Варенька Олесова

Лукавая улыбка сестры остановила его раньше, чем он окончил свой вопрос, и он, замолчав, сел к столу. Елизавета Сергеевна подробно осмотрела его костюм, не переставая улыбаться, Его злила эта улыбка.

– Она давно уже встала, мы с ней ходили купаться, и теперь она, наверное, в парке и должна скоро явиться, – объясняла Елизавета Сергеевна.

– Как ты подробно, – усмехнулся он. – Пожалуйста, – вели сейчас же после чая распаковать мои вещи.

– И вынуть их?

– Нет, нет, этого не надо. Я сам, а то всё перепутают… Там есть для тебя конфеты и книги.

– Спасибо! Это мило… А вот и Варенька!

Она явилась в дверях в лёгком белом платье, пышными складками падавшем с её плеч к ногам. Костюм её был похож на детскую блузу, и сама она в нём смотрела ребёнком.

Остановившись на секунду в дверях, она спросила:

– Разве вы ждали меня? – и бесшумно, как облако, подошла к столу.

Ипполит Сергеевич молча поклонился ей и, пожимая её руку, обнажённую до локтя, ощутил нежный аромат фиалок, исходивший от неё.

– Вот надушилась! – воскликнула Елизавета Сергеевна.

– Разве больше, чем всегда? Вы любите духи, Ипполит Сергеевич? Я – ужасно! Когда есть фиалки, я каждое утро рву их и растираю в руках, это я научилась ещё в прогимназии… Вам нравятся фиалки?

Он пил чай и не смотрел на неё, но чувствовал её глаза на своём лице.

– Я никогда не думал над тем, нравятся они мне или нет, – пожав плечами, сухо сказал он, но, взглянув на неё, невольно улыбнулся.

Оттенённое снежно-белой материей её платья, лицо у неё горело пышным румянцем, и глубокие глаза сверкали ясной радостью. Здоровьем, свежестью, бессознательным счастьем веяло от неё. Она была хороша, как ясный майский день на севере.

– Не думали? – воскликнула она. – Но как же, – ведь вы ботаник.

– А не цветовод, – кратко пояснил он и, недовольно подумав, что, пожалуй, это грубо, отвёл глаза свои в сторону от её лица.

– А ботаника и цветоводство не одно и то же? – спросила она, помолчав.

Его сестра, не стесняясь, засмеялась. А он почувствовал, что этот смех почему-то коробит его, и с сожалением воскликнул про себя:

«Да она глупа!»

Но потом, поясняя ей разницу между ботаникой и цветоводством, он смягчил свой приговор – она только невежда. Слушая его толковую и серьёзную речь, девушка смотрела на него глазами внимательной ученицы, и это нравилось ему.

– Да-а, – протянула Варенька, – вот как это! А что, ботаника интересная наука?

– Гм! Видите ли, на науки нужно смотреть с точки зрения той пользы, которую они приносят людям, – объяснил он со вздохом. Её неразвитость усиливала в нём симпатию к ней. А она, задумчиво постукивая ложкой по краю своей чашки, спрашивала его:

– Какая же может быть польза от того, что вы узнаете, как растёт репей?

– Та же, которую мы извлекаем, изучая явления жизни в каком-нибудь одном человеке.

– Человек и репей, – улыбнулась она. – Разве один человек живёт, как все?

Ему было странно, что этот неинтересный разговор не утомляет его.

– Разве я ем и пью так же, как мужики? – серьёзно, сдвигая брови, продолжала она. – И разве многие живут так, как я?

– А как вы живёте? – спросил он, предчувствуя, что этот вопрос изменит тему разговора.

– Как я живу? – вскричала девушка. – Хорошо! – И она даже закрыла глаза от удовольствия. – Знаете, я просыпаюсь утром, и, если день ясный, мне становится сразу ужасно весело! Точно мне подарили что-то дорогое и красивое, такое, что я давно хотела иметь…

Бегу купаться – у нас река на ключах – вода холодная, так и щиплет тело! Есть очень глубокие места, и я туда прямо с берега вниз головой – бух! Так всю и обожжёт… летишь в воду, как в пропасть, и в голове шумит… Вынырнешь, вырвешься из воды, – солнце смотрит на тебя и смеётся. Потом иду лесом домой, наберу цветов, надышусь лесным воздухом допьяна; приду – чай готов! Пью чай, а предо мной стоят цветы… и солнце на меня смотрит… Ах, если бы вы знали, как я люблю солнце! Потом наступает день и начинаются хлопоты по хозяйству… все меня любят, сразу понимают, слушаются, – и всё кружится колесом вплоть до вечера… потом солнце заходит, луна, звёзды являются… до чего это всё хорошо и как ново всегда! Вы понимаете? Я не умею понятно сказать… почему так хорошо жить… Но, может быть, вы чувствуете это и сами, да? Ведь вам понятно, почему жизнь такая хорошая, интересная?

– Да, конечно! – подтвердил он, готовый рукой стереть с лица сестры тонкую, насмешливую улыбку.

Он смотрел на Вареньку, не мешая себе любоваться ею, трепетавшей от желания передать ему силу наполняющего её существо ликования.

– А зима? Любите вы зиму? Она вся белая, здоровая, задорная, вызывающая бороться с ней…

Резкий звонок перебил её речь. Звонила Елизавета Сергеевна, и, когда в комнату влетела высокая девушка с круглым добрым лицом и плутоватыми глазами, она сказала ей утомлённым голосом:

– Убирайте посуду, Маша.

Потом озабоченно начала ходить по комнате, громко шаркая ногами.

Всё это несколько отрезвило увлечённую девушку; она повела плечами, как бы стряхивая с них что-то, и, немножко смущённая, спросила Полканова:

– Я надоела вам своими россказнями?

– Ну, что это вы! – протестовал он.

– Нет, серьёзно, – я показалась вам глупой? – добивалась она.

– Но – почему же?! – воскликнул Ипполит Сергеевич и удивился, что это у него вышло так горячо и искренно.

– Я дикая… необразованная… Но я очень рада говорить с вами;., потому что вы учёный и такой… не такой, каким я вас себе представляла.

– А вы как представляли себе меня? – осведомился он, улыбаясь.

– Я думала, вы всё будете говорить разные мудрости… это не так, а вот этак, и все глупы, а я – умница… У папы гостил товарищ, тоже полковник, как и папа, и тоже учёный, как вы. Но он военный учёный… как это?.. генерального штаба… он был ужасно надутый… по-моему, он даже ничего и не знал, а просто хвастался…

– Вы и меня таким же представляли? – спросил Ипполит Сергеевич.

Она сконфузилась, покраснела и, вскочив со стула, смешно забегала по комнате, растерянно говоря:

– Ах, как вы… ну, разве я могла…

– Ну, вот что, милые мои дети, – глядя на них прищуренными глазами, заявила Елизавета Сергеевна, – я пойду кое-чем заняться по хозяйству, а вас оставлю на волю божию!

Смеясь, она исчезла. Ипполит Сергеевич укоризненно посмотрел ей вслед и подумал, что нужно будет поговорить с ней о её манере держаться по отношению к этой, в сущности, очень милой, только неразвитой девушке.