Концентрация смерти

Он принялся руками разрывать землю, поднимать пласты дерна. Чувствовалось, что копался он тут уже не первый раз. Илья ухватил за хвост толстого дождевого червяка, обтер его пальцами и быстро забросил в консервную банку Михаилу. Розовый червяк успел пару раз дернуться, сделался непрозрачным, матовым и затих.

– Главное, чтобы вода была еще горячей. Они быстро свариваются. Сырых лучше не есть.

– Их едят?

– В лагере все сгодится в пищу. Они лучше мяса. Один хороший человек научил. В разведку иногда на неделю уходишь. Вот тогда и начинаешь лягушек есть, змей жарить, корешки грызть. Я бы тоже с большим удовольствием в супе мозговую косточку нашел бы, а не червяка. Но в предложенных обстоятельствах и это не худший вариант. К тому же у тебя организм молодой, он белка много требует.

Напоследок Илья нарвал листья одуванчиков, бросил их в баланду.

– Вот и зеленью украсил, не в каждой столовой так подают.

Пленные сели на землю. Илья стащил сапоги, расстелил на земле портянку, положил на нее кусок хлеба.

– Пусть сохнет. И ты свой подсуши.

Вторую – атласную – портянку расстелили рядом.

– Второй раз такого подарка нам не представится, – произнес Фролов. – Если бежать, то только через подкоп Зубкова.

– Согласен.

– Вот только одна незадача, – нахмурился Фролов. – Подкоп начинается в инструментальных мастерских, – он кивнул, указывая на барак, находившийся по другую сторону плаца. – А туда еще попасть надо. Вот только как?

– Там сейчас некому работать, – напомнил Прохоров. – Повесили всех. Так что можно попробовать устроиться…

– И за какие такие заслуги тебя туда возьмут? – усмехнулся Фролов. – Не доносил, не сотрудничал, в гитлеровской агитации не участвовал. С такими записями в твоей учетной карточке прямая дорога только в крематорий обеспечена. Как и у меня, впрочем.

– Есть один вариант, – признался Михаил. – Водичка мне сказал, что если заплатить, то перейти в мастерскую можно.

– Деньги, что ли?

– Наверное, деньги. В конечном счете, немец решает, кому там работать. А Водичка с ними просто поделится. Ему переговорить плевое дело, брить-стричь придет, заведет разговор и все уладит. Было бы чем платить. Но денег у нас нет и быть не может по определению, так что давай другой вариант думать. А что, если прокопать ход до подкопа Зубкова из нашего барака?

– Дурное дело. У нас стукачей хватает, сразу же заложат, да и копать придется несколько месяцев. Куда грунт выносить, чтобы не заметили? Зубков вон какой осторожный был, а и того раскрыли. Выучил план? Все, теперь пусть портянкой побудет, пару дней поношу, весь химический карандаш расплывется, – Илья замотал ноги, засунул их в стоптанные сапоги. – Твердо решил бежать?

– Тверже некуда, – подтвердил Михаил, глядя на плац.

Теперь он даже не замечал страшной виселицы, высившейся посередине, ему казалось, что взгляд его уподобился рентгеновским лучам, проникает под землю, где змеится подкоп, подходя почти к самой колючке. Пару раз копни, и окажешься на свободе.

– Поклянись?

– Чем хочешь?

– Ну, слово коммуниста дай.

– Беспартийный я. Два раза заявление писал, но не приняли…

– Жизнью матери клянись.

– Не знаю, жива ли. На оккупированной территории осталась.

– Ну и жизнь пошла. Черт с ними, с клятвами. Человек ты честный, это я сразу понял, не предашь сразу, даже если прижмут. Двум смертям не бывать. Только с этого момента больше никому ни одного слова… Только мы с тобой. Ясно? Чем нас меньше, тем больше шансов уйти. По рукам?

– По рукам.

Мужчины обменялись рукопожатием.

– Есть у меня кое-что лучше их вонючих рейхсмарок, – глядя на солнце, заулыбался Фролов. – Золото. Смотри, – он запрокинул голову и раскрыл рот.

В глубине тускло поблескивал желтым зубопротезный мост на четыре зуба.

– Как его немцы не заметили? – больше всего удивился Прохоров именно этому обстоятельству.

– Передние зубы у меня хорошие, вот они дальше в рот мне и не полезли, – продолжал улыбаться Фролов. – А коренные справа мне в драке выбили еще до войны. Сынок одного начальника к девушкам в парке приставал, я и вступился, а у него кастет в кармане. Саданул с размаху, пока я понял, что к чему. Папаша, хоть и начальник большой, надо отдать ему должное, сам ко мне в больницу пришел. За сына извинился, помочь пообещал, лишь бы я его отпрыска не посадил. Вот и помог, заплатил дантисту. А тот немцем был, все аккуратно сделал, как для себя. Шестой год стоит и не шатается. Тут все равно жрать нечего. Вырвешь?

– Пассатижи нужны. Да и не умею я.

– Кому еще можно довериться? Только я и ты, – напомнил об уговоре Илья. – Все приходится делать в жизни впервые.

Время перерыва на обед подходило к концу, а потому приходилось спешить. Илья сделал вид, что просто прилег отдохнуть на землю, Прохоров устроился рядом. Он ковырялся у Филатова шилом во рту. Кончик шила постоянно соскальзывал с металлической скобы, на которой держался мост.

– Там крови уже набежало, ничего не видно. Сплюнь, – предложил начинающий «стоматолог».

Фролов сел, сплюнул кровью, засунул два пальца в рот.

– Шатается, – одобрительно отозвался он о работе Михаила.

– Старался. Да не очень хорошо получилось.

– Почему же? – Илья еще раз сплюнул, поднатужился, крякнул, дернул пальцами и медленно вытащил изо рта вырванный мост, вытер его от крови о штаны и вложил в ладонь Прохорову. – Смотри, чтобы твой Водичка нас не пробросил.

С золотым мостом управились вовремя, время перерыва вышло, пленных вновь погнали на работу.

– Тяжелый, сколько граммов потянет? – засунув руку в карман, поинтересовался Михаил.

– Дантист говорил, что двенадцать. А так не знаю. Может, и обманул.

Парикмахера удалось отловить только ближе к вечеру, когда он возвращался от коменданта. Тот имел привычку бриться не с утра, а перед сном – любил поспать. Словак сидел на корточках и, держа золотой протез в не до конца сжатом кулаке, рассматривал его.

– Должно получиться, – наконец сказал он, даже не сделав попытки поинтересоваться, откуда вдруг взялось такое богатство.

Находясь в лагере, лучше меньше знать…

– Так не пойдет, – предупредил Прохоров, делая вид, что собирается забрать золото назад.

– Погоди, пообещать точно я не могу. Не я же делю рабочие места. А как мне без золота об этом говорить?

Прохоров чувствовал, что Водичка, подержав зубной протез в руке, уже почувствовал его своей собственностью, а потому не хочет с ним расставаться.