Река Великая

– Ну что, крупный бобер?

Глупая шутка Прилуцкого стала последней каплей. Целых несколько секунд Матвей пытался держать лицо, но теперь зашелся громким душераздирающим плачем.

– Кш! Кш! Кш!

Над брагой с противным писком вертелась белая моль. Сколько ни пытался отец Власий отогнать насекомое, оно уворачивалось и всё плясало в воздухе на том же месте.

– Кш! Кш! Да чтоб тебя!

Очередным взмахом руки он отправил Божью тварь прямиком в кружку, где она, барахтаясь, запищала еще громче. Власий нашел на столе ложку, обратным концом выловил насекомое из жидкости, и тогда только понял, что совершил ошибку, принявши за мотылька крохотного ангелочка.

Благой вестник на столе отплевывался и тряс мокрыми крылышками.

– Ну и вонища! На навозе что ли настаивал?! – Вместо приветствия пронзительно пискнул малыш, так что священник, который склонился к нему, чтоб лучше слышать, отпрянул с испугу.

– Брага как брага: сахар, дрожжи, – чуть смутившись, ответил Власий. – Вы там у себя в раю совсем что ли вина не пьете?

– Вино пьем, а не это пойло злосмрадное! И по рюмочке только, на двунадесятые праздники, – подозрительно быстро поправился он.

– Всё кагор, небось?

– И кагор, и порто, и мадеру. Сам я, правда, больше малагу почитаю.

– Господи помилуй, я про такие и не слыхал! Небось, ваше небесное что-то?

– Не слыхал, потому что в магазине на ценники дороже ста рублей не смотришь!

Маленький гость спрыгнул с журнального столика на пол и на глазах стал расти в размере. Когда он достиг человеческого роста, священник смог лучше рассмотреть его. На вид ангелок был не то, чтобы стар, но и не мальчик. Полтинник с небольшим Власий дал бы ему по земным меркам. Жгуче-черные глаза блестели на его некогда красивом, а теперь только лишь благородном лице, как пара итальянских олив, которые Власию случалось едать в прежней своей женатой жизни на праздниках у тестя с тещей, запивая каждую, к их молчаливому неодобрению, целою с горочкой рюмкой водки.

– Не для того явился я, чтоб напитки хмельные с тобой обсуждать!

– А для чего? Небось, весть какую принес?

– Принес, – чрезмерно важным тоном подтвердил ангел. – Передать было велено, что, коли пьянствовать не прекратишь, доведет тебя твой грех до позора, а приход твой – до гибели лютой. Вместе с Малыми Удами и другие деревеньки бесчисленные с лица земли сгинут, и сам град Псков, древний и славный.

– А следом и твердь земная на две половины ако яичная скорлупа расколется, – с надменной усмешкой подхватил Власий. Бедность свою он считал богоугодной, втайне гордился ею и связывал с чистотой души, но слова про недорогие ценники в магазине всё же немного задели его, тем более что кагор, если брать божеский, уже давно стоил под двести.

– Коль ты не внемлешь, Всевышний мне велел доставить тебя к Нему для личной аудиенции, – небожитель старался выговаривать слова четко, но язык у него заплетался: видно, во время купания он успел как следует хлебнуть браги.

– Ну полетели, послушаем. Мне и самому есть, что рассказать Ему. Дай допью только, – священник потянулся к кружке, но не успел взять ее, как ангел крепко схватил его за локоть и потащил к окну. Распахнув свободной рукой фрамугу, он больно ударил своего пленника шпингалетом по лбу.

На дворе ангел на куриный манер отряхнул мокрые крылья, несколько раз взмахнул ими, и вместе с Власием оторвался от земли.

Внизу под ногами у них проплыли колодец, шиферный прямоугольник сарая, овин. Из-за деревенских крыш показалась серая река. Старую осину на краю картофельной посадки Ерофеевны пассажир увидел первым, успел вскрикнуть, но было поздно.

От гибели святого отца спас толстый сук, за который он, Божьей милостью, зацепился своею рясой не по размеру, и так остался висеть, свесив бледные ноги над пропастью. Возчик запутался крыльями в глубине кроны, возился там, сотрясая ветви, и пытался выбраться.

– Как ты, друже? – С искренним сочувствием спросил Власий.

Ангел ответил матерно.

Священник решил про себя, что небесная братия не оставит в беде своего, и стал оглядываться и раздумывать, как самому выбраться из положения. Над собой Власий заметил ветку, с виду попрочней остальных, и протянул к ней руки. Это было ошибкой. От неосторожного движения тело выскользнуло из широкого одеяния. В одном исподнем он полетел вниз, зажмурив глаза от ужаса.

Удар сотряс в его теле все косточки до последней. С закрытыми глазами он осторожно пошарил рукой вокруг и подивился тому, что нащупал пальцами не траву, а доски пола.

Кряхтя священник перевернулся на спину и обнаружил себя в съемной комнате в избе Ерофеевны, которая стала ему за десять лет родным домом. Он попытался перекреститься, но сложенными щепотью пальцами вместо лба попал в щеку. Над головой в лучах апрельского солнца из окна кружились пылинки, поднятые его падением.

Из-за стены раздался ворчливый голос хозяйки:

– Опять в горшке застрял, отче?!

– С дивана сверзился, Валентина Ерофеевна!

Он поднимается с пола, ждет, пока перестанет кружиться голова, и идет к красному углу. С полки берет икону местночтимого святого Тарасия, крестится на лик святого, а затем отодвигает заднюю часть тяжелого оклада и достает наружу прозрачный пузырек. Открутив крышку, глядит в окно с мученическим выражением на лице.

За окном вокруг сарая с шиферной крышей, которую он только что наблюдал с высоты полета в своем сонном видении, носятся наперегонки Парамоновский Матвей вместе с Никиткой. То ли от Невзорова меда, то ли от Власьевых молитв мальчишка совершенно выздоровел и даже, как показалось ему, чуть округлился в щеках. В игре вместе с ними участвует лохматый хозяйкин пес по кличке Валенок.

Увидавший в происходящем на дворе положительный знак, Власий сделал из пузырька глоток, потом еще один, и только после этого закупорил сосудец и вернул его в свой богоугодный тайничок.

Он вернулся на диван и посидел немного, пока совсем не ушла головная боль. Когда Власий вышел в сени, с кухни появилась хозяйка.

– Час который, Валентина Ерофеевна?

– Одиннадцать утра, – ответила она и сразу угадала следующий вопрос. – Четверг.

Не с первой попытки Власий подцепил ногой галошу и сунул в нее босую ногу.

– Куда собрался, батюшка?

– В храм пойду, приберусь.

– Проспался бы сперва.

– Ну как же? Чистый четверг.

Хозяйка одарила квартиранта в семейных трусах и одной галоше укоризненным взглядом:

– В то воскресенье Пасха была.

– Помилуй Боже! – Власий осенил себя крестным знамением. – А всенощная?

– Андрюха за тебя отслужил. Сам же псалтырь ему дал. Забыл, что ли?

– Андрюха?! Нерукоположенный?! Грех-то какой! – Власий уставился на нее с ужасом, но тут заметил смех в глазах и сердито взмахнул рукой.

Вдвоем они обернулись на скрип входной двери. В сени вошел Геннадий Парамонов и поздоровался, нисколько не удивленный полуголым видом святого отца.

– Ты за Матюхой? – Спросила Ерофеевна. – Во дворе он, с Никиткой бегает.