В краю несметного блаженства

Грузовой поезд маршрута Г-29, состоявший из сорока вагонов (крытых, без крыши или без боковых стенок, цистерн, хопперов, контейнеров и прочих) нашёлся почти в самом конце территории вокзала и, судя по свечению со стороны локомотива, некоторой вибрации и шипению, готовился отъезжать. Веху в качестве «посадочного места» приглянулся бирюзовый хоппер открытого типа посередине состава. Парень запрыгнул на металлическую платформу, соприкасавшуюся сцепкой со следующим вагоном, нашёл узенькую и ненадёжную лесенку, вскарабкался по ней наверх и крикнул:

– Давай за мной, сюда! Залезешь?

– Я ещё не настолько обременена, как ты думаешь, – дала ответ Рокси и принялась взбираться на вагон.

Взобравшись, она обнаружила Веха лежавшим на больших камнях и непрестанно ёрзавшим в попытке занять удобное положение. Хоппер не был заполнен до краёв, а лишь на три четверти, что позволяло углубиться в его каменистые внутренности и укрыться в них.

– Очень хорошо, что мы попали на этот поезд, – завёл разговор Вех с облегчённым видом. Он не улыбался, но всё его лицо источало улыбку вместо губ. Жирные капли пота вылезали из-под шапки и стекали по щекам. – Не будь его здесь – как бы мы добирались обратно домой или… что бы мы вообще делали?

– Когда мы сидели за компьютером, ты говорил, что в случае неудачи мы хладнокровно развернёмся и уйдём домой, – предалась воспоминаниям Рокси. – Знаешь, я в это не верю. Ты не таков. Ты не хладнокровен. В тебе кипит кровь. Ты бы остался и уложил меня спать в кювете, но не ушёл бы ни за что. Ты непреклонен, и ты ни перед чем не остановишься. Хорошо это или плохо? Хм, не знаю! – Она хитро улыбнулась.

Последовало молчание, и только вокзальный шум в паре с иногда доносившимся скрежетом железных коней перебивали его. Сформировав вопрос, Рокси озвучила его:

– А поезд наш, собственно говоря, поедет? Вдруг он простоит всю ночь?

– Тс-с! Слышишь, под нами трещит? Разогревается, так сказать. Скоро тронемся. Он уже выехал за пределы вокзала. Ты лучше скажи, сколько сейчас времени, если знаешь.

– Точное время не знаю. Тот добрый надзорщик на пропускном пункте сообщил – девять сорок пять. С того момента прошло минут тридцать-сорок.

– Спасибо. Желательно, конечно, знать точно, но ничего, сориентируемся. Я без тебя посмотрел на карте и заметил, что там, где мы должны будем высаживаться, заканчивается длинная полоса густого леса и начинается голая равнина, которая через десять километров вновь закрывается лесным массивом. То есть надо будет искать глазами прежде всего пустой участок, и таким образом мы не пропустим нашу высадку.

– Такой пустой участок без леса всего один на нашем пути?

– Разумеется, нет, но при соотнесении со временем мы точно ничего не напутаем. Я собираюсь не спать и внимательно следить.

Время утекало минута за минутой, перегоняя, подобно песочным часам, невидимые микроскопические песчинки. Было непонятно, движется ли поезд или по-прежнему стоит на месте. По правде говоря, Вех внутри себя побаивался, что их с Рокси обнаружат. Допустим, внимательный к деталям надзорщик, так и не услышав со стороны вокзала пистолетный выстрел, почует неладное и вызовет подкрепление, которое оцепит весь вокзал и затормозит отправление поездов. Хотя такой сценарий был маловероятен и практически невыполним (и Вех сам это осознавал), гнетущее расположение духа отказывалось пропадать, поэтому он не высовывался за пределы вагона, лежал как можно глубже, как неподвижная мумия, и занимался рассматриванием мелких звёздочек на монотонном тёмно-синем небе. Некоторые звёздочки на самом деле оказывались фальшивками и приземлялись на нос, на ресницы и на губы колючими снежинками. Это чудное зрелище завораживало Веха, затягивало в магический круговорот, выбраться из которого не представлялось возможным. Он усомнился, глядя на вальс снежинок, сможет ли он продержаться в бодрствующем состоянии десять часов и не погрузится ли, незаметно для самого себя, в мягкий сон.

– Вех! – пробудила его Рокси восторженным голосом. – Едем!

Мигом позабыв о всякой боязни, парень перевернулся на живот, поднял голову над вагоном и заметил, что Южный вокзал остался позади. Поезд ехал медленно, даже медленнее рельсобуса, но набирал обороты и с каждой минутой ускорялся. Рядом с рельсами не было никаких зданий, максимум – невысокие промышленные сооружения, а за полосой рельефа растянулась, словно на ладони, целиковая южная часть столицы, усеянная как небоскрёбами, так и более низкими жилыми домами, и всё пестрело и переливалось разноцветными ночными огнями. Город постепенно удалялся с горизонта, и изначально две параллельные друг другу линии – линия железнодорожного пути и линия городских джунглей – стали расходиться в разные стороны.

– Получается, получилось? – вне себя от радости проговаривал Вех.

– Получается, что так, – с философской интонацией отвечала Рокси, всматриваясь в тёмную даль.

Городская черта была преодолена. С обеих сторон обзор загромождали высокие деревья, сквозь листву которых проглядывались очертания пригородных посёлков. Путешественники в основном молчали, но раз в десять минут какая-то доселе недоступная идея пронзала голову парня или девушки, и завязывался диалог.

– Будешь скучать по этому месту, несмотря на то что оно с тобой сделало? – интересовалась Рокси. – Ведь так было не всегда. Раньше жили и жили хорошо.

– Буду, конечно буду. Рано или поздно фашисты уйдут, а не захотят уходить – их сметут. Кто они и кто – народ? Капелька и целый океан, но капелька не простая, а возомнившая себя океаном, когда упала в него, капелька, нагло заявившая права на владение всей океанской водой и позарившаяся на владение миллиардами таких же, как она, капелек. Такая система нежизнеспособна в долгой перспективе. Это закон, так заведено. Когда фашизму настанет конец и всех его деятелей выгонят на казнь, когда воцарятся мир и спокойствие, я непременно вернусь.

– Не кажется ли тебе, что это прозвучало эгоистически? Ты бросаешь свою страну на произвол судьбы, отсиживаешься в сторонке и ждёшь, когда всё само собой наладится.

– Да, иногда мне так кажется. Но меня нельзя назвать эгоистом. Я бы мог называться эгоистом только в том случае, если бы не позаботился о тебе, если бы бросил тебя там. Пожалуй, ты и малюсенькое сердечко, формирующееся внутри тебя – две единственные причины, по которым я сейчас сижу на груде камней, а не борюсь с несправедливостью в городе. Без вас двоих я бы ломал и крушил, не щадя своей жизни, я бы стальным молотком выкорчёвывал фашистские гвозди из древесины общества, я бы сражался и пал героем, в конце концов. Ты думаешь, я бы остановился на избиении Барна Вигеля? Нет! Просто я не мог оставить тебя без своей защиты. Я дал клятву. И я обещаю, что если всё получится и я обеспечу тебе безопасность на новом месте, если стране потребуется моя помощь, то я обязательно вернусь, задам жару и отомщу за всех тех, кто был мне дорог, за всех тех, кого меня лишили!

В первый раз проезжая под мостом, пара испугалась внезапной черноты и ограниченного пространства, но, вынырнув из-под моста, рассмеялась и обнялась. Наступила полночь. Вдоволь насладившись видами с высоты вагона, Рокси захотела спать. Она извлекла из рюкзака пушистый плед и накрылась им, а его край скомкала под голову и использовала как подушку, чтоб не спать на камнях. Вех смотрел, как она засыпала, и после этого прободрствовал до двух часов ночи, пока его самого не начало штормить и клонить в спячку. Стук колёс въелся в голову и стал полноценной частью слуха – тук-тук, дук-дук, тук-тук, дук-дук. Разглядывание однообразных снежных пейзажей обернулось мучительной скукой. Глаза слипались. Не понимая, где он находится, Вех оставил попытки не спать, залёг на дно вагона и сомкнул усталые глаза. Снилась ему утопия – край несметного блаженства, который без лишней суеты примет его и Рокси в свои бескрайние владения, край, где нет фашизма и где нет ненависти, а где есть любовная радость и приятный людской покой.

Часть III.

Глава 11. Путешествие.

Тук-тук, дук-дук – продолжали стучать колёса, но только сейчас, при пробуждении, их размеренный звук проявился в ушах. После сна они звучали неестественно громко и били, словно кувалдой, по барабанным перепонкам. Было темно, но уже начало светать, с привычной осенне-зимней медлительностью. Рассвет мог длиться два, три часа. Тёмно-серое небо молчало и не шевелилось. Видимо, оно тоже ещё спало.

Голова не раскалывалась, но болела – последствие долгого лежания на твёрдой бугристой поверхности. Вех едва сумел подняться. Он как будто прилип за ночь, сделавшись большой каменной глыбой. Поезд простирался далеко вперёд и далеко назад. Рельсы шли малозаметным изгибом, вагоны не спеша, по одному градусу в минуту, заворачивали направо. Под насыпью, возвышавшей пути над дикой природой, слева и справа стоял дремучий лес. Проанализировав обстановку до конца, Вех взбодрился, но в то же время и пригорюнился, так как вспомнил, что пообещал не спать. Он бы мог соврать Рокси, что действительно прободрствовал от начала и до конца поездки, но, во-первых, зачем вообще было врать, во-вторых, свежее, хорошенько отдохнувшее лицо выдавало отсутствие в нём всякой усталости, а третья, пожалуй, самая очевидная причина отказаться от лжи, заключалась в самой Рокси: она не спала и, судя по лишённому сонливости внешнему виду, не спала уже давно. Прислонившись спиной к металлической бочине вагона, она вынимала из длинной упаковки круглые крекеры, жевала их и запивала газированным соком. Вех посмотрел за спину и обнаружил «пропажу» своего рюкзака. «Украла», – пролетела увеселительная мысль, которая вылилась в глупую ухмылку.

– Привет, – заговорила первой Рокси, как только заметила сонные движения своего компаньона. – Я тут завтракаю.

Она не упоминала обещания Веха и не обращала на него внимания, что было правильно и здорово с её стороны, иначе Вех мог всерьёз обидеться, прежде всего – на себя самого. Вероятнее всего, она об этом позабыла или вовсе не запоминала такой мелочи.

– Который час? – Вот что на тот момент интересовало Веха больше всего, но он всё же практически не волновался насчёт пропуска равнины, на которой необходимо было спрыгивать с поезда, ибо видел в Рокси безмятежное спокойствие.

– Половина восьмого, как мне кажется. В конце ноября обычно именно к этому отрезку времени свет начинает просачиваться сквозь тьму.

– Половина восьмого… – повторил Вех и взялся считать. – При грубом расчёте мы выехали с вокзала ближе к одиннадцати вечера. Плюс десять часов – получается, нужная нам равнина будет достигнута приблизительно через полтора часа.

– При условии, что поезд двигался стабильно со скоростью пятьдесят километров в час, – намекнула Рокси. – Хочешь, напугаю тебя? Мы могли ехать на скорости и в шестьдесят, и в семьдесят, и даже в восемьдесят километров! Я и сейчас чувствую, что мы движемся быстрее пятидесяти.

– Только не это! – взбудоражился парень, схватившись за голову.

– Взять скорость, например, в семьдесят километров в час, и что выходит? – не останавливалась Рокси, задумав тем самым растормошить, оживить Веха. – Получается, мы проехали место высадки ещё час назад. Или проезжаем его прямо сейчас! Оглядывайся по сторонам!

Чувство обречённости вынудило Веха вертеть головой, выпятив глаза в сторону необъятного леса.

– Что такое? Ты не контролируешь ситуацию, Вех? Ты стал заложником ситуации, в которую втянул и себя, и меня?

– Да, да, да, я ничего не знаю! – рычал он в неподконтрольном отчаянии. – Давай спрыгнем прямо здесь! Сюда, в непроходимую чащу!

– Хе-хе, стой, дурашка, – обратилась она к нему ласково, – взгляни, сбоку, возле насыпи, установлены километровые знаки.

И вправду, сбоку от насыпи на каждом километре были понатыканы столбики с белыми прямоугольниками, на которых строгим шрифтом выводились числа, уже трёхзначные. Первое число, увиденное Вехом, привело его к успокоению и замедлило напряжённое дыхание. Шёл 396-й километр.

– Напугала… – мрачно бросил Вех. – Ты всё знала. Километровые знаки… как я вообще мог забыть об их существовании? И зачем я зря высчитывал время?

– Кто тебя знает. Ты спятил!

– Нет, я… перенапрягся, и это вылетело из моей головы.

– Есть будешь? – перескочила на другую тему Рокси.

– Пить-пить-пить. Воды. Нет, я не голоден.

Девушка вытащила из его рюкзака бутылку с водой, открыла её и передала Веху.

– Холодная… – поморщился он, отпив столько, сколько вмещает в себя один стакан. – Стало быть, мы едем ещё восемьдесят километров?

– Угу.

Чем дальше они продвигались по маршруту, тем становилось светлее, но утреннее солнце было затянуто серой облачной пеленой, из-за чего казалось, что весь мир неторопливо превращается в чёрно-белую графическую картину. Вех считал километры десятками, и вот окончился второй десяток пятой сотни. Начались 430-е столбы. Время от времени лес оповещал, что он не бесконечен, и доказывал это своими пустыми сугробистыми участками. Зима плотно вторглась в безлюдную местность, с ног до головы осыпав её снежными осадками, которым суждено было пролежать нетронутыми, в виде пушистых белёсых холмов, до поздней весны.