День в центре культуры

В следующей картине показано, как честного полицейского раздирают муки совести, как влюблённая в него воровка рассматривает забытый им служебный билет и портрет свой, как она посылает его рассеянному полицейскому, а он, думая, что это взятка, не посмотрев, что в пакете, возмущённо идёт к ней, там всё объясняется, честный малый снова целует воровку, но тут из другого центра культуры прилетает на аэроплане любовник воровки, только что ограбивший банк, мужчины, как это принято в драмах, дерутся, полицейский, конечно, убивает вора, затем он сознается в этом отцу, и честный старик сам ведёт его в полицию. Всё кончилось вполне благополучно: вор убит, воровка арестована, порядок торжествует, публика аплодирует двум поколениям честных полицейских.

Дождь перестал, дома, залитые огнями, как бы только что приняли ванну, стены и окна их кажутся тёплыми, хотя воздух влажно холоден. Людей на улицах – больше, автомобилей – меньше, голодные женщины с раскрашенными лицами вопросительно заглядывают в глаза мужчин, возможно, что среди этих женщин невольно гуляет и воровка, отбыв срок наказания. Впрочем, история воровки выдумана для развлечения публики и воспитания молодых полицейских. Последние монументально стоят всюду, где им указано стоять, бензиновый дым отечества окуривает их чёрные фигуры, шины авто брызгают на них жидкой грязью отечества.

Публика втискивается в зал кабаре, огромный, как манеж для верховой езды. Гремит и воет модная музыка, одна труба в оркестре жутко гукает, точно болотная птица выпь, другая – пронзительно визжит, неистово гнусавят саксофоны. Кажется, что и музыка так же не дописана, как не дописаны картины на выставке. За столиками сотни мужчин и женщин усердно едят, пьют, на эстраде талантливые люди всех наций танцуют, поют, показывая опасные для целости костей своих акробатические трюки, соперничают друг с другом в силе и ловкости, в гибкости мускулов и остроумии смешных выдумок. Им помогают развлекать публику медведи, попугаи, кошки, собаки, обезьяны. Та часть зрителей, которая не ест или уже насытилась, благосклонно аплодирует артистам, одобряя нелёгкий труд, забавляясь опасной работой. С полной уверенностью можно сказать, что многие зрители думают:

«А хорошо, что я не обладаю никакими талантами, иначе и мне пришлось бы делать что-нибудь в этом роде. Очень хорошо, что я не талантлив!..»

Полночь. Но город ещё не погасил все огни, и по улицам всё ещё ходят люди, ищут новых забав и наслаждений. Ночные рестораны открыты, музыканты неутомимы, женщин всегда больше, чем нужно.

В культурных центрах есть рестораны и клубы для мужчин, которые болеют органическим отвращением к женщине, и для мужчин, которые чувствуют себя женщинами, и, разумеется, есть мужчины, способные играть обе роли не «по склонности натуры», а ради заработка. О таких достижениях культуры говорят вполголоса, шёпотом, с двусмысленными усмешками и цинизмом. Но есть уже немало людей, которые находят, что соображения, изложенные несчастным мизантропом – Вейнингером, подтверждены наукой и что природа нередко ошибается, смешивая в одной особи клетки двух полов, вследствие чего наш мир изобилует полумужчинами, полуженщинами.

И вот, для того чтоб исправить ремесленные небрежности природы, естественно, – а значит, и необходимо – узаконить существование ресторанов, где полуженщины и полумужчины свободно общались бы с подобными себе. Идя этим путём, в культурных центрах, вероятно, придут к признанию необходимости общения полуидиотов с идиотами совершенными. Общение совершенных мерзавцев с полумерзавцами, как известно, не возбранялось никогда. Есть и другое, более упрощённое объяснение роста гомосексуализма: мужчина-любовник стоит гораздо дешевле женщины. Этой экономической причиной объясняется и рост лесбианства, затем лесбианству солидно послужило истребление миллионов здоровых мужчин за время четырёхлетней бойни и непрерывно служит всё более скотская грубость мужчин в отношении к женщинам.

В небольшом ресторане полулюдей жарко, тесно, оглушительно шумно и крепко пахнет духами. Всюду жено-мужи, некоторые – в декольте. Блестит шлифованная кожа холёного тела, сверкают подкрашенные глаза, улыбаются неестественно яркие губы. Широкоплечий парень в бальном платье, с голой до пояса спиной портового грузчика, поёт высоким голосом женщины трогательный романс о его любви не «к ней», а «к нему», – здесь очень трудно разобраться в том, кто – он, кто – она. Здесь живут только ноги, торсы, бёдра, руки, особенно руки, изощрённые в хватательных движениях, точно у обезьян.

Руки, плечи и спина парня вымыты до блеска, его солидные ноги, разумеется, в шёлковых чулках и бальных туфлях. Он умеет трясти бёдрами, как женщина, и улыбаться, как «падшее созданье». Глядя на него и подобных ему, невольно вспоминаешь, что папуасы Новой Гвинеи называют человека «длинной свиньей».

Парня сменяет полуголый подросток. Это ещё более выхоленное, изумительно гибкое тело, и оно не нуждается в голове. Маленькая, гладко причёсанная и как бы покрытая лаком головка совершенно излишня на теле, которое неестественно изгибается, струится и готово растаять, как масло. На передней стороне его черепа аккуратно вылеплено кукольное личико, то есть глазки, носик, ротик, – вместе они выражают уверенность этого существа в красоте его бескостного и, должно быть, бескровного тела. Вполне возможно допустить, что именно вот это существо и является высшим достижением культуры современного общества. В одну сторону – железный «робот», механический исполнитель повелений королей промышленности, банкиров, в другую – вот это бескостное тело, сделанное и предназначенное исключительно для наслаждения им.

Глаза полуженщин и полумужчин наблюдают его изгибы, любуются его пляской с тем сладострастием, которое так характерно для котов и кошек в марте. Особенно очарована белобрысая, толстая дама в костюме мужчины, она вся вспухает, раздувается, как жаба, её зеленоватые глаза кричат понятнее всех слов, которые не принято произносить вслух. Здесь вообще мало говорят, больше двигаются, плотно и судорожно срастаясь друг с другом. Визжит и воет музыка, исполняя фокстрот, «танец живота», упрощённый до пределов цинизма.

В конце концов всё это немножко жутко, не говоря о том, что очень противно. Жутко потому, что здесь много молодёжи. Вспоминаются плохонькие стихи поэта Рославлева той поры, когда он, ещё мальчик, подражал Ф. Сологубу:

В этом мире, страшном и больном,
Все мечтают только об одном —
Спрятать свой неугасимый страх
На твоих, Венера, на устах.

Третий час ночи. На улицах тихо и пустынно. Запахи города сгустились. Всё так же горько пахнет дымом и плесенью. В сумраке работают люди, ремонтируя трамвайный путь.

Когда эти крепкие люди, утратив своё слишком выносливое терпение, выходят на богатые площади «центров культуры» и говорят, что вся эта гнилая жизнь позорна и вообще ни к чёрту не годится, – полиция бьёт их. Иногда – расстреливает.