвался свежий, прохладный ветер с каким-то особым, вкусным и терпким запахом.
– Как же хорошо… – вчерашние, позавчерашние мысли уже не лежали тяжёлым грузом на плечах. Они куда-то делись, ушли за горизонт и больше не предъявляли своих требований, больше не «пилили» сознание, не заставляли думать о том, чего не хотелось делать. Никогда не хотелось делать.
Мария быстро оделась, наскоро сварила молочную кашу, согрела чай, съела всё с аппетитом, затем закрутилась в домашних хозяйственных хлопотах: сложила бельё, убралась в ванной и остановилась лишь тогда, когда в её руках оказалось… полотенце. Это было маленькое детское полотенце, с изображением какой-то русалки. Мария остановилась, долго смотрела на него, затем прижав его к себе, бережно сложила и убрала. О чём она думала в этот момент? Трудно сказать, но обрывки мыслей, которые она успела почувствовать, говорили ей о том, что она сильно изменилась за эту неделю. Очень сильно изменилась. Что послужило причиной? Она не знала. Она лишь думала про себя, что теперь ей нужно держать себя в руках, не распускаться, отказаться от некоторых привычек, от которых и так нужно было давно отказаться. Теперь ей казалось, что её организм перестраивается, звуки, запахи и ощущения – всё менялось, всё готовилось к чему-то высокому, важному, нужному.
«Теперь, – думала она, – мне нужно готовиться к Этому».
«К чему? – вопрошал её внутренний голос, который уже был согласен.
«Чтобы подарить жизнь», – отвечала она сама себе.
Через два часа Сергей и Мария уже шли в сторону парка. День был солнечный, дождь, который так отравлял её жизнь на протяжении недели, наконец-то закончился, и почти не оставил следов после себя, – асфальт местами был совершенно сухой и казалось, что ещё не конец октября, а лишь начало сентября, – было тепло и сухо. Пройдя по нескольким аллеям, они свернули на центральную улицу парка, и Маша была поражена тем, сколько молодых мамочек гуляли тут с колясками и детьми. Казалось, что на проспект в парке выехал целый детский сад с родителями!
«Вот где все дети, оказывается, – подумала она, вспоминая тот элитный двор, рядом с домом матери, – все дети гуляют в парке!»
Этот бесхитростный вывод не только рассмешил её, но и растопил лёд сомнений и тревог, который замерзал в её душе на протяжении недели. Теперь она не сомневалась в том, что сделала правильный выбор, даже несмотря на то, что рядом с ней шёл человек, которого она видела всего второй день.
– Пусть будет так, как есть. Пусть Он будет. Пусть будет этот… этот… мой ребёнок, раз он захотел появиться на свет, он должен появиться! И я не в силах забрать у него жизнь. Не в си-лах, – думала она и крепче от этого сжимала руку Сергея.
Тот не упорствовал, лишь краем глаза смотрел на счастливую молодую будущую маму, и представлял себе… уж что он там представлял себе, неизвестно, но его глаза делились с Машей каким-то счастьем, которое, наверное, было ещё далеко впереди.
Они прошли парк, вышли к пустырю на окраине и пошли по заросшим тропинкам, занесёнными вялой листвой.
– А здесь когда-то был храм, – сказал Сергей, показывая вперёд.
Маша вопросительно посмотрела на него, а он продолжал:
– Во-о-он там когда-то были стены крепости, а вот тут, прямо на этом месте, стоял большой храм с колокольней. Он назывался Преображенским собором. В годы революции сломали крепость, и храм взорвали… вот теперь, если присмотреться, – он попытался раздвинуть листву под ногами и нащупал лишь каменное основание, – здесь каменный пол остался. Вот он, прямо под ногами. А вот тут, – он показал рукой куда-то дальше, был алтарь, где и совершалась Божественная Литургия. Вот тут видимо, был иконостас… – он провел рукой невидимую линию. Можешь себе представить, что над нами огромный купол храма, с росписью, весь в золоте…. А? – он посмотрел на Марию. Та, крепко сжимая руку Сергея, запрокинула голову и смотрела вверх, качая головой в ответ.
– Да, представить себе трудно, но это когда-то было. И тут, прямо над нами, под самым куполом было изображение Бога, Спасителя нашего. Я вот прямо, как будто бы вижу, как Он смотрит на нас, – Сергей запрокинул голову и смотрел в чистое небо. На небе в этот момент не было ни одного облачка. – Видишь?
Они прошли до самой реки, где уже заканчивался парк и начиналась набережная, прошли по холодному граниту, постояли, вдыхая свежий речной воздух. Река словно разговаривала с ними необыкновенным дыханием: от неё исходил лёгкий, воздушный парок, который тут же сносил хлёсткий осенний ветер.
– А откуда ты знаешь о храме, об… иконостасе? Ты ходишь в церковь? – спросила Мария.
– Да, хожу. Но бывает, что смена попадает на время службы, и… – он поморщился. – Знаешь, важно не забывать об этом, важно понимать, что не ты нужен там, – он показал на то место, где они стояли, вспоминая исторический храм, важно понимать, что это т е б е нужен храм. Помнишь, мы с тобой говорили вчера о «Трамвае «Желание»? Там, в фильме очень ярко было сказано о том, что груз прошлого может задавить человека, если это прошлое всё время теребить, вспоминать, сожалеть и переживать. Прошлое нужно отпускать, – он посмотрел в её глаза, – отпускать через раскаяние. Раскаялся в том, что было и отпустил от себя, никому не давая повода возвращаться в это.
– Какой ты… интересный, – улыбаясь, вздохнула Маша, но вздох её был настолько глубоким, что Сергей почувствовал некоторое содрогание в ее руке. – А я вот не умею раскаиваться…– сказала она тихо. – В любви мне не очень везло…– совсем тихо, еле слышно произнесла она, как будто больше для себя самой.
– Знаешь, о любви говорить не стоит, – ответил еле слышно Сергей, – любовь – это дела, а не слова. – Я не очень люблю говорить об этом.
Солнечный день продолжался, он заливал своим ярким, тёплым светом весь мир и этот парк, где они гуляли до самого вечера, наслаждаясь уютной тишиной, иногда взрываемой детским смехом, поздней осенней прохладой, подгоняемой ветерком с реки. Их руки в этот день были вместе, а сердца ещё только учились понимать друг друга.
«Может быть, это Он, – думала Маша. – Но кто знает, он ведь такой… Чудик. Теперь, когда я беременна, мне уже нельзя волноваться, поэтому пусть Он будет рядом, пусть мне с ним будет спокойно. Да?» – словно бы спрашивая кого-то, Маша подняла голову к небу.
История седьмая
ЗАБЛУДИЛСЯ…
«Не прелюбодействуй».
(Исход 20:14)
1.
Такое… Сергею приснилось впервые.
Огромная площадь была уставлена столами с большими яркими блюдами и пузатыми бутылками с мутной жидкостью; среди столов бродили празднично одетые люди в костюмах и смешных колпаках; слышался какой-то неестественный смех и визгливые песни. За столами кричали тосты, поздравления; кто-то обнимался, громко выкрикивая и хлопая в ладоши. Где-то позади столов была смонтирована сцена, на которой плясали ярко-красные и жёлто-ядовитые костюмы, – но не было видно, кто именно плясал. Били в барабаны, над площадью густо лилась музыка, взрывались фейерверки, тут же шкворчали скороводки, плескаясь маслом, – всё плясало, гуляло, и торжествовало. Блюда отливали жиром в лучах солнца, золотые трубы отражали невыносимо яркий свет, лица присутствующих исполнялись важностью, глаза наливались лиловой медью, щёки многих дам пылали, а мужчины настойчиво заламывали им руки и куда-то вели…
А барабан всё стучал и стучал.
Что-то было в этой картине нечеловеческое.
Дикое и страшное.
Пробираясь сквозь столы, Сергей почувствовал, как несколько рук дружески бьют его по плечам, – мол, давай к нам! Кто-то пытался обнять его, что-то жарко шепча на ухо. Сергей, вырываясь, двигался к сцене, – что-то подсказывало ему, что там, на сцене, ему кто-то был нужен. Музыка всё громче, приставания звучат всё чаще и настырнее.
Краем глаза обернувшись назад, Сергей вздрогнул, – столов уже не было. Не было и людей, но крики и возгласы ещё шумели над площадью.
– Где я? – мучился он единственным вопросом.
– Ту-тум, ту-тум! – диким, корявым и нечеловеческим эхом отозвалась площадь.
Пробравшись к сцене, он вдруг сообразил, что всё увиденное есть некая иллюзия – площадь превратилась в поле, густо заросшее серой, выжженной солнцем травой; сцена вывернулась наизнанку и превратилась в густой лес. Там, где ещё минуту назад он видел красивых барышень в смешных чёрно-белых колпаках, – березовый лес и кустарник, заросший, непроходимый.
– Где я? – он снова пытался понять происходящее.
Ему в ответ, где-то за лесом, протяжно отозвался длинным гудком скорый поезд, отстукивающий монотонный ритмический рисунок, словно далекие праздничные барабаны. Лес не пускал его, затягивая мрачными колючими кустами и высокой травой… Ему казалось, что только поезд является чем-то реальным в этой картинке, которая стояла в его воспалённом мозгу.
Ему казалось, что это наваждение. Что это – сон.
Куда идти? Зачем он здесь, почему?
Он уже не мог вспомнить детали нынешнего дня и не мог вспомнить, как оказался здесь. Острые колючие ветви деревьев сгибаются, натягиваются перед ним, а затем больно ударяют по плечам, по голове. А ещё минуту назад его мягко трогали за плечи какие-то весёлые люди.
Он пробирается к единственному светлому пятну, которое мелькает вдалеке. Звук поезда то приближается, то удаляется – Сергей не может понять, почему поезд никак не проедет?
Почему он едет так долго?
Ветка в очередной раз бьёт его прямо по лицу.
Больно.
Через секунду удар повторяется – в этот раз удар пришёлся ниже пояса. Ещё удар. Ещё.
От боли и отчаянья Сергей начал куда-то проваливаться.
И… проснулся.
На лбу холодный пот. Модный пиджак сильно помят, телефон на полу. Сергей очнулся, словно проспал половину ночи, хотя, судя по уходящему в ночь закату, не прошло ещё и нескольких часов с момента отправления поезда из Киева.
– Ну, приснится же такое, – он сел на кровати спального купе, задумавшись и медленно отходя ото сна. Посидев и успокоившись, он поднял телефон, подвинул стакан с чаем на середину стола. На столе лежали ещё свежие бутерброды, наспех схваченные им в киевском кафе. Было прохладно, окно было чуть приоткрыто, и свежий ветер то и дело выхватывал густой запах полей и травы.
– Ну, приснится… – не унимался Сергей. Он вытащил из коробки с подарками уже открытую бутылку коньяка и налил вторую порцию в маленькую рюмку.
– Дай Бог доехать домой, – подумал он и выпил. – Теперь и спать не захочется… Почитать что ли?
«Ту-тум, ту-тум»… «Зачем, зачем»… «Куда, куда»…
Какие не подставляй слова, звук поезда всегда одинаков. Монотонный и однообразный, неприятный, какой-то пустой, отдающий звоном в ушах. Этот звук был таким… липким, словно наклейка, которая вместо бумаги, приклеивается к пальцам. Не отдерёшь…
Звук поезда всегда усыплял Сергея, из-за этого он не любил ездить поездами. Всегда просил у своего секретаря покупать билеты на самолёт, – успеваешь за день провести все намеченные встречи, сделать все дела, перекусить, сесть в самолёт, прилететь, еще немного выпить и перекусить в дороге – и ты уже дома, в мягком кресле. А поезд – это бестолково проведённая ночь: ни нормального отдыха, ни нормального сна, минимум удобств, и как правило, нежелательные и болтливые попутчики.
Этих железнодорожных попутчиков он особенно не любил.
Но в этот раз – был спальный вагон, поэтому Сергей не сильно расстроился, а когда распахнул двери купе перед самым отправлением поезда, обрадовался вдвойне: в купе предстояло ехать одному.
Книга была неинтересная. Сергей отодвинул занавеску и стал смотреть в окно. Начинало темнеть, пейзаж уже был почти неразличим. Солнце давно село за горизонт и лишь напоминало о себе красным заревом где-то далеко за лесом.
Открыв дверь купе, чтобы немного размяться и пройтись, он наткнулся на заспанного проводника вагона. Тот посмотрел устало и жалобно, словно о чём-то хотел попросить.
– Вот как раз единственное свободное место в этом вагоне, – проводник вяло подтолкнул к Сергею девушку в толстом пуховике с большой сумкой наперевес.
– Э… командир, это вроде как спальный вагон… Типа very important person… Чего ко мне-то?
– А я что буду сейчас по всему поезду места искать? Спальный, не спальный – до Москвы как раз семь часов сна осталось – проводник практически втолкнул девушку в купе и быстро ушёл.
– Вы извините, – девушка опустилась на свободное место, поставила рядом с собой сумку и открыла длинную шумную молнию, – у меня тут коньячок для вас есть. Как раз для «very important»!
– А, о, «Реми Мартин» – it`s very good! – Сергей поймал себя на мысли, что уже «заиграл роль» богатого и успешного, знающего язык, умеющего вот так, просто, резануть английским прямо в купе среди русских бескрайних полей. – Располагайтесь! – Он устало улыбнулся, вышел из купе и закрыл за собой дверь.
Вернувшись спустя несколько минут в купе, он застал уже другую девушку – та «пухлая» с серым баулом вдруг превратилась в прекрасную «спортсменку» – переоделась в элегантный спортивный костюм, привела в порядок прическу, достала скромную закуску.
– Во, подготовилась… От поезда, что ли отстали? – Сергей опустился на свою сторону и включил светильник над головой. Он не знал, как лучше повести себя: сразу на «ты», или все-таки остаться на некотором расстоянии.
– Нет, нужно было срочно выехать, билетов, как всегда, нет. Ну, и как обычно… – Девушка попыталась зевнуть, но сдержалась. – Пейте. – Она подвинула к нему бутылку коньяка.
– А вы? – Сергей не спеша открыл бутылку и плеснул себе в рюмку.
– Нет, я устала уже, сегодня была длинная дорога.
– А я думал, мы вместе. Ну тогда, за усталых ночных попутчиков! – Сергей красиво опрокинул рюмку, взял со стола бутерброд и откинулся на кожаную спинку. – Ну, и как зовут наших усталых попутчиков?
– Любовь, – девушка улыбнулась и попыталась посмотреть в окно. Но за окном уже стояла кромешная тьма и не было видно ничего, кроме размытого отражения вагонного бледно-лимонного светильника.
– А меня Сергей… Хорошее у вас имя. Вот была бы у меня дочка, так и назвал бы. Любовь! Ёмко и понятно… Ну… за любовь… – Сергей попытался уловить интонацию известного генерала.
Тёплая расслабленность постепенно разливалась по телу, стало уютнее и спать совсем уж расхотелось. Четвёртая (или пятая) рюмка пошла уже совсем приятнее, да и вкус коньяка, надо отметить, был гораздо тоньше и полнее. Сергей налил ещё.
– А я вот не люблю ездить поездами, – начал рассказывать Сергей, – чаще приходится летать самолётами. Но бывает, что секретарь не успевает заказать билет и вот… Сергей оглядел купе – бывает, что и поездами приходится добираться. Такая работа – дороги, дороги… Сергей налил ещё одну и быстро выпил.
Люба покопалась в сумке, вытащила тонкое покрывало и, подобрав ноги, укрылась им. Её взгляд как будто бы боялся остановиться на неожиданном попутчике, она искала на столе предмет, на котором можно было бы остановить свой взгляд. Но то ли на столе ничего подходящего не оставалось, то ли действительно взгляд её был слишком усталым. Она откинула волосы, мельком взглянула вверх и Сергей вдруг заметил её красивую шею, острый аккуратный подбородок.
Взгляды их нечаянно пересеклись.
Она быстро отвела глаза, и по её лицу вдруг прошло некоторое движение. Сергей вздохнул, не подобрав быстро темы для продолжения разговора, и в воздухе повисла пауза. А между тем, в его голове уже выстреливали десятки продолжений разговора, одно неожиданней другого… Только усилием какого-то органа ещё несильно пьяных чувств Сергей пытался остановить все эти варианты, судорожно подбирая подходящий.
Но… не подбиралось.
Пауза так сильно затянулась, что продолжать разговор уже не имело смысла. За окном проносилось что-то тёмное и непонятное, редко разбавленное одинокими фонарями, и это что-то тёмное и непонятное как будто бы заглядывало в купе, задавая немой вопрос. Этот вопрос начинал всё сильнее и сильнее стучать в голове у Сергея, словно какая-то липкая масса приклеивала его к себе. Он не мог сам себе точно сформулировать этот вопрос, который стучал в его висках, но сам факт существования этого вопроса он чувствовал как будто бы на кончиках пальцев. Было приятно и в тоже время, как-то не по себе. Словно кто-то другой внутри него очень остро ставил этот вопрос и требовал от него ответа.
– А как в Москве… вас… кто-то будет ждать? – Сергей взглядом показал на сумку. – Я могу помочь с вещами. Тут их взгляды снова встретились где-то в районе сумки и обоим стало понятно, что вот-вот прозвучит ответ совсем на другой вопрос.
Люба молча повертела головой.
– Ну… тогда… – из-за тупого и настырного вопроса, который стоял в голове и не давал сосредоточиться, Сергей делал длинные паузы между словами. – Ну, тогда… сами… как-нибудь. Сергей ещё раз взглянул на попутчицу и снова его взгляд скользнул по шее, по аккуратному, греческому профилю лица, и остановился где-то в верхнем районе молнии спортивного костюма.
– А всё-таки, Любовь, вы не рассказали о себе! – Сергею уже было трудно сосредотачиваться, но слова по-прежнему точно выстреливали «в цель». – Может быть, все-таки выпьем?
– Нет, спасибо. Я уже говорила, я устала и хочу спать.
– Ну, Любовь, вы же романтик… я вижу… вы любите поезда, дороги… приключения… Вы же, наверное, не первый раз путешествуете одна? – Сергей начал точно представлять себе, что он сделает в следующий момент.
– Да, я люблю дороги. Люблю поезда. Но не люблю приключений… – это было сказано так мягко и точно, что Сергей даже улыбнулся точности формулировки.
– А… ну, а как же… без приключений, – он уже переходил на пятую передачу своего актёрского мастерства, – без приключений нельзя. Мы же ведь с вами… не зря встретились… – тут он почувствовал, что начинает переигрывать: полезло что-то банальное и неинтересное.
Люба взяла со стола бутылку воды и улыбнулась:
– Давайте спать… весёлый попутчик. Вы ведь домой едете? Наверняка к жене? И возраст у вас… солидный и должность видимо тоже. Зачем вам… приключения?
В голове у Сергея как будто бы что-то щёлкнуло и замкнулось. Слова о жене и приключениях произвели какое-то неожиданное действие. Он сунул в рот бутерброд и стал усиленно жевать. Тепло вдруг стало куда-то уходить и на смену ему внутрь устремился какой-то неприятный холод. Вдруг он вспомнил сон, который видел несколько часов назад.
Какие-то столы с едой, весёлые тосты, безумные пляски…
Сон вдруг встал какой-то непреодолимой преградой и отделил его от тёплых и приятных мыслей, которые наполняли его ещё минуту назад. Почему-то захотелось пройтись, вдохнуть свежего воздуха.
– Ладно, вы тут устраивайтесь, пойду подышу. И правда, спать пора… – Он вспомнил, что при этих словах нужно посмотреть на часы. Но часы лежали на столе.
Неожиданно – то, что щёлкнуло в его голове ещё минуту назад, словно молния поразила его в самую цель. Вставая, он увидел этот теплый, домашний спортивный костюм, который так ровно и плавно облегал юное тело, эту молнию, которая наверняка скрывала что-то ещё более приятное и тёплое. Взгляд его наполнился чем-то тяжёлым и туманным. Он неожиданно для себя развернулся, сел ближе к попутчице и внезапно выпалил одним махом:
– Любовь, всё-таки мне кажется, что мы оба думаем об одном и том же…
– Я думаю о том, как быстрее утроиться спать. Не знаю, о чём думаете вы, – сухо сказала она.
– Давайте посмотрим на это… с другой стороны, – он медленно попытался протянуть руку, чтобы прикоснуться к её тёплому костюму, но был остановлен резким хлопком по руке. Хлопок был такой силы, что полупустая бутылка воды упала со стола. Этот же хлопок окончательно что-то «защёлкнул» в голове у Сергея, и он тут же почувствовал облегчение и спокойствие.
В купе как будто потемнело.
Люба встала, молча сложила покрывало в сумку, подняла упавшую бутылку воды и сунула Сергею. Захватив пуховик и накинув сумку на плечо, она быстро вышла из купе.
Не прощаясь.
Сергей остался один. Лишь на столе лежали несколько бутербродов, куски колбасы и стояла недопитая бутылка коньяка. Что-то неощутимое тёмное постепенно отходило от него, отлипало и уходило сквозь задёрнутые шторы в окно. Это неприятное чувство как будто бы забирало с собой сегодняшние ожидания его приезда, надежды на тёплую встречу дома, хорошее утреннее настроение, цветы, которые он собирался купить жене.
Как будто бы забирало самое любимое и нужное…
«Любовь ушла… – растягивая слова и скривив губы, он налил себе остаток коньяка. Сгрёб все остатки бутербродов и колбасы в пустой пакет, одним махом допил коньяк и выдохнул. В купе стало как-то вдруг неожиданно темно и грустно. Отдёрнув в очередной раз штору на окне, Сергей увидел лишь собственное мутное отражение в стекле. Это отражение словно опять задавало мучительный молчаливый вопрос, на который у Сергея ответа не было.
Идти за случайной попутчицей он уже не хотел, догонять и кричать что-то вслед было не в его практике. Выйдя из купе, он нашёл в коридоре, вдалеке, лишь двух смеющихся особ, видимо подвыпивших подружек. Захотелось воздуха, свежего, чистого, морозного. Он прошёл по коридору до тамбура и лишь открыв окно, услышал за своей спиной визгливое хихиканье.
– Дуры, – пронеслось в его голове.
Когда он вернулся в купе, часы, лежащие на столе, показывали третий час ночи.
Ноябрьская Москва встретила Сергея неприветливо.
Проводник пожал плечами, завидев его, и как будто бы выругался про себя. С неба шёл не то дождь, не то снег с дождём, – словно сама погода стыдила его за ночные приключения, хотя он пытался себя всячески успокаивать и настраивать на хорошее.
Но хорошее почему-то не приходило.
Ему казалось, что ночью он вёл себя вполне по-джентельменски, обходительно, он не понимал и не видел ту причину, что могла так сильно испортить ему настроение. Причина была только одна, и эта причина вышла ровно в тоже время с другого конца поезда. Ему не хотелось думать о ней, но и настроить себя на что-то хорошее он никак не мог – мокрый снег так неприятно ложился прямо на лицо и руки, что хотелось быстрее сесть в тёплое такси и не думать ни о чём.
– Странное ощущение, – думал он. – Ведь ничего ж не было.
