В опасной игре поневоле

Когда Оля Синицина проснулась, Никита уже заканчивал аккуратно заклеивать подкладку ее чемодана.

– Привет! – улыбнулся ей Никита так обаятельно, как только он умел.

– Уже за работой? – удивилась девушка.

– Вроде бы все чин-чинарем, но на ощупь можно заметить, – озабоченно сказал Никита.

– Брось, – лениво возразила Ольга. – Никто не станет щупать, да и смотреть никто не будет, не в первый раз. Я ж тебе говорила, можно было просто положить внутрь и все дела.

– Ну, не скажи, лучше подстраховаться.

* * *

Александр Вазгенович привез их в Шереметьево на своем “Мерседесе”. Выехали загодя, потому что скользко, на дорогах гололедица. Вместе с тем, ничто не указывало на то, что рейс могут отменить – холодно, но погода вполне летная.

Сзади, как приметил Фомин, всю дорогу от самого дома их сопровождала темно-синяя “Волга” с двумя пассажирами.

– Что, брат, удивляешься? – спросил Замараев, перехватив настороженный взгляд Фомина. – Это Павликов выделил нам охрану. Дружеский жест, совершенно бесплатно.

– А, – сказал Никита, делая вид, что совсем успокоился. – Спасибо ему.

Таможню они с Олей Синициной проходили порознь, так было задумано с самого начала. Сбоку, из параллельной очереди, Никита посматривал на Ольгу и удивлялся. Ну, решительно ничего не происходило! Никита намеренно пропустил вперед несколько человек, чтобы держаться немного сзади. Ольга, со своими непокрытыми платиновыми волосами, в распахнутой норковой шубке поверх короткого черного платья, была вполне удобным объектом для наблюдения, ее ни с кем не перепутаешь.

Продвигаясь каждый своим курсом, они благополучно миновали регистрационную стойку “Люфтганзы” и приблизились к вытянувшимся в ряд лоткам личного досмотра, оснащенным, как и положено, передовой техникой исследования чемоданов без хирургического вмешательства. И здесь-то их уже ждали.

Фомин сразу понял, что вот эти два бравых молодых майора с армейскими знаками отличия, никак не таможенники, и есть тот самый ответ на вопрос, который он, Никита, давно себе задавал.

– Вы позволите? – один из офицеров протянул руку к Ольгиному чемодану с молчаливого согласия стоящей рядом таможенной инспекторши.

– А в чем дело? – совершенно натурально удивилась Ольга, оглядываясь на монитор, словно бы это он, продемонстрировав просвеченные внутренности ее чемодана, просигнализировал о наличии в них какой-то бяки.

– Нет-нет, – вежливо улыбаясь, взял ее под руку другой майор с тонкими усиками на продолговатом лице. – Дело не в этом. Приносим извинения за беспокойство, но к нам, по нашим каналам, поступила информация, которую необходимо проверить. Это не займет много времени.

– По каким еще каналам? – упиралась девушка, неохотно переставляя ноги.

– Мы из Главного разведывательного управления, – негромко, но внушительно сообщил майор с усиками.

Никита Фомин, наклонив голову, прошел через магнитную рамку, подхватил с транспортерной ленты свою дорожную сумку и направился на посадку. Бедолага Оля даже не пыталась искать его глазами – любому ежику понятно, что он, Никита, ничем не сумел бы ей помочь.

Только теперь Фомин со всей определенностью мог осознать, какой сценарий разработал его верный компаньон Александр Вазгенович. Ну, что ж, нормально, все это вполне устраивало. Где же ты, дружище Александр Вазгенович? Остался там, где и положено оставаться провожающим? Или, примостившись в удобном месте, издалека наблюдаешь за последней стадией своей комбинации? Замараев и те, кто с ним, явно предпочитают, чтобы одураченный Никита тихо-спокойно улетел в Мюнхен. Грохнуть его у них кишка тонка. Это тень Чудовского защищает Никиту – даже мертвый Алексей Алексеич Чудовский таит в себе опасность для врагов.

На всякий случай Фомин еще ниже опустил голову. Если Замараев откуда-то подсматривает за ним, то не заметит довольную ухмылку на его лице, напротив, поза наглядно говорит о том, что человек вконец удручен. Пожалуй, только одно занимало Фомина: неужели Ольга была в курсе задуманного? Или ее использовали втемную?

* * *

То, что умный, расчетливый Фомин сделал в дальнейшем, могло, казалось бы, объясняться только одним – частичной ампутацией мозга. А вот поди ж ты! Был Никита Фомин в полном здравии, даже температура нормальная – и учудил такое!

Прежде всего, он начисто потерял бдительность. Встретившись в условленное время на вокзале в Хельсинки со своим другом Андрюхой Жилиным, Никита на радостях повел его в кафе. Сто метров, даже меньше, до гостиничного кафе они, поддерживая друг друга, преодолевали по заледенелым, выметенным поземкой тротуарам, целую вечность. Где, черт возьми, финские дворники? В кафе они выпили всего-то по одной, и тут Никита, позорно сгорая от нетерпения, на глазах у почтенной публики, схватив со стола плохо заточенный нож, вспорол подкладку своей куртки и выволок на свет Божий контрабандные холсты.

А дело было в кафе гостиницы “Рамада Президент Отель”, где каждый второй посетитель говорил по-русски и все, кто мог наблюдать эту сцену, отлично все понимали. Законопослушные финики, которые вызывают полицию вообще по любому поводу, на этот раз почему-то сплоховали.

Казалось бы, пронесло – надо Богу сказать спасибо и сделать выводы. Но Никита продолжал искушать судьбу. Следующую попытку он сделал в Голландии. Почему в Голландии? Да, черт его знает! Просто, он никогда там не бывал. В Германию или в ту же Финляндию мотался не раз, а в Голландию – не приходилось, но был наслышан.

И вот Никита Фомин в Амстердаме. Тихая, зеленая вода каналов, район “красных фонарей”, запах марихуаны в каждом кафе и список легких наркотиков в меню, очаровательные спокойные люди. Никита сподобился съездить на экскурсию за город. Снова каналы, ветряные мельницы, старые сыроварни… В этом дружелюбном, немного сонном краю хотелось жить, некоторое время. Разве от голландских людей можно было ждать подвоха?

Владелец первой же частной галереи, в которую Никита Фомин обратился, с энтузиазмом изъявил готовность с ним работать. Свои холсты Никита сдал галерейщику на хранение, причем мысль о том, что их могут украсть, попросту не возникла. Старый, пергаментный дедок-галерейщик уважительно так поговорил с ним как с равным, мол, между нами, искусствоведами… Говорили на английском, которым Никита владел неосновательно, до такой степени, что не мог даже уяснить, насколько плохо с этим делом у коллеги-искусствоведа, чувствовалось лишь, что с произношением у старикана явные проблемы. Впрочем, они вполне поладили и даже заключили контракт, согласно которому голландский коллекционер обязывался за небольшой процент подготовить Никитины холсты к ближайшему аукциону.

Когда неделю спустя, перед самым Рождеством, Фомин позвонил этому старому дусту, узнать, как, мол, дела, галерейщик совершенно будничным тоном попросил его при случае зайти, надо, вроде, что-то там уточнить. Ничего не подозревая, Никита зашел и был церемонно представлен очаровательной молодой паре. Двое, аккуратный молодой человек и симпатичная шатенка в круглых очках, оказались офицерами Интерпола, и совсем скоро, ведь в Амстердаме все близко, Никита Фомин стал узником удивительной голландской тюрьмы.

Глава третьяю На свободу с чистой совестью

1

7 апреля 1999 года, среда

Денег на адвоката у Фомина нет. Адвоката ему предоставили власти. Надежды на такого защитника – нуль целых, нуль десятых. Его зовут Патрик, хорошее имя для домашнего любимца. К слову, Патрик и впрямь вылитый пудель – шапка длинных кудрявых волос, на щеках кудрявые баки, маленькие скучающие глазки. Адвокат отрабатывает номер, а куда ж ты денешься?

– Он говорит, что ничем не сможет тебе помочь, если ты будешь упрямиться. Патрик советует тебе признать очевидное, и тогда он сделает все возможное, – переводит Феликс.

Феликс Люхтер – переводчик, эмигрировал из СССР и счастлив, что удалось зацепиться в Голландии. У него есть вид на жительство, он солидный, благополучный человек. Хотя по виду его не скажешь, что он в шоколаде – какой-то всегда не выспавшийся и не факт, что не голодный. Говорят, правда, здесь в Голландии нет голодных. Один-то, может, все-таки, есть?

– Переведи ему, что я ни в чем не виноват и никакой вины за собой не признаю, – упрямо твердит Никита Фомин, демонстрируя свою белозубую улыбку.

Феликс шумно выдыхает в усы и разводит руками. Этот диалог повторяется уже несколько раз кряду. Тема, очевидно, исчерпана, но Патрик не уходит. Дружелюбно улыбаясь, он разглядывает Фомина.

– Зря ты так, – мямлит Феликс Люхтер, заполняя паузу. – Зря…

– А ты почем знаешь? – огрызается вдруг Никита. – Ты что, адвокат?

– Я? – пугается Феликс. – Я – нет!

Он выуживает несвежий носовой платок и, сняв очки, начинает в который раз протирать стекла.

Вечером Никита снова звонит в Москву. На этот раз Замараев сам снимает трубку.

– Я хочу выйти отсюда, – говорит Никита. – Шевелись, жопа!

– Старичок! – обрадовался Александр Вазгенович. – Рад слышать тебя! Ты как там?

– У меня нет денег с тобой сюсюкать, старичок. Ты когда внесешь за меня залог? Или хочешь, чтобы я тебя назвал?

– Никита, ради Бога! Ты хоть думай, откуда ты звонишь! Тебя же могут услышать. Поверь, я делаю все возможное, мне тут обещали…

– Смотри, допрыгаешься! – пообещал Никита. – Позвоню через неделю, в это же время. Сделай же, сука, наконец, что-нибудь!

* * *

Никита играл в шахматы весьма хило, но Исмет Тара – еще хуже. Много же усилий приходилось предпринимать Никите, чтобы все время проигрывать. Только однажды, задумавшись, он нечаянно выиграл у Исмета. И что же – пришлось долго-долго его утешать.