– И правильно не велел! Где это видано, чтобы хлеб человеку доставался даром. Сказано было когда-то Адаму:” В поте лица твоего будешь есть хлеб”. Я много лет верой и правдой служил нашему покойному императору и теперь вынужден просить милости у добрых людей. Я знаю, как дорог в наши дни кусок хлеба и никто, уж поверьте мне, не дает его просто так.
В этот момент глаза старого Абеларда наполнились слезами. Лукас и Каспар растерялись, и только красавица Эльза достала из под своего пухового платка небольшой узелок, развернула его и там оказался славный кусок пирога.
– Возьми дорогой Абелард, – сказала Эльза своим прекрасным чистым голосом и протянула пирог старику.
Мальчики замерли. Они были еще слишком юны, чтобы в полной мере оценить величие этого момента. Им еще только предстояло узнать какая сила может быть заключена в женщине: в ее протянутой руке, наклоне головы, и ее доброте, но уже теперь они могли убедиться, что художник который расписывал своды и стены кафедрального собора, знал о чем он писал, ибо малышка Эльза, коснувшаяся рукой на головы старого Абеларда, была похожа на деву Марию.
– Храни тебя Бог, малышка. – тихо сказал старый Абелард.
Он разделил пирог на четыре маленькие части и медленно, аккуратно подал три куска детям и только потом взял свой. Ел он по-стариковски медленно, держа еду в одной руке, а другую, раскрытую поднеся к подбородку, чтобы не уронить ни крошки. Также, словно зачарованно, глядя на Абеларда ели и дети. И хотя есть было, почитай, нечего, они делали это степенно и даже возвышенно.
– С рыбой! – протяжно и деловито пробасил наконец рыжий Каспар.
– Вкусно. – добавил Лукас, для которого этот кусочек пирога, был сегодня и завтраком, и обедом и, возможно, ужином.
– Матушка дала мне этот пирог, чтобы я не ходила на рыночную площадь, за даровым угощением. – тихо сказала Эльза и аккуратно вложила часть своего пирога в руки старому Абеларду.
– Мудрая женщина, твоя матушка. – ответил на это Абелард и благодарно этот кусок принял.
– Но почему все так против, чтобы мы получили это угощение, раз это предлагает сам господин Герцог? – Лукас уже доел, но был все так же голоден.
– Не все! Мне показалось, что сегодня утром почти все жители города, отправились к замку его светлости.
– Да-да, Каспар ты прав. Я давно живу на этом свете и многое происходило на моих глазах: гибли и заново возникали государства, разрушались города и вырастали на их месте новые, сменяли друг друга короли и папы римские, но одно оставалось неизменным – это алчность и глупость человеческая. Неужели ты думаешь, Лукас – голос старика стал звучным и сильным. – Что земные властители, которые много лет выжимают из своего народа последние соки, вдруг ни с того, ни с сего откроют свои кладовые, чтобы вернуть людям то, что они же у них и отобрали? Нет, мой мальчик, не для того князья платят своим солдатам, чтобы вот та запросто отдавать свое добро. И можете считать, что старый Абелард выжил из ума, но от этого приглашения веет несчастьем и обманом. Не к добру собралась теперь толпа у герцогского замка. Можете мне поверить, не к добру.
Глава шестая
Скорее всего, те кто толпились теперь на рыночной площади у замка его светлости и сами были не рады что пришли, позарившись на угощение. Но, как это всегда бывает, первые не могли уйти, ибо верили, что они получат то, за чем пришли, а, вторые не могли уйти, потому что их подпирали первые. Давка была такая, что иным становилось худо и они были готовы упасть в обморок, но сделать этого никак не могли, ибо со всех сторон их поддерживали такие же несчастные и никакие мольбы не могли заставить их расступиться, потому как люди были везде и со всех сторон напирали. Люди жаловались, охали, звали родных и конечно толкались, пихались и грозили друг другу.
И на все это кто с сочувствием, кто со злорадством смотрели из герцогского замка.
– Странное дело, – присвистнул наш старый знакомый Ганс, высунувшись в окно так сильно, что мог перевалиться через него в любую секунду. – Эти люди рискуют быть раздавленными в этой толчее и все ради того, чтобы отведать угощений, которых им никто и не собирается готовить.
– А ну отойди ото окна, маленький разбойник! – прикрикнул на него старший помощник главного повара. – Эдак ты и впрямь свернешь себе голову. Отойди, говорю, не то я не поленюсь и всыплю тебе недостающие десять розог. И уж поверь мне, я отсыплю их с таким рвением, что первые десять покажутся тебе мягкими ладонями наших портомоек, которыми они наглаживают твою пустую голову. И за что они тебя так любят, негодник? Если бы Марта хоть раз приобняла меня… Так нет же, всю свою нежность она тратит на такого как ты, да на рыжего кота, что подъедается у нас на кухне. Я бы давно утопил его во рву, но уж очень Марта к нему привязана. К нему, да к тебе. Если бы она приняла мое предложение, то у нее бы уже были бы свои ребятишки, а кота, так и быть, я бы позволил завести любого. Отойдешь ты от окна, проклятый Ганс!
В этот момент поваренок понял, что привычная леность может изменить старшему помощнику, и он все таки-таки найдет в себе силы, чтобы выпороть его повторно, но уж на этот раз, как положено. Поэтому Ганс отскочил от окна и принял самое благостное выражение лица.
– Вот то-то же… Так бы всегда. – довольно пробормотал повар и от удовольствия зевнул. – А что до этих бездельников, то нам поварам их светлость приказал готовить привычный обед, и мы его, слава святому Лаврентию, приготовим. Вот и все, что тебе положено знать. А пока отдыхай, коли выпала такая возможность, и не мешай отдыхать мне.
Не могу с уверенностью утверждать, что Ганс послушал господина старшего помощника главного повара, но большинство обитателей замка и впрямь дремали, поскольку завтрак уже прошел, насчет обеда распоряжений никаких не было и все слуги и прочая челядь бездельничала, пользуясь такой возможностью. Но нельзя сказать, что бездельничали все. В лютой башне горел огонь – там наверняка кипела работа.
– Поверни его, Корбл.
В пыточной комнате, кроме заплечных дел мастера, находился сам герцог, его слуга и еще один человек, лица которого было теперь не было видно. Человек тот был подвешен на цепь и все время стонал.
– Заткни ему рот! Мало того, что здесь ничего не видно, так я еще вот-вот оглохну от его криков и стонов. Проклятое эхо…
Палач дернулся было выполнять распоряжение герцога, но Корбл взмахнул рукой, и он замер растерянно на месте.
– Да, ты прав, Корбл: мы ведь хотим услышать ответы на наши вопросы, а с закрытым ртом он не скажет ничего внятного. Так ведь, Игнаш?
– Игнак, ваша светлость.
Заплечных дел мастер подсказал имя подвешенного и подвинул герцогу табурет, чтобы тот мог присесть.
– Ничего, дружочек, я постою. Значит говоришь Игнак? Забавное имя… И одно такое же забавное имя я уже сегодня слышал. Не так ли, Корбл?
– Да, ваша светлость. И если бы вы не проявили излишнюю мягкость, мы могли бы сравнить не только имена, но и самих обладателей этих имен могли бы подвесить теперь рядышком. Подвесить и посмеяться.
– Я еще дам тебе такую возможность, если женщина, подвешенная на цепи, вызывает у тебя лишь смех, Корбл. А пока пусть эта Франкиска подает герцогини платья и обувь или помогает ей раздеться, нам нет надобности в ее услугах. Бедный мальчик, если его хорошо поспрашивать, захочет сегодня выговориться за двоих. Поверни его ко мне лицом, а то он вечно вертится. Я хочу видеть его глаза.