Укажут и, освободясь от гражданской скорби, сядут, бывало, винтить до третьих петухов, а когда оные возгласят приход утра – барин командует:
– Егорка, дерни что-нибудь духоподъемное и отвечающее моменту!
Егорка встанет в позу и, перст подняв, многозначительно напомнит:
На святой Руси петухи поют —
Скоро будет день на святой Руси!..[24 - Строки «На святой Руси петухи кричат…», вероятно, принадлежат поэту и переводчику Н. В. Бергу (1823–1884) (см. об этом: В. Г. Короленко. Собр. соч., т. 3. М., 1954, стр. 58, 456, а также очерк Горького «В. Г. Короленко» в т. XVI наст. изд.).]
– Верно! – говорят господа. – Обязательно, – должен быть день…
И пойдут отдохнуть.
Хорошо. Но только вдруг народ начал беспокойно волноваться, заметил это барин, спрашивает:
– Егорка – почему народ трепещет?
А тот, с удовольствием, доносит:
– Народ хочет жить по-человечески…
Тут барин возгордился:
– Ага! Это кто ему внушил? Это – я внушил! Пятьдесят лет я и предки мои внушали, что пора нам жить по-человечески, ага?
И начал увлекаться, то и дело гоняет Егорку:
– Надергай фактов из истории аграрного движения в Европе… из Евангелия текстов, насчет равенства… из истории культуры, о происхождении собственности – живо!
Егорка – рад! Так и мечется, даже в мыле весь, все книжки раздергал, одни переплеты остались, ворохами барину разные возбудительные доказательства тащит, а барин его похваливает:
– Старайся! При конституции я тебя в редактора большой либеральной газеты посажу!
И, окончательно осмелев, лично внушает самым разумным мужикам:
– Еще, – говорит, – братья Гракхи в Риме, а потом в Англии, в Германии, во Франции… и всё это исторически необходимо! Егорка – факты!
И тотчас на фактах докажет, что всякий народ обязан желать свободы, хотя бы начальство и не желало оной. Мужики, конечно, рады – кричат:
– Покорнейше благдарим!
Всё пошло очень хорошо, дружно, в любви христианской и взаимном доверии, только – вдруг мужики спрашивают:
– Когда уйдете?
– Куда?
– А долой?
– Откуда?
– С земли…
И смеются – вот чудак! Всё понимает, а самое простое перестал понимать.
Они – смеются, а барин – сердится…
– Позвольте, – говорит, – куда же я уйду, ежели земля – моя?
А мужики ему не верят:
– Как – твоя, ежели ты сам же говорил, что господня и что еще до Исуса Христа некоторые справедливцы знали это?[25 - В 23 псалме Давида: «Господня земля и что наполняет ее, вселенная и всё живущее в ней» (Псалтырь, псалом 23, гл. 1).]
Не понимает он их, а они – его, и снова барин Егорку за бока:
– Егорка, ступай надергай изо всех историй…
А тот ему довольно независимо отвечает:
– Все истории раздерганы на доказательства противного…
– Врешь, крамольник!
Однако – верно: бросился он в библиотеку, смотрит – от книжек одни корешки да пустые переплеты остались; даже вспотел он от неожиданности этой и огорченно воззвал ко предкам своим:
– И кто вас надоумил создать историю столь односторонне! Вот и наработали… эхма! Какая это история, к чёрту?
А мужики свое тянут:
– Так, – говорят, – прекрасно ты нам доказал, что уходи скорей, а то прогоним…
Егорка же окончательно мужикам передался, нос в сторону воротит и даже при встрече с барином фыркать начал:
– Хабеас корпус, туда же! Либ-берал, туда же…
Совсем плохо стало. Мужики начали песни петь и на радостях стог баринова сена по своим дворам развезли. И вдруг – вспомнил барин, что у него еще есть кое-что в запасе: сидела на антресолях прабабушка, ожидая неминучей смерти, и была она до того стара, что все человеческие слова забыла – только одно помнит:
– Не давать…
С шестьдесят первого года ничего кроме не могла говорить.
Бросился он к ней в большом волнении чувств, припал родственно к ногам ее и взывает:
– Мать матерей, ты – живая история…
А она, конечно, бормочет:
– Не давать…
– Но – как же?