Бомба под президентский кортеж

– Вот именно, а у нас людей не хватит, потому что все силы в плановом порядке занимаются Владивостоком. Его ведь тоже не бросишь.

– Подготовка к саммиту АТЭС?

Кравцов кивнул.

– Сережа, а ты ведь недоговариваешь, – укоризненно заметил Громов. – Я ведь тебя, старого плута, хорошо знаю, ты ведь когда пытаешься убедить человека, то всегда в глаза смотришь, с ногами туда забираешься и душу пальчиками щупаешь.

– Верно, – снова кивнул Кравцов, вздохнул, убрал руку и посмотрел Громову в глаза. – Верно, Рома, верно. Мог бы поднять на уши территориальные органы ФСБ, местные ГУВД. Вообще-то, мы их уже подняли. ФСБ в открытую, ГУВД втемную. Но… у тебя, говорят, в лаборатории хитрую охранную систему ребятки собрали?

– Н-ну ты… – Громов расхохотался и хлопнул себя ладонью по колену. – Ай Сергей Иваныч, ай жук! Узнали? Ну, я шкуры поспускаю со своих болтунов. Секретная лаборатория, секретная организация…

– Ты вообще-то сам хвалился, – напомнил Кравцов без признаков веселья в голосе, – пару недель назад. В одном высокопоставленном загородном доме. Ты мне тут цирк не разыгрывай, ты же себе рекламу делал.

– Да-а? – сделал сконфуженное лицо Громов. – Пожалуй. А тебе, значит, аппаратура моя нужна? Вообще-то это решение, но лишь закрывающее часть вопросов.

– Эта часть – наша страшная головная боль. Президенту же там придется с населением встречаться. Массово!

– Да, это самое неприятное. Мы всегда за голову хватались, когда наши подопечные в народ шли. В страшном сне не приснится: вокруг человек двести народу, а вокруг «объекта» всего пятеро твоих ребят, и в толпе пытаются осмотреться еще столько же. Чердаков неосмотренных в округе штук десять, припаркованных машин тоже с десяток… жуть!

– Жуть, жуть, – согласился генерал. – Так что? Подключишься? О ваших расценках мы в курсе, источником финансирования располагаем, начальство «добро» дает.

– Ладно, подключимся, – согласился Громов. – Работа интересная, только есть обязательное условие: с аппаратурой работать будет мой оператор. А значит, он должен быть все время рядом, в основной группе.

– Разумеется.

– Не знаю как, но куратор всей поездки должен соглашаться на наши условия по ходу работы.

– Ты нашего президента знаешь, он решения принимает неожиданно и без согласования. Так что не от куратора все зависит.

– Ну, это тоже неплохо. Неожиданные решения – они для всех неожиданные. И все же.

– Ладно, договоримся. Только это не все, Роман. Мне нужна там твоя оперативная группа. Уже завтра утром. Гнилое это место, там пошерстить надо.

– Ну, это само собой. Проведем разведку, выкладки доложим. Аналитиков уже сегодня включу в работу.

– Рома, мне Рокотов нужен.

– Что-о? Рокотов? Почему он?

– Мы с Вениамином тогда в Украине вместе работали. Помнишь, когда покушение на «главного» готовилось?

– Помню, – прищурился Громов. – Но тогда ведь почти всех взяли? И «подругу» мы тогда по договоренности со сцены убрали. Разве там точку не поставили? Она сидит, президент лояльный, НАТО больше не суется. Все довольны, все смеются!

– Не совсем. По оперативным данным, кое-кто из организаторов и идеологов той операции остался на свободе. Мы тогда не всю верхушку срубили. Есть основания полагать, что будет «дубль-два».

– Ладно, будет тебе Лев, – покусывая губу, протянул задумчиво Громов. – Только какая разница…

– Есть разница. Рома. Лев единственный, кто видел этого человека.

– В лицо? – быстро спросил Громов.

– Нет, – покачал головой генерал.

Этот быстрый обмен сказал многое обоим. Узнать в лицо человека, которого хоть раз в жизни видел, может любой. Не вспомнит сам, так есть специальные способы помочь в этом. Но только профессионал высочайшего класса способен опознать человека, которого он видел со спины. Здесь нужен огромный опыт и специальная подготовка. Нужна невероятная наблюдательность и очень цепкий глаз, чтобы узнать по характерному жесту, посадке головы, по знакомому повороту, другим мелочам, которых могут быть тысячи. Причем не сравнить с одним предоставленным тебе объектом, а выбирать, выбирать и выбирать. Постоянно, ежеминутно, ежесекундно. Из десятков людей, которые постоянно проходят перед тобой.

– Ладно, подготовьте ему приличную легенду.

– Есть легенда. Он будет числиться представителем пресс-службы.

– И он будет руководить группой!

– Как скажешь, Роман.

Альберт Николаевич Лоскутов выскочил на служебную парковку и еще раз бегло глянул на часы. Большого смысла в этом не было. Времени как было 16.45, так и осталось. Он смотрел на часы меньше минуты назад, но сознаваться самому себе, что нервничает, Лоскутову не хотелось. Это всегда неприятно, когда свыкаешься постепенно с мыслью о том, что ты личность, что ты сильный мужик, что ты значимый человек, что у тебя статус, и вдруг… Часто Лоскутов начинал убеждать себя, что слабости есть у всех. Брежнев вон иномарками увлекался, целый гараж собрал. Ельцин любил выпить, даже в ущерб работе. А нынешний… Лоскутов вспомнил только что закончившееся совещание. У нынешнего, пожалуй, слабости найти трудно. Говорят, с женой что-то не ладится, но кто же точно знает!

Нет, успею, решительно подумал Лоскутов, усевшись в новенькую «Тойоту Камри», точно успею. Он получил задание от руководства доехать до Минтранспорта на Рождественке и решить пару вопросов в связи с предстоящей поездкой. Точнее, вопросов дополнительных, о которых по телефону лучше не говорить. Рождественка и Цветной бульвар совсем рядом. В министерство, потом домой, потом назад к себе. В двадцать один ноль-ноль совещание по предстоящей поездке. Уже решено, что Лоскутов едет. Видимо, ночью.

Рука нервно вытащила телефон, и пальцы забегали по интерактивному экрану, передвигая символы.

– Люба! Что звонила? Я был на заседании правительства…

– Алик, ты со своим правительством совсем не думаешь о семье! – ворвался в голову пронзительный голос жены.

Лоскутова примерно год бесило то, что Люба стала называть его Аликом. Иного ласкательного от имени Альберт она придумать не смогла с тех пор, когда они познакомились, когда стали впервые близки. Потом поженились, прошло уже почти двадцать лет с тех пор, Лоскутов давно привык к этому «Алику», но нет-нет да и всколыхнется антипатия к этой кличке.

И к этому голосу он тоже давно привык. Раньше, в молодости, голос Любы казался ему звонким, задорным. Потом он стал понимать, что голос к ее годам не очень стал подходить. Вроде женщина с положением, вроде за тридцать уже, одевается в стиле бизнес-леди. Потом то же самое он думал, когда им стало за сорок, потом привык. Тем более что Люба умела разговаривать и другим голосом. Это бывало, когда она что-то у мужа выпрашивала, тем более когда выпросить не получилось иными способами. Например, с помощью своих истошных возмущенных визгов. Вот в постели она совсем иные звуки издавала, это у нее уже напоминает кошачье мурлыканье. Грудной глубокий голос, бархатистый такой, обволакивающий. От этого голоса Лоскутова до сих бросало в пучину возбуждения, как мальчишку.

– Что опять не так? – недовольно спросил Лоскутов, стараясь вспомнить, а что же он такое забыл и в чем проявилась его «незабота» о семье.

– Ты про Лешку опять забыл, я тебя когда просила вмешаться? Алик! Два дня уже прошло, а ты так ничего и не сделал! Неужели так трудно поднять трубку и набрать номер. Да там одного твоего слова достаточно, чтобы все стояли на задних лапках. Неужели трудно попросить кого-нибудь из твоих… коллег. Ты вспомни, где работаешь!

Лоскутов поморщился и внутренне застонал. Опять она с этим оболтусом. Вот угораздило ее с родственниками своими. Где она их только берет! Устроил сопляка в МГУ, так за один год уже третий раз вытаскивать приходится. Теперь еще у него в ночном клубе наркотики нашли. Две дозы! А это ведь уже на «распространение» тянет, тут не скажешь, что для себя самого купил. А еще два предыдущих привода! Тогда Лоскутов не особенно афишировал свое вмешательство, тогда удалось малой кровью обойтись и попросить рядовых сотрудников из мэрии.

Это хорошо, подумал Лоскутов, это просто здорово, что я тогда не стал себя выпячивать. Теперь бы кое-кто с удовольствием вспомнил, что Лоскутов из аппарата федерального правительства за наркомана и хулигана впрягается.

– Алик, ты должен срочно приехать, – странным голосом заявила жена. – Ну что тебе стоит?

Лоскутов, который и так запланировал заскочить домой на пару минут, решил немного помотать супруге нервы. Маленькая месть.

– Не сходи с ума, Люба! Я на работе. Ты же сама всегда говоришь, что я не в ЖЭКе работаю.

– Ну Али-ик, – перешла жена на сюсюканье, – ну пожалуйста. Ну мне очень надо. Я кое-что нам купила!

Лоскутов шумно выдохнул и машинально посмотрел на свое отражение в зеркало на лобовом стекле. Нет, сдержался! Не выдал эмоций лицом! За этим он следил всегда и тщательно. Работа в правительстве – это как игра в покер. Всегда нужно помнить о лице, всегда блефовать, всегда нужно иметь хорошую мину при… различной игре. Вот и сейчас на него смотрело узкое холеное лицо, сосредоточенный взор. Немного бледноватое, но бледность вполне аристократичная. Холодные серые глаза, точеный нос, узкий подбородок, плотно сжатые тонкие губы и, как всегда, до блеска выбритое лицо.

Есть от чего переживать. Если бы жена сказала, что она что-то купила себе. На худой конец, если бы она что-то без разрешения купила ему самому, то страшного особенно ничего бы в этом не было. Самое большее – шуба, пусть тысяч за сто, за сто пятьдесят, пусть колье! Он для того ей на карточку деньги и кладет, чтобы она их тратила. Жаль, что сразу и все.

Но когда Люба что-то покупала не для себя и не для него, это всегда для них. В прошлый раз это было антикварное бюро, за которое он должен был внести деньги в течение трех дней. Но не это была самая большая беда. Неприятность была в том, что она перехватила это чертово бюро, которое сейчас стоит дома в кабинете Лоскутова. И перехватила она его у любовницы замминистра. Таких склок ему только и не хватало на работе.

А до этого она ввязалась в покупку участка земли в престижном районе. И вляпалась в скандал, потому что продавцами оказались аферисты. Хорошо еще, что денег на этом не потеряли, а вот на зуб журналистам попали. С трудом удалось выйти на руководство нескольких изданий и нивелировать информацию. Что теперь? Что она еще придумала?

Домой Лоскутов попал только около шести вечера. Открыв дверь своим ключом, он вошел в холл. Жена тут же выпорхнула откуда-то со стороны кухни, откуда ароматно пахло кофе и ликером. Люба была хороша, что и говорить. Умела она следить за собой, подавать себя в обществе без пошлости и вульгарщины. Игривость и флирт в пределах допустимого, зато демонстрация своего вкуса, своей фигуры – это уже по полной программе. Лоскутов знал, что Люба даже уроки пластики и сценического движения брала у какого-то преподавателя Щукинского училища: отрабатывала походку, манеру поворота головы, движения рук, умение красиво сидеть, стоять, лежать.

Вот и сейчас она возникла перед ним выгодно освещенная нижним светом, туманно светясь нежной кожей, чуть смуглой после курса солярия. И фигура у женщины была на зависть многим. Чуть появившаяся полнота в тазу и бедрах была под контролем фитнес-тренера, но эти округлости сглаживали не только восприятие, но и здравый смысл, потому что Лоскутову почти постоянно хотелось притянуть Любу к себе, ощутить ее тело, прижаться губами к плечу, груди. Кризис среднего возраста, сопровождающийся повышенной сексуальной активностью, бес в ребро? Так он не «налево», он… Хотя такое Лоскутов ощущал, кажется, лет в двадцать-тридцать.

– Алик, пошли, – с придыханием заговорила жена, вцепившись Лоскутову в рукав. – Это вообще нечто! Шедевр! Вот увидишь, тебе понравится.

Посреди двухуровневой гостиной красовался весь в бронзе и позолоте камин. Здоровенная игрушка с затемненным стеклом на передней дверке. Как, кто, какого… Вереница вопросов, мыслей и ругательств пронеслась в голове Лоскутова. Потом подавил в себе раздражение и не глядя сел в кресло.

– Что это? – с усталой обреченностью спросил Лоскутов. – И, самое главное, на хрена это?

– Алик, ну что за плебейские выражения, – капризно надула губки Любовь. – Это камин, это модно, это стильно и радует глаз. Ты только представь, как возле него приятно будет сидеть долгими зимними вечерами и смотреть на огонь. Это же сказка, это так умиротворяет.

– Ну какой камин, Любаша! Это же городская квартира, тут все вытяжные каналы уже построены и ни одного лишнего тебе никто не приготовил. Трубу на улицу выводить?

– Ты не понимаешь, – обрадованно заворковала Любовь, подсев к нему и беря под локоток своими нежными ладошками. – Это биокамин, ему не нужно трубы, ему не нужны дрова. Там, понимаешь, горит такая жидкость… Это даже не пожароопасно!

– Он даже не настоящий, – покачал головой Лоскутов. – Ну что ты делаешь, Люба! И сколько это чудовище стоит?

– Алик, это ты чудовище! – взбеленилась вдруг жена. – Я из кожи лезу, чтобы обустроить наше жилище, чтобы сделать его уютным, чтобы…

Потянулась целая цепь того, что старается сделать Любовь. Лоскутов обвел взглядом «жилище» площадью почти сто пятьдесят квадратных метров, состоящее из трех комнат, большой гостиной, плавно переходящей в кухню и столовую. Вложено было в квартиру немало. И в мебель, и в отделку, и в милые «мелочи», которые ее украшают.

– Люба! – хмуро остановил излияния жены Лоскутов. – Сколько стоит этот… камин?

– Ой, нисколько, – как-то слишком легкомысленно отмахнулась жена. – Это вообще подарок.

– Что-то? Какой подарок, от кого?

– Алик, ты только не ругайся, – затараторила Люба. – Ребята так просили, так хорошо говорили. Короче, это за какой-то там тендер, который они выиграли. Ну-у… в общем, благодаря тебе.

– Как это мне, какой тендер?

– Алик не сердись, я просто позвонила Пряхину и сказала, что ты не против. А они привезли и подарили. Я же понимаю, что тебе лично не стоит, чтобы не фигурировать. А так все получилось замечательно. Тебе же какая разница, кто там будет строить этот путепровод на МКАДе!

Лоскутов раскрыл было рот, чтобы обрушиться на жену с негодованием. Как ей объяснить, что из-за ее дурацкой выходки под удар может быть поставлена вся его карьера. Он и так выбился из рядовых сотрудников в правительство благодаря своим личным качествам, а не связям, как другие. Связи, конечно, тоже были, но его никто не тащил, как, скажем…

Но ругаться Лоскутов так и не начал. Хитрая бестия Люба блеснула глазами, шевельнула бедрами, поняв настроение мужа, и вот она уже возле него, жарко дышащая в шею и жадно шарящая ладошкой по его груди под пиджаком. Лоскутов смотрел в бесстыжие глаза сорокалетней женщины и понимал, что снова проваливается в пучину нахлынувшего желания. Как она могла, как чувствовала… Ее бедра обхватили его колено, жаркое тело терлось о его ногу, а пальчики уже расстегивали пуговицы на рубашке.

Это было как наваждение, как колдовство. Сердце начало колотиться в груди, руки задрожали и обхватили женщину за плечи. Лоскутов в этот момент не думал ни о работе, ни о камине, ни о звонке жены от его имени. Сейчас для него существовало только ее тело, только оно было важнее всего, только желание снова и снова обладать им, наслаждаться им. Он снова почувствовал себя прыщавым юнцом, который впервые прикоснулся к женской груди, ощутил вкус поцелуя, прикоснулся к запретному, тайному.

Ему вновь захотелось почувствовать себя молодым парнем, который потерял девственность со взрослой опытной женщиной. Ему было сладко фантазировать, что сейчас он снова пройдет через то совращение, которому поддался когда-то, он млел, представляя, что сейчас в его объятиях та самая бесстыжая женщина, которая когда-то затащила его в постель, которая отдалась ему властно, снисходительно. Она называла его хорошим мальчиком, она хищно улыбалась и говорила, что все повторится, если он будет вести себя хорошо.

Она была соседкой по лестничной клетке, и юный Лоскутов ощущал тогда целый калейдоскоп чувств. Он как будто крал чужое, овладевая той женщиной. Это была сладкая кража, это была сладкая тайна от матери, хранить ее было тоже так сладко, так восхитительно. Это было запретно! А что может быть слаще запретного плода?

Лоскутов лежал и тяжело дышал, пытаясь вытереть потный лоб о сбившуюся и сползшую набок подушку. Его еще потрясывало немного от проходящего возбуждения, а пальцы гладили и легко теребили обнаженную грудь жены. Он размазывал бисеринки пота на ее теле, и ничего приятнее этого занятия для него сейчас не было. Для него вообще не существовало чего-то более важного, чем лежать сейчас на этой женщине, такой же потной и уставшей, и тихо гладить ее податливое тело. Он многое мог бы отдать за то, чтобы оно оставалось податливым, чтобы оно продолжало принадлежать ему, чтобы можно было вот так неожиданно отдаваться страсти…

– Ладно, Алик, – кошачьим мурлыканьем раздался над ухом голос жены, – не мучайся, я насчет племянничка все решила. Это я уж так тебе говорила, чтобы ты не отмахивался. Мои родственники ведь не только мои, но и твои.

Нежная рука потеребила Лоскутова по затылку, а потом притянула его голову к себе так, что лицо мужа уткнулось в мягкую грудь. Лоскутову ничего не оставалось, кроме как впиться в нее поцелуем, найти губами сосок.

– Ну хватит, хватит, – заволновался голос жены, – ненасытный! Пока ты там собирался, я за него кому надо на лапу дала. Теперь вопрос закрыт.

– Как? – взвился Лоскутов, моментально отрезвев и вернувшись в мир истинной действительности. – Как дала, кому? В полицию?

– Ну что ты? – попыталась ласкою успокоить мужа Любовь. – Перестань. Все уже решено, тебя уважают и…

– Люба! – с мольбой в голосе произнес Лоскутов и бессильно уронил на постель руки, которые миг назад были подняты в гневе. – Люба, ну сколько я тебя просил не играть моим именем, моим положением. Ты же в любой момент можешь навредить моей карьере.

– Алик, – сладко улыбнулась женщина и приникла к его теплому сильному плечу, – ну я же не совсем дурочка, я же умею разбираться в людях. Если человек просто жаждет оказать услугу, если для человека твоя фамилия как дурман-трава, то чего же не воспользоваться. Глупый, один раз живем…

Дура, дура… закрыв глаза думал Лоскутов. И тут же начинал ругать самого себя. И я ведь дурак, раз связался с такой стервой. Но зато какая сладкая… Что же я за тряпка такая, раз за постель могу ей все простить! А как приятно быть с ней тряпкой, как сладко, как томно…