Постоянство хищника

– Время, учитывая гору бумаг, которые придется проверить, – проворчал Ферицци и обратился к Людивине: – А куда исчезла ваша шефиня?

Та пробормотала несколько формальных извинений, потому что понятия не имела, где Люси Торранс. Затем отошла в угол и отправила ей сообщение. Торранс немедленно ответила.

Я у подножия отвалов. Присоединяйтесь.

Людивина обвела взглядом команду, которая активно работала. Она больше не с ними. Подхватив джинсовую куртку, которую только что бросила на стул, она незаметно исчезла.

Людивина переступала через ржавые рельсы, проложенные между зданиями шахты, и вдруг увидела генерала де Жюйя: он выходил из штаба в компании мужчин лет сорока-пятидесяти в темных костюмах. Мировые судьи и префект с командой? Скорее всего. Это больше не ее проблемы, пусть решают ПО и старшие офицеры. Она ускорила шаг.

Горный инженер Вронски стоял в сторонке и жевал жвачку. Он как будто переваривал свое общение с мертвыми. Людивина не подошла и к нему, сейчас не время.

Она почти бежала на запад от шахты, мимо нескончаемого завода по переработке, который свистел на мартовском ветру, подобно гигантскому дырявому стальному легкому. Его зловещая полуразрушенная масса нависала над молодой женщиной, скалясь острыми, будто клыки, осколками в разбитых окнах, грозя шаткими панелями из листового металла, изъеденными временем, словно ножами гильотины, готовыми упасть.

Предзакатный свет окутал пейзаж печальной, бледной пеленой, когда появились голые внушительные кучи шлака, громоздящиеся над узкой долиной. Три черных холма, где природа взяла свое, вырастив кусты и пучки травы.

Люси Торранс сидела на камне у подножия одного из них.

– Мне приятно, что вы решились высказаться, – сказала она. – ДПН не у всех на хорошем счету, мы вынуждены быть крайне осторожными, иногда до такой степени, что это парализует волю некоторых аналитиков. Но по мне, так лучше облажаться, чем оказаться бесполезной.

– Моя речь была довольно общей и весьма гипотетичной.

– Зато интересной для следствия.

Людивина кивнула на горы шлака:

– Вы туда поднимались?

– Нет. Я думаю об этом месте. О том, что оно рассказывает о нашем убийце.

– Убийце? – переспросила Людивина. – Вы уверены, что он один?

Торранс криво усмехнулась:

– Вы правы, я слегка тороплюсь. А что говорит ваша интуиция?

– Он действует один. Я остаюсь при своем мнении: столь буйную фантазию ни с кем не разделишь, разве что найдется последователь, которого удастся подчинить. Тогда это объяснило бы, как можно убить столько женщин и не попасться. Вдвоем проще. Нужно ведь было переправлять их сюда… Но интуитивно я чувствую, что он был один. Запирался в глубине, подальше от чужих глаз… Он не хотел, чтобы его видели. Он не делился ничем. А сообщник может предать со временем и выдать его.

Торранс скрестила ноги и наклонилась к Людивине:

– Расскажите мне все. Даже самое банальное. Мне нужен обмен, пинг-понг впечатлениями. Забудем о протоколе ДПН. Если нужно, добавьте красок, не бойтесь переборщить, мне требуется ваше чутье. Даже если переберете с интерпретацией, потом исправим с помощью фактов.

Людивина глубоко вздохнула, чтобы упорядочить мысли; ей не хватало данных для составления цельного профиля.

– Сейчас у меня слишком мало…

– Я не прошу конкретики. Просто чувства, домыслы… Дайте себе волю.

Людивина растерялась. Ее вдруг затянуло в бездну неопределенности, неуверенности в себе. Хватит ли ей квалификации для этой работы? Без ученой степени по психологии? У нее только самостоятельно усвоенная теория и полевая практика…

Просто чувства? Неужели единственное, в чем я сильна, – это пережевывание собственных эмоций?

Неправда! Это больше неправда.

Торранс почувствовала, что Людивине стало не по себе, и пришла ей на помощь:

– Я начну. Символичность места захоронения. Он не заманивал их сюда. Вряд ли стольких женщин можно было уговорить, значит он решил являться сюда со своими жертвами, возможно уже мертвыми. Это место не случайное, а выбранное. Убийца с такой мощной мотивацией и фантазиями не приходит куда попало, чтобы убить или хотя бы выбросить тело жертвы. Уж точно не семнадцать раз. Это место – его владение. Оно что-то символизирует.

– Да, и он сделал его сакральным, присвоил, сначала нарисовав, а потом стерев кресты. И мы можем отбросить «практический» аспект, его попросту нет. Место недостаточно глухое, очень неудобное в плане доступности…

Торранс наставила на Людивину палец, как будто хотела сказать: «Ты права».

– Значит, яма важна сама по себе. Почему? Попасть в нее сложно, пришлось искать способ спускаться.

– Место уединенное, но было бы разумнее углубиться в лес – меньше риска нежелательных встреч.

Торранс кивнула:

– Мы возвращаемся к тому же выводу: выбор был осознанный. Он нуждался именно в этом месте. Оно для него ценно.

– То есть он знал шахту, потому что либо жил поблизости, либо работал там.

– Что символически может означать такое место захоронения? – продолжила Торранс.

Людивина увлеклась игрой: ее сомнения рассеялись, когда она погрузилась в мир, созданный интуицией и опытом.

– Под землей, в темноте, вдали от общества… – перечисляла она.

Торранс обвела указательным пальцем отвалы и шахту:

– В земле. Матрица мира. Теплая полость, источник жизни, питающее чрево… Понимаете, о чем я?

– Чрево матери? Вот так сразу?

– А почему нет? Я сказала: выкладываем все, что приходит в голову, любые идеи. Есть то, чего убийца хотел, и то, что велело ему подсознание, исток его фантазий, хотя он этого и не понимал.

– Он помещает жертвы в материнское чрево? Вполне вероятно, у большинства серийных убийц серьезные проблемы с матерью. Но как это поможет нам?

– Он пытался что-то сделать через этих девушек. С матерью или с тем, что пережил с ней?

Торранс поморщилась, не слишком убежденная в своих словах.

– Довольно противоречиво, – подхватила Людивина. – Судя по всему, он их насиловал, но потом помещал в этакое продолжение матки? Чтобы защитить? Из чувства вины?

Черные глаза Люси Торранс взглянули на Людивину в упор и вдруг сверкнули с пугающей решимостью.

– Нужно поставить себя на его место, – заявила она. – Повторить маршрут. Как думаете, когда он приходил сюда?

– Убил семнадцать человек и не попался, значит был осторожен. Чтобы не рисковать, приходил ночью.