Звезда Венера

Пику я нашел довольно-таки быстро и легко. Здесь его знали все работники базы. После недолгих поисков и расспросов, я нашел его возле большого металлического ангара. Одет он был в смешной красно-синий синтепоновый комбинезон, в котором напоминал Карлсона, только вместо пропеллера на спине красовался фирменный логотип лажной базы. Он ругался там с каким-то с виду дедом, который, по-видимому, являлся типа завхозом или механиком и не хотел ему выдавать какую-то «железяку». Оглянувшись на скрип снега и, увидев меня, Пика хрипло и шумно охнул, словно увидел санинспекцию или рыбнадзор на нересте:

– Ёксель-моксель! Шоб я так жив!

Мы на радостях обнялись. Пика здорово прибавил за эти десять лет, раздобрев в боках. Его округлое небритое лицо выражало какую-то солидность и сдержанность – повзрослел, конечно, с тех пор, как я его видел в последний раз, что называется – «помужиковел». Мне даже показалось, что он был похож на того деда, с которым сейчас ругался, пока не появился я. Однако для инвалида он был даже слишком подвижен и сноровист, а его маленькие голубоватые глаза по-прежнему светились лукавым задиристым огоньком компанейского юмориста-забияки.

Пика, немного отпрянув от меня, повернулся к деду и, вероятно решив, что ничего более не добьется от него, свернул дебаты довольно-таки эксцентричным образом:

– Ну, Митрич!.. Если движок поймает клина, то я сниму этот гребаный насос и вставлю его тебе прямо в дупло, хрыч ты старый! Шоб ты им подавился!

– Ах, ты ж щучий сын! – возмущенно запищал дед – А ну, гуляй отсюда мимо, вертопрах несчастный! Чтоб я тебя не видел!

– Да! А здохнешь – я тебе его вместо креста на могилу поставлю!

Дед еще что-то возмущенно пищал нам вслед, но мы уже шли прочь.

– Вот, гад! – тоже все еще по инерции недовольно бурчал Пика, жалуясь мне – Этих недобитых интендантов, что в армии, что на гражданке – ничем не прошибешь! Масляный насос барахлит, а эта беззубая скотина ремкомплект зажала.

Пика кряхтя, словно больной радикулитом, нагнулся, поднял пустую жестяную банку из-под пива, ловко смял ее и метко швырнул в ближайшую урну, между делом не переставая ворчать:

– Нет, ну где логика, я вас спрашиваю? Ну, был бы насос к «Хонде» или «Ямахе». Ну, понятное дело – загнал бы какому-нибудь богатенькому ублюдку по дешевке. Так нет же! Насос на нашу русскую «Тайгу»! Кому он, на хрен, нужен? Кто его купит? Для кого он его ныкает? Жмот несчастный. Просидел всю свою героическую службу на складе, до самой пенсии, заработав при этом медаль «За безупречную службу» и профессиональный геморрой, а теперь и здесь от него житья нет – фиг чего допросишься без боя. Мне даже иногда кажется, знаете ли, что при ядерном апокалипсисе выживут не только крысы и тараканы – а и вот такие Митричи. Мутируют и выживут! Жабры, бля, себе отрастит, но выживет! Член у него шоб на лбу вырос, старый ишак …

Наконец, Пика успокоился и я, улучив момент, спросил:

– Куда мы идем?

– Как, куда? В мои личные апартаменты!

Я с недоверием глянул на Пикарского. Хотя, надо признаться и сам Пика был рад смене темы для разговора. Поэтому бывший сержант хитро ухмыльнулся и с некоторым пафосом, солидно, с усталой деловой хрипотцой в голосе пояснил:

– У меня возле административного корпуса, в небольшом деревянном срубчике имеется личная комната. Понимаете, сейчас, во время сезона, я здесь, на лыжной базе, безвылазно нахожусь, потому, как работы хватает за горло: надо содержать снегоходы в полной технической готовности, ремонтировать сломавшуюся технику, постоянно объезжать лыжную трассу, осматривать все спуски, подъемники, вовремя выявлять места, где требуется засыпка снега. Видите – в этом году со снежным покровом напряги: бурьян проступает, земля, камни. Не дай Бог, какой-нибудь богатый Буратино наткнется, травму себе сделает. Вон та байда, видите? – Пика показал рукой в замасленной шубенке на диковинную гигантских размеров приземистую машину на гусеничном ходу – Снег разбрасывает по горному склону. А еще она его чистит и уплотняет. Трамбует. Здесь много всякой хрени. Можно даже искусственный снег бадяжить, как абрикосовую брагу. Цивилизация, технический прогресс, блин! Не то, что в прошлые годы совковой демократии вручную носилками, да пологами-волокушами снег носили-перетаскивали, да лопатами трамбовали – не поверите! Нанимали сезонных рабочих и ползали днем и ночью до упаду…

Мы пришли к небольшому приземистому деревянному домику, похожему на сельскую баньку, с чопорным низеньким крыльцом. Небольшие окошки были заключены в резные наличники, выкрашенные белой акриловой краской. В его бревенчатый накат узким утиным носом уткнулся снегоход «Тайга», размалеванный карбоновый обтекатель которого кой-где был исцарапан колючками горного шиповника.

– Это – мой боевой конь! – гордо пояснил Пика, кивнув на снегоход – Я его туристам не даю. Техника – как женщина: пользуйся сам и никому не доверяй! Они ж, туристы эти, как дети, только с большими письками. Перегреют движок, а я потом мучься. Или, не дай Бог – перевернутся на склоне. Что я потом с «перевертышем» делать буду? Травму, не дай Бог, тяжелую получат, а санитарный вертолет вызывать – один час полетного времени по стоимости равняется годовому бюджету Таджикистана. Директор меня просто закопает!

Мы зашли в избушку. Сразу при входе, с коридора-«предбанника» она делилась пополам. Одну половину занимал Пика. Посредине избы была выложена огромная печь. Пока Пика носил дрова и затапливал погасшую печь, я осматривал его неказистое жилье: деревянная койка у окна, наспех заправленная солдатским одеялом, рыжий совдеповский полированный шкаф в углу, буфет из-под германского гарнитура середины 80-х, заставленный какой-то страшной непонятной посудой, старый ученический письменный стол с открытым ноутбуком, кипой каких-то бумаг и настольным светильником, на стене висели несколько книжных полок, воняющая керосином лампа «летучая мышь», которая почему-то наводила меня на мысль о непогоде и контрабандистах, какие-то дешёвые репродукции с горными пейзажами, охотничий фонарь, старая двустволка, распятая шкура белой козы, какой-то огромный нож, похожий на мачете и прочая утварь, сопутствующая аскетичному походному образу жизни романтика-отшельника. В центре комнаты, под самодельным матерчатым абажуром, стоял древний круглый раздвижной стол, покрытый засаленной цветастой клеенкой. Меня вдруг заинтересовала фотография в желтой, словно позолота, рамке, висевшая на стене. Я подошел и начал внимательно рассматривать эту фотку. На ней была запечатлена группа полуодетых улыбающихся солдат в яркий солнечный день на фоне маскировочной сети. Я легко узнал Ящера, рыжего пулеметчика, Пику и даже доктора Пипеткина, скромно пристроившегося к бойцам где-то сбоку.

– Это осенью, за пол года то того, как… – заметив мой интерес к фотографии, пояснил Пика, шуруя между делом кочергой по чугунным колосникам.

Пике сложно было с негнущейся ногой складываться пополам в три погибели возле печки. Он, кряхтя, поднялся, поставил на загудевшую плиту пузатый чайник и деловито осведомился:

– Щас здесь будет Ташкент. Вы, поди, голодный с дороги? Давайте, я сгоняю на пищеблок, чего-нибудь умыкну у наших поварих. Сварганим приличный стол.

– Иди, умыкни – повернулся я к Пике – А будешь мне выкать и дальше – получишь в морду.

– Э, не-ет! – предупредительно выставил вперед руки Пика, словно защищаясь от удара и лукаво улыбаясь, пояснил – У меня хорошее воспитание. Я уважаю таких людей и мне не нужно переходить на «ты», чтобы быть в одной лодке с двенадцатью апостолами. Вы, товарищ майор, всегда были для меня примером, из ранга святых икон, поэтому пусть все остается так, как есть. Хорошо?

Я покачал головой:

– Жениться тебе надо. Или учиться. Ведь, помрешь, не равен час, дурак дураком.

– Жениться – дурное дело, не хитрое! – махнул рукой Пика – Хоть моя нога и отказывается работать – зато моя палочка-выручалочка еще никогда не подводила. Так что, погуляю еще.

– Угу, – пробурчал я – гляди тогда, чтобы тебе где-нибудь не оторвали твою палку-выручалку. А то, как раз тогда и останется, что отправиться к двенадцати апостолам.

– Товарищ майор, вы, конечно, извините меня, но чья бы корова мычала?

– Щас точно в морду получишь, психолог хренов.

– Я все понял – ухожу, а то по морде получу и подвиг свой не совершу! – деланно учтиво продекламировал Пика и скрылся за дверью.

…Пика на скорую руку «нарубал» салат из свежих овощей, подогрел на плите плов, принесенный с кухни в продолговатом овальном чугунке, вскрыл банку со шпротами, нарезал хлеб, сырокопченую колбасу, сало-шпик, выставил соломенную тарелку с песочным печеньем, коробку чая «Принцесса Нури», сахар-рафинад в залапанной некогда белой фарфоровой сахарнице с отсутствующей крышечкой. Затем водрузил на стол закопченный чайник с кипятком на самодельной деревянной подложке.

– Ну, чем богаты, как говорится, – Пика был явно доволен результатом своих усилий и, поднимая чашку с чаем, с немалым достоинством чокнулся со мной – Будем живы – не помрем! А, товарищ майор?

– Давай, вперед, кони-саночки – кивнул я и пригубил немного чаю.

Мы изрядно проголодались, поэтому довольно-таки быстро и без особых усилий «переполовинили» плов с курятиной под салат, полбанки шпротов под колбасу с салом и в завершение перешли к неспешному чаепитию.

– Пипеткин тут недавно приезжал, – сообщил Пика – он щас где-то на Дальнем Востоке, в окружном госпитале дослуживает.

– А здесь он что делал? На лыжах, что ли, приезжал покататься? – поинтересовался я.

– Зачем? Не все же больные на голову, как мы.

– Ну не лечиться же?

– Нет. По делам каким-то, да в отряд заехал. А на обратном пути – ко мне заглянул. Пацаны наши с ним заезжали. Вот, годовщину и отметили. Неплохо посидели.

– Дожили, – проворчал я – годовщина смерти теперь, как юбилей отмечается…

– А что у нас в жизни осталось? – Пика развел в стороны свои мозолистые, так и не отмытые от машинного масла руки со следами шрамов и порезов – Теперь только и собираемся на скорбные даты.

Пика посмотрел в окошко. Я тоже глянул туда. Там сновали люди – веселые, пестрые, разношерстые, как на ярмарке. Глядя на них, можно было подумать, что там, за окном какой-то грандиозный праздник. Оттуда доносился звонкий смех, веселые и радостные крики, из репродуктора лилась музыка и песни. Казалось, что там совершенно другой мир. А мы все так же находимся в каком-то другом, параллельном черно-белом мире, не в силах вот так вот радоваться жизни – до самозабвения, до счастливой хрипоты в голосе, позабыв обо всем на свете.

– Я каждый день вижу все это – кивнув в окно, сказал Пика – И не могу отделаться от мысли, что я им завидую. Ведь я так не умею, как они…

– Ты теперь – не они – сказал я – Ты теперь один из нас. Ты – просто наблюдатель. Инопланетянин. И ты должен прекрасно отдавать себе отчет в том, что когда-нибудь и за тобой прилетит наш корабль. И ты улетишь отсюда.

– Я просто никак не могу понять. За что? Почему так? Почему такой ценой?

– Ставя подпись под своим армейским контрактом, ты не задумывался, что ставишь подпись под куплей-продажей своей души? – спросил я – А теперь не притворяйся – у тебя нет души и тебе не больно.

– Но мне больно, командир…

– Это уже не боль. Это посттравматический синдром. Это, как после ампутации конечностей. Их уже нет. А тебе все еще кажется, что они болят. Спроси у Пипеткина – он тебе расскажет.

– Я так не хочу…