Петербургские типы

– Утверждаю: бесполезно возбуждать в нас, людях, надежды на лучшее, это даже бесчеловечно и преступно, это значит – поджаривать людей на огне…

Солдат заплевал окурок папиросы, подбросил его щелчком пальца в воздух и, вытянув ноги, спросил:

– Кем нанят?

– Что? Я?

– Ты. Кем нанят?

– Что значит – нанят?

– То и значит. Буржуями нанят, жидами?

Человек, растерянно улыбаясь, замолчал, а один из трёх солдат лениво посоветовал допросчику:

– Дай ему пинка в брюхо.

Другой сказал:

– У него и брюха-то нет.

Человечек отступил на шаг, сунул руки в карманы, потом вырвал их оттуда, крепко сжал:

– Я говорю от себя. Я – не нанят. Я тоже думал и читал, верил. Но теперь я знаю: человек – ненадолго, всё разрушается, и он…

Солдат с ямой на щеке крикнул свирепо:

– Брысь!

Человечек побежал прочь, поднимая валенками пыль, а солдат сказал товарищам:

– Стращает, сволочь. Будто мы его не понимай. А мы – всё понимай…

Вечером этого же дня человечек рассуждал, сидя на скамье у Троицкого моста:

– Поймите: в сущности, человек большинства, простой человек, тот, кого мы считаем дураком, он-то и есть настоящий строитель жизни. Большинство людей – глупо…

Его слушали: рябой, кривоногий матрос, широкий и тяжёлый, милиционер, толстая женщина в синем платье, трое серых людей – видимо, рабочие, и юноша-еврей, зашитый в чёрную кожу. Юноша горячился; он ехидно спрашивал:

– Может быть, и пролетариат – дурак, а?

– Я говорю о людях, которые хотят очень немногого и прежде всего, чтоб им не мешали жить, как они умеют…

– Это – буржуи, да?

– Стойте, товарищ! – тяжело сказал матрос. – Пускай говорит…

Оратор мотнул головою в сторону матроса:

– Благодарю вас.

– Не на чем.

– Человек глуп только с нашей книжной точки зрения, но сам он вполне доволен количеством разума, данного ему природой, и хорошо владеет им…

– Верно! – сказал матрос. – Дуй дальше!

– Он – человек ненадолго, знает это и не смущается тем, что через некоторое время ему нужно будет лечь в могилу…

– Все умрём, верно! – повторил матрос, подмигнув кожаному юноше, и широко усмехнулся, заставив этим подумать, что он твёрдо уверен в личном бессмертии своём.

А волосатый оратор продолжал всё так же тихо, очень странным тоном, как будто он просил, умолял верить ему:

– Он не хочет беспокойной жизни надеждами, его удовлетворяет медленно текущая, тихая жизнь под ночными звёздами. Я утверждаю: возбуждать несбыточные надежды в людях, которые вообще – ненадолго, это значит: путать их игру. Что может дать коммунизм?

– Ага! – сказал матрос, упёрся ладонями в колени, качнулся вперёд и встал на ноги:

– Н-ну, идём!

– Куда? – спросил волосатый человечек, отступая.

– Я знаю куда. Товарищ, прошу и вас следом за мной…

– Ах, оставьте его, – презрительно сказал юноша, отмахиваясь рукою.

– Прошу следовать! – повторил матрос тише, но рябое лицо его побурело и глаза сурово мигнули.

– Я – не боюсь, – сказал волосатый, пожимая плечами.

Баба, перекрестясь, пошла прочь, милиционер тоже отошёл, ковыряя пальцем замок винтовки, а трое остальных встали на ноги так машинально, так одновременно, как будто у всех троих была одна воля.

Матрос и кожаный юноша повели арестованного к Петропавловской крепости, но двое прохожих, догнав их на мостике, стали уговаривать матроса отпустить философа.

– Не-ет, – возражал матрос, – ему, пуделю собачьему, надо показать, сколько недолго живёт человек.

– Я – не боюсь, – тихо повторил пудель, глядя под ноги себе. – Но я удивляюсь, как мало вы понимаете.

Он вдруг круто повернулся и пошёл назад, к площади.

– Глядите – уходит! – удивлённо и негромко сказал матрос. – Идёт! Эй, куда?

– Ах, оставьте, товарищ, вы же видите – ненормальный…

Матрос свистнул вслед волосатому человечку и, усмехаясь, сказал:

– Чёрт, ушёл, и – никакого шума! Храбрый, собака, действительно совсем без рассудка…

Около Народного дома шныряет, трётся между людей остроглазый старичок в порыжевшем котелке, в длинном драповом пальто с воротником шалью. Он останавливается у каждой группы и, склонив головку набок, ковыряя землю палкой с костяным набалдашником, внимательно слушает: что говорят люди? У него кругленькое, мячом, розовое личико, круглые мерцающие глаза ночной птицы, под ястребиным носом серые, колючие усы, а на подбородке козлиный клок светло-жёлтых волос, – быстрыми движениями трёх пальцев левой руки он закручивает его, суёт в рот и, пожевав губами, выдувает изо рта: