9-е января

Маленькая девочка бежала и кричала всем:

– Не видали маму?

Люди молча оглядывались на неё и уступали ей дорогу.

Потом раздался голос женщины с раздробленной рукой:

– Здесь, здесь я…

Улица пустела. Молодёжь уходила всё быстрее. Пожилые люди угрюмо, не спеша, тоже шли куда-то по двое и по трое, исподлобья глядя вслед молодым. Говорили мало… Лишь порой кто-нибудь, не сдержав горечи, восклицал негромко:

– Значит, народ отбросили теперь?..

– Убийцы проклятые!..

Сожалели об убитых людях и, догадываясь, что убит также один тяжёлый, рабский предрассудок, осторожно молчали о нём, не произнося более царапающего ухо имени его, чтобы не тревожить в сердце тоски и гнева…

А может быть, молчали о нём, боясь создать другой на место мёртвого…

…Вокруг жилища царя стояли плотной, неразрывной цепью серые солдаты, под окнами дворца на площади расположилась конница, торчали пушки, небольшие и похожие на пиявок. Запах сена, навоза, лошадиного пота окружал дворец, лязг железа, звон шпор, крики команды, топот лошадей колебался под слепыми окнами дворца.

Против солдат – тысячи безоружных, озлобленных людей топчется на морозе, над толпою – сероватый пар дыхания, точно пыль. Рота солдат опиралась одним флангом о стену здания на углу Невского проспекта, другим – о железную решётку сада, преграждая дорогу на площадь ко дворцу. Почти вплоть к солдатам штатские, разнообразно одетые люди, большинство рабочих, много женщин и подростков.

– Расходись, господа! – вполголоса говорил фельдфебель. Он ходил вдоль фронта, отодвигая людей от солдат руками и плечом, стараясь не видеть человеческих лиц.

– Почему вы не пускаете? – спрашивали его.

– Куда?

– К царю!

Фельдфебель на секунду остановился и с чувством, похожим на уныние, воскликнул:

– Да я же говорю – нет его!

– Царя нет?

– Ну да! Сказано вам нет, и – ступайте!

– Совсем нет царя? – настойчиво допрашивал иронический голос.

Фельдфебель снова остановился, поднял руку.

– За такие слова – берегись!

И другим тоном объяснил:

– В городе – нет его!

Из толпы ответили:

– Нигде нет!

– Кончился!

– Расстреляли вы его, дьяволы!

– Вы думали – народ убиваете?

– Народ – не убьешь! Его на всё хватит…

– Отойди, господа! Не разговаривай!

– Ты кто? Солдат? Что такое – солдат?

В другом месте старичок с бородкой клином воодушевлённо говорил солдатам:

– Вы – люди, мы – тоже! Сейчас вы в шинелях, завтра – в кафтанах. Работать захотите, есть понадобится. Работы нет, есть нечего. Придётся и вам, ребята, так же вот, как мы. Стрелять, значит, в вас надо будет? Убивать за то, что голодные будете, а?

Солдатам холодно. Они переминались с ноги на ногу, били подошвами о камни мостовой, тёрли уши, перебрасывая ружья из руки в руку. Слушая речи, вздыхали, двигали глазами вверх и вниз, чмокали озябшими губами, сморкались. Лица, посиневшие от холода, однообразно унылы, туповаты, солдатишки – мелкие, в рост своих винтовок с примкнутыми штыками, – одиннадцатая рота 144-го Псковского полка. Некоторые из них, прищуриваясь, как бы целились во что-то, крепко стиснув зубы, должно быть, с трудом сдерживая злобу против массы людей, ради которой приходится мёрзнуть. От их серой, скучной линии веяло усталостью, тоской.

Люди, поддаваясь толчкам сзади, порою толкали солдат.

– Тиша! – негромко откликался на толчки человечек в серой шинели. Толпа всё более горячо кричала им что-то. Солдаты слушали мигая, лица кривились неопределёнными гримасами, и нечто жалкое, робкое являлось на них.

– Не трог ружо! – крикнул один из них молодому парню в мохнатой шапке. А тот тыкал солдата пальцем в грудь и говорил:

– Ты солдат, а не палач. Тебя позвали защищать Россию от врагов, а заставляют расстреливать народ… Пойми! Народ – это и есть Россия!

– Мы – не стрелям! – ответил солдат.

– Гляди – стоит Россия, русский народ! Он желает видеть своего царя…

Кто-то перебил речь, крикнув:

– Не желает!

– Что в том худого, что народ захотел поговорить с царём о своих делах? Ну, скажи, а?

– Не знаю я! – сказал солдат, сплёвывая.

Сосед его добавил:

– Не велено нам разговаривать…

Уныло вздохнул и опустил глаза.

Один солдатик вдруг ласково спросил стоявшего перед ним: