Мелания. Ты не предо мной, не пред людьми кайся, а перед богом! Люди – не простят, а бог – милостив. Сам знаешь: разбойники, в старину, как грешили, а воздадут богу богово и – спасены!
Булычов. Ну да, ежели украл да на церковь дал, так ты не вор, а – праведник.
Мелания. Его-ор! Кощунствуешь, слушать не буду! Ты – не глуп, должен понять: господь не допустит – дьявол не соблазнит.
Булычов. Ну – спасибо!
Мелания. Это что еще?
Булычов. Успокоила. Выходит, что господь вполне свободно допускает дьявола соблазнять нас, – значит, он в грешных делах дьяволу и мне компаньон…
Мелания (встала). Слова эти… слова твои такие, что ежели владыке Никандру сказать про них…
Булычов. А – в чем я ошибся?
Мелания. Еретик! Подумай – что лезет тебе в нездоровую-то башку? Ведь – понимаешь, ежели бог допустил дьявола соблазнить тебя, – значит, бог от тебя отрекся.
Булычов. Отрекся – а? За что? За то, что я деньги любил, баб люблю, на сестре твоей, дуре, из-за денег женился, любовником твоим был, за это отрекся? Эх ты… ворона полоротая! Каркаешь, а – без смысла!
Мелания (ошалела). Да что ты, Егор? Обезумел ты? Господи помилуй…
Булычов. Молишься день, ночь под колоколами, а – кому молишься, сама того не знаешь.
Мелания. Егор! В пропасть летишь! В пасть адову… В такие дни… Все разрушается, трон царев качают злые силы… антихристово время… может – Страшный суд близок…
Булычов. Вспомнила! Страшный суд… Второе пришествие… Эх, ворона! Взлетела, накаркала! Ступай, поезжай в свою берлогу с девчонками, с клирошанками лизаться! А вместо денег – вот что получишь от меня – на! (Показывает кукиш.)
Мелания (поражена, почти упала в кресло). Ох, негодяй…
Булычов. Глафира – блудодейка? А – ты? Ты кто?
Мелания. Врешь… Врешь… (Вскочила.) Мошенник! Издохнешь скоро! Червь!
Булычов. Прочь! Уходи от греха…
Мелания. Змей… Дьявол…
Булычов(один, рычит, потирает правый бок, кричит). Глафира! Эй…
Ксения. Что ты? А Меланья-то где?
Булычов. Улетела.
Ксения. Неужто опять поссорились?
Булычов. Ты надолго уселась тут?
Ксения. Дай же ты мне, Егор, слово сказать! Ты совсем уж перестал говорить со мной, будто я мебель какая! Ну, что ты как смотришь!
Булычов. Валяй, валяй, говори!
Ксения. Что же это началось у нас? Светопреставление какое-то! Зятек у себя, наверху, трактир устроил, с утра до ночи люди толкутся, заседают чего-то; вчера семь бутылок красного выпили да водки сколько… Дворник Измаил жалуется – полиция одолела его, все спрашивает: кто к нам ходит? А они там всё про царя да министров. И каждый день – трактир. Ты что голову повесил?
Булычов. Валяй, валяй, сыпь! Молодой, я – любил в трактире с музыкой сидеть.
Ксения. Малаша-то зачем приезжала?
Булычов. Врать, Аксинья, ты – не можешь! Глупа для этого.
Ксения. Чего же это я соврала, где?
Булычов. Здесь. Маланья приехала по уговору с тобой о деньгах говорить.
Ксения. Когда же это я уговаривалась с ней, что ты?
Булычов. Ну – ладно! Заткни рот…
Оживленно входят Достигаев, Звонцов, Павлин.
Достигаев. Егор, послушай-ко, что отец Павлин из Москвы привез…
Ксения. Ты бы лег, Егор!
Булычов. Ну, слушаю… отец!
Павлин. Хорошего мало рассказать могу, да, по-моему, и хорошее-то – плохо, ибо лучше того, как до войны жили, ничего невозможно выдумать.
Достигаев. Нет, протестую! Не-ет!
Звонцов шепчется с тещей.
Ксения. Плачет?
Достигаев. Кто плачет?
Ксения. Игуменья.
Достигаев. Что же это она?
Булычов. Идите-ко, взгляните, чего она испугалась? А ты, отец, садись, рассказывай.
Достигаев. Интересно, от какой жалости плачет Маланья.
Павлин. Великое смятение началось в Москве. Даже умственно зрелые люди утверждают, что царя надобно сместить, по неспособности его.
Булычов. С лишком двадцать лет способен был.
Павлин. Силы человека иссякают от времени.