Где болит? Что интерн делал дальше

Собственно, далеко ходить мне не придется: они в городе, прямо у нас под носом. Вроде бы они живут на границе цивилизации, но при этом – в самом ее центре: на больших проспектах и в уютных городских парках. Они повсюду, только приглядись.

Поезд рывком остановился, вернув меня к реальности. Двери распахнулись, толпа повалила наружу, и я вместе со всеми вышел на платформу.

Я шагал к выходу в лучах утреннего солнца, плотно окруженный людьми, обтекающими меня со всех сторон, словно косяк рыб. Они толкались и пробивались вперед, таща свои портфели и сжимая в руках стаканы с латте, целеустремленные и равнодушные ко всему вокруг. Я отступил в сторону от дверей, чтобы не столкнуться с одним из них, и пару минут копался в карманах в поисках кое-как нацарапанной карты. Часы показывали 9:30; я уже опаздывал. Но у дверей я был не один.

– Есть монетка, приятель? – сказал мужчина, сидевший на полу.

Я замер, поглядел на него и покачал головой. Он молча смотрел на меня, пока не поймал взгляд следующего прохожего, к которому обратился с теми же словами.

Я вышел на улицу, прокладывая себе путь в потоке людей, торопившихся на работу. По мере удаления от станции поток редел, потом совсем растаял, и вот уже я шел по тротуару один. Минут через пять магазины стали беднее; возле дверей валялись мусорные мешки, которые никто не вывозил, и их содержимое рассыпалось наружу. Краска с домов лупилась, разруха становилась все заметнее, везде сквозила заброшенность. Рекламы больше не горели призывно, заманивая обеспеченных горожан; здесь предлагались звонки в Африку по сниженным ценам, подержанные компьютеры и дешевая одежда. На последних двух лавчонках вообще не было никаких отличительных знаков, только закопченные окна, пестреющие постерами и граффити.

Я еще раз сверился с картой: совершенно точно я заблудился. Дальше по улице высились панельные корпуса социального жилья, серые и отталкивающие. Я развернулся и пошел назад. Двое мужчин, неподвижно стоявших на другой стороне улицы, наблюдали за мной. Мне стало немного не по себе. Прошу, не надо обкрадывать меня еще до того, как я начну работать. Дайте хотя бы выпить чашку чая. Они как будто о чем-то договорились, хоть и без слов: один поглядел на другого и кивнул, а потом пошел через дорогу. Приблизившись, он бросил на меня косой взгляд и прошептал, почти прошипел:

– Коричневый или белый?

К моменту, когда я расслышал, он был в нескольких шагах позади меня. Я остановился и оглянулся.

– Извините?

Я не понял, что он спрашивает. Он замедлил шаг, но не развернулся, просто снова перешел улицу и возвратился на прежнее место, рядом со вторым. Они постояли еще пару мгновений, с подозрением глядя на меня, а потом разошлись в разных направлениях. Когда я снова поглядел в их сторону, там никого не было. Я решил, что должен как можно быстрее найти свой офис.

Я начал считать номера домов. Между 267 и 269 нашлась неприметная дверь без номера и таблички. Слева торчал интерком с бумажкой, подписанной от руки: «Проект Феникс». Его-то я и искал. Нажав на звонок, услышал щелчок отпираемого замка. Я зашел внутрь, и дверь за спиной захлопнулась. Я оказался перед еще одной дверью с интеркомом. Потянулся было к кнопке, но она распахнулась сама.

– Вы новый врач? – спросила женщина, таща мимо меня велосипед.

Я кивнул и открыл рот, чтобы представиться.

– Отлично. Идемте со мной. У нас сегодня масса дел, – продолжила она, не давая мне шанса ответить.

У нее были бусы на шее и длинные распущенные волосы. Наверняка она делала тату хной и ела органический салат.

– Я Линн. Для начала вам придется снять это, – сказала она, взглянув на мой галстук.

– А что не так? – спросил я.

Она ничего не ответила, даже не посмотрела на меня, пропихивая велосипед в двери и выкатывая на улицу.

– Нам надо поехать в приют, осмотреть одного мужчину. У вас стетоскоп с собой? У нас тут его нет. А велосипед есть? Тогда поедете на автобусе. Адрес я вам написала. Увидимся на месте, хорошо?

И прежде чем я успел произнести хоть слово, она укатила прочь. Я перешел дорогу и уселся на автобусной остановке, думая о том, что могу еще успеть на обратный поезд и подыскать место семейного врача в тихом пригороде.

Считается, что медицина – это ответы на вопросы. Она подразумевает, что, следуя определенным теориям и процедурам, даже сложный комплекс симптомов можно объяснить и понять. Наш организм представляет собой машину, и ее можно починить, если знать как. Но это в теории. В реальности же все, конечно, немного по-другому. Доктора, хотя некоторые из них и считают себя всеведущими, не знают всего на свете. Медицинская модель небезупречна. Собственно, чем больше вы в нее вникаете, тем острее понимаете, что вам известно очень мало. Однако люди все равно убеждены: случись что, доктор всегда поможет. Вот почему, встретившись с Линн по адресу, который она мне дала, я стоял сейчас перед входом в старинный викторианский работный дом в окружении разношерстных персонажей с виду прямо из романов Диккенса.

– Вы врач? – спросил один из них.

Я заколебался. Он что, собирается показать мне вросший ноготь? Судя по всему, ведь обуви на нем нет.

– Хм… да, врач, – осторожно ответил я.

– Меня отправили вас встретить. Входите вот сюда, – сказал он слегка угрожающе, приглашая нас с Линн следовать за собой. Остальные бродяги на почтительной дистанции двинулись за нами.

Линн, похоже, всех их отлично знала.

– Это… – начала она представлять меня кому-то без ног и с дырой вместо левого глаза, сидящему на самодельном скейтборде.

– Простите, как вы сказали ваше имя? – спросила она.

– Хм… Макс, – рассеянно ответил я, уставившись на безногого, который рассматривал меня своим единственным глазом. Почему у него нет ног? Почему он сидит на скейтборде? Нет, понятно, что он сидит, потому что не может стоять, но как так получилось? Определенно, это против каких-нибудь пунктов закона о Здравоохранении. У него должно быть инвалидное кресло, специальный подъемник и работа в социальном проекте, который будет отправлять его ежегодно в санаторий на море.

Я вежливо улыбнулся, и мы пожали друг другу руки. «Только не спрашивать о скейтборде, не спрашивать о скейтборде». Воцарилось неловкое молчание.

– Мне нравится ваш… хм… скейтборд, – услышал я собственные слова, тут же придя от них в ужас.

Однако мужчину они, похоже, нисколько не смутили.

– Спасибо, мы с приятелями сами сделали. Лучше, чем когда тебя перетаскивают туда-сюда.

С этими словами он покатился вперед, руками отталкиваясь от земли. Колесики, явно открученные от тележки из супермаркета, жужжали, словно перевернутые на спину жуки, пока скейтборд не въехал на плиточный пол.

Я обвел взглядом группу мужчин, шедших за нами, потом посмотрел на Линн. Неужели никому эта ситуация не кажется странной? Надо будет немедленно заполнить документы на этого мужчину, как только вернусь в офис. Наверняка есть закон, касающийся подобных ситуаций. Я добуду для него кресло-каталку и искусственный глаз, нравится ему это или нет.

Мы находились в приюте для одиноких бездомных мужского пола. Хоть они и были холостяками, на выгодных женихов никак не тянули. Визит врача воспринимался ими как большое событие; меня сопровождал почетный караул немытых и нелюбимых мужчин, каждый из которых питал надежду, что я смогу ему помочь.

– В смысле жилья, – прошептала Линн мне на ухо, – это низшая ступень: хуже разве что ночевать на улице.

Все хотели представиться мне, словно я был особой королевской крови. Многие сопровождали рукопожатие почтительным поклоном, и я чувствовал себя настолько неловко, что готов был захихикать.

– Простите, я сегодня не побрился, – извинился один из бродяг.

Я поглядел вниз и увидел, что его рука черная от грязи.

Одинокие бездомные мужчины – самая многочисленная из социально неадаптированных групп и одновременно самая незащищенная с точки зрения закона. В приюте им обеспечивали лишь самые примитивные удобства. Никаких ковров; викторианская лепнина вся в пыли, стены с облезшей краской. Раньше я ни разу не бывал в подобных местах; собственно, никто не ходит в них без веской причины, а даже если она и есть, старается найти какое-нибудь другое занятие. Города неохотно раскрывают свои секреты; я, к примеру, считал, что свой знаю достаточно хорошо, но в действительности был знаком лишь с его парадной стороной. Я жил в какой-то сотне метров отсюда, делал покупки в магазинчике за углом, мой любимый ресторан был в паре минут ходьбы, но я понятия не имел о существовании этого заведения. А ведь я проходил мимо него сотни раз.

Меня представили Уоррену Уордену, персонажу пиквикианских габаритов, резко контрастировавших с хрупкой изможденной фигуркой приятеля, стоявшего рядом с ним.

– Это Дэнни, – сказал он, пока Дэнни кашлял, сплевывал и отхаркивался.

Я осмотрел пациента в крошечной комнатке, больше похожей на тюремную камеру, с жиденьким матрасом без простыней и решеткой на окне. Выслушал грудную клетку. Уже несколько недель он кашлял с примесью крови. Кроме того, у него явно имелось какое-то психическое заболевание. Я заподозрил у Дэнни туберкулез, болезнь, широко распространенную у бездомных. Я объяснил, что с ним, и меня спросили, что надо делать. Ответ был очевиден: его следует положить в больницу и лечить.

Ситуация с Дэнни вызывала много вопросов. На тот момент я понятия не имел, как лучше помочь ему и другим в той же ситуации. Зачастую вместо поиска ответов мы пытаемся найти виноватого: правительство, общество, даже самих людей, оказывающихся в таких вот местах. Однако все не так просто. Дело не всегда в деньгах или в неверных решениях, которые люди принимают, необязательно в наркотиках или воспитании. Я чувствовал себя бессильным; казалось, отчаяние, царившее в приюте, перешло и на меня. Больше века назад тут же, в этом же доме, жили точно такие же бездомные. За 100 лет ничего не изменилось.

Мужчины, столпившиеся в коридоре, смотрели с надеждой. У меня не было ответов на их вопросы, поэтому я вышел, спеша возвратиться в живой современный город.

– Я, так-то, Джой, – заявила женщина, с ухмылкой уставившись на меня. – Со мной надо поосторожней, понял? Если хочешь, чтобы я печатала твои бумажки в срок, будь очень вежлив, иначе я и пальцем для тебя не пошевелю, мистер!

С приклеенной улыбкой я обернулся к ней. Благие намерения родителей, давших ей имя, означающее «радость», похоже, не оправдались.

– Вы только посмотрите, как он вырядился! Куда ты, по-твоему, попал? На Сэвил-Роу? Я тебе скажу, давай-ка кончай с этим маскарадом, – не умолкала она.