Ее превосходительство адмирал Браге

– Спасибо, – заторопилась Ара, – но я о другом. Золотые медалисты поступают в Академию без экзаменов.

– Серьезно?

– Да, – кивнула Ара. – Таковы правила.

– А медкомиссию пройдешь? – Вопрос по существу, медаль медалью, но хлюпиков в авиаторы не берут.

– Я в Первой городской больнице платное обследование прошла, – гордо вскинула голову Ара.

– Пятьдесят рублей, которые ты у меня на серебряный гарнитур выцыганила? – уточнил отец. Казалось, его ничем не проймешь. Недаром про него в городе говорят «кремень мужик». Кремень и есть. Сидит, смотрит – и ни удивления не выказывает, ни расстройства, ни насмешки.

– Извини, – покаялась Ара, – не хотела раньше времени пугать.

– Врать нехорошо, – покачал головой отец, – али не знаешь?

– Простите, тятенька! – детским голоском проблеяла Ара.

– Не дерзи!

– Извини!

– Извиняю. Но ты учти, твои тайны мадридского двора до добра не доведут. Мать думала, ты аборт делать отправилась. Насилу успокоил!

«Так он знал? – удивилась Ара. – Знал и молчал?!»

Но додумать мысль не успела. Высказав претензию, отец перешел к сути вопроса.

– Каков результат?

– По женским нормативам прохожу легко, – отчиталась Ара. – По мужским – в притирку, но над планкой.

Результат, что и говорить, выдающийся. Никто от нее такого никак не ожидал.

– Еще доводы имеются? – продолжил между тем допрашивать отец.

– Я патент пилота легких машин еще в прошлом году получила.

– Помню, – кивнул отец. – Дерешься хорошо, стреляешь отменно, водишь локомобиль, плаваешь, ныряешь… Я ничего не пропустил?

– Да вроде все, – пожала плечами Ара.

– А что с рекомендациями? Там же рекомендации требуются или нет?

– Требуются, – кивнула она. – У меня есть две – из гимназии и из летной школы. Если бы еще Гавриил Викентиевич написал… Но он без твоего разрешения не может. Он на тебя работает, сам понимаешь.

– Понимаю, – тяжело вздохнул отец. – Все я, Варя, понимаю, но и ты меня пойми. Отпустить тебя в Псков – значит признать полную твою самостоятельность и, как следствие, независимость. Во всем, Варя, абсолютно во всем. Понимаешь ли, о чем говорю?

– Понимаю! – решительно ответила она.

– А вот я думаю, что ни хрена ты не понимаешь! – остановил ее отец. – Ты сейчас помолчи и послушай. Я на эту тему не сегодня и не вчера задумался. И не я один. Мать твоя тоже в беспокойстве.

– Значит, не отпустите, – сникла Ара.

– Отпустим, – отмахнулся от нее отец. – Глупостей-то не говори! Вопрос, Варвара, не в том, отпускать тебя или нет, а в том – как отпускать!

– Не понимаю, – нахмурилась Ара, очевидным образом запутавшись в словах отца.

– Деликатный вопрос, – снова вздохнул отец. – По идее, это бы мать должна с тобой говорить, но она женщина, ей при таком обороте дел получается не с руки. Приходится мне.

– Ничего не понимаю, – честно призналась Ара.

– Сейчас поймешь, – пообещал отец и, встав из-за стола, пошел к книжным шкафам. – Выпьешь со мной?

– Что, прости? – обомлела Ара.

– А ты как думала? – оглянулся на нее отец. – Если я тебя отпущу в Академию, это значит, ты теперь взрослый самостоятельный человек. Это я кисейной барышне могу запретить даже нюхать вино и с мальчиками целоваться – ни-ни! А флотскому офицеру? Летать разрешу, в бой идти позволю, а выпить водки – нет? Так что, спрашиваю, со мной выпьешь?

– А можно? – Ара чувствовала себя окончательно дезориентированной и не знала даже, что сказать.

– Тебе теперь все можно. Сама решай!

– Окосею.

– Наверняка, – согласился отец. – Но лучше со мной попробовать, чем с кем-нибудь другим. Ты же будешь служить в чисто мужском коллективе, вот и прикинь.

– Ну, – Ара уже поняла, что отказа не будет, но вот что ей на самом деле разрешат, было все еще непонятно, – тогда давай попробую.

– Попробуй, попробуй, – отец вернулся к столу с пузатой бутылкой и двумя гранеными стаканчиками из богемского свинцового стекла. – Это полугар, – объяснил, открывая бутылку, – ржаная водка крепостью 38 с половиной градусов, выдержанная в дубовых бочках восемнадцать лет. Крепкая, ароматная и вкусная. Ей-ей не хуже франкского коньяка.

Отец разлил водку по стаканчикам и один из них подвинул к Аре:

– Держи, авиатор!

– Издеваешься?

– Ни в коем разе, – улыбнулся отец. – За единственного мужика среди моих детей! Будем!

«Гордится? – удивилась Ара. – Любит и гордится!»

Она пригубила стаканчик. Вопреки словам отца, водка оказалась совсем невкусной.

– Не нравится? – вопросительно поднял бровь отец. Он-то свою порцию полугара выпил одним коротким глотком и даже не покривился.

– Не очень.

– Вот для того и надо знать все обо всем, – как-то не слишком понятно «подвел черту» отец, – чтобы не ошибиться и глупостей не наделать.

– Ты о чем?

– О нашем, о девичьем, – хмыкнул отец. – А сейчас серьезно. Я много думал, Варвара, но на самом деле ответ мне был известен с того самого момента, когда возник вопрос. Просто храбрости недоставало произнести его вслух. И вот оно мое решение. Ты поедешь в Псков и поступишь в Академию, но раз так, то и отношение к тебе должно быть, как к парню. Так и сделаю. Раз мужик, то и живи свободно. Однако ж ты, Варвара, по факту все-таки не парень, а девка. И это сильно усложняет дело, потому что перед молодым человеком, уходящим во взрослую жизнь, возникают серьезные соблазны. Три соблазна, если обобщить, три опасности. Алкоголь, карты и бабы. В твоем случае мужики.

– Сидеть! – остановил он Ару окриком, едва она попробовала возразить.

– Ты что же думаешь, если о чем-нибудь не говорить, то этого вроде как и не существует? Ошибаешься. И дураки те, кто этого не понимает. Мать твоя и ее подружки – клуши богобоязненные! Ах, ох, а потом девка приплод в подоле приносит или с мужем жить не хочет. И все потому, что ничего вовремя ей не объяснили. Стеснялись, понимаешь ли! Традицию блюли. Боялись девушек испортить. Но я не баба и скажу, как есть, потому что люблю тебя, дочка, и не хочу, чтобы ты из-за эдакой ерунды пострадала. Ты, Варвара, будешь учиться с парнями. Вас, девиц, там сколько бы ни было, все равно основной контингент – мужчины. То же самое и в армии, и на флоте. Мужчины, да еще и военные, пьют много. Это надо знать. Но дело не в самой пьянке, а в последствиях. Подрались по пьяному делу, и один другого прибил или покалечил. Случайно. Без умысла. Просто был пьян. А все равно из армии загремит и в тюрьму сядет. Мужики по пьяни и женятся, и деньги теряют, и бог знает что еще творят. А все потому, что меры не знают. Но ты-то не мужик, Варвара, а женщина, и тебе надо быть вдвойне осторожной. Ты же не хочешь, чтобы тебя пьяную изнасиловали? Полагаю, не хочешь. И родить по глупости не желаешь тоже. Значит, что? Держать себя в узде. Пить – без этого никак, – но знать меру, блудить… Да не стреляй ты в меня глазками! Наступит момент, сама не поймешь, как с парнем в постели оказалась. Говорить, что с тобой такого никогда не случится, себе врать. Случится, и тогда все будет зависеть от того, сделаешь ли ты все правильно, по-умному или дров наломаешь. Компреву?

– Да, – хмуро ответила Ара, чувствуя, что сгорает со стыда.

– Не будь ханжой! – посоветовал отец, наливая себе вторую порцию полугара. – Это жизнь.

Он выпил. Помолчал. Потом закурил папиросу и снова посмотрел на дочь:

– До отъезда в Псков еще месяц почти. Научись курить. Не захочешь – не будешь, но уметь должна. Попробуй алкоголь. Я распоряжусь, тебе в буфетной дадут попробовать того-сего, вино, водки, коньяк. Задача – понять, как твой организм реагирует на алкоголь и какова твоя норма. Узнаешь и сама себе поклянись никогда эту черту не переходить. То же и с картами – более десяти рублей на кон не ставишь. Это твой предел. Раз и навсегда, и переходить его нельзя. Запомнила?

– Да.

– Хорошо. Теперь о парнях. Завтра пойдешь к доктору Залесовой, – отец вытащил из стола две визитки и одну положил перед Арой. – Зинаида Сергеевна врач по женским болезням.

– Но я здорова… – попробовала возразить Ара.

– Дура! Сиди и слушай. Отец дурного не присоветует. Зинаида Сергеевна научит тебя тому, чему ни я, ни мать твоя тебя не научим. Вопросов, к слову, много, если сама еще не сообразила. Как летать с месячными, как не залететь по дури, на что обращать внимание, если подцепишь дурную болезнь, и к кому с этим всем идти. И не красней мне тут. Хочешь быть пилотом, учись быть независимой. В Пскове, если что, – положил он перед Арой вторую визитку, – можешь смело идти к профессору Шифману. Моисей Аронович – один из трех лучших гинекологов страны, и тебя примет без очереди, а если вдруг что-то спешное, то и ночью. Он о тебе знает, скажешь, чья дочь, и можешь ни о чем не волноваться. И не обижайся, это я о тебе так забочусь. Мать у тебя добрая. Будет плакать, но объяснить по-человечески, что и как надо делать в постели, чтобы и самой удовольствие получить, и мужчину не отвадить, не решится. Так что не валяй дурака и иди к Залесовой. Она тебе все про все объяснит и советы даст, не говоря уже о лекарствах. Компреву?

– Уи, папа́!

– Так-то, – усмехнулся отец и кивнул на ее стаканчик. – А ну ка до дна!

Пришлось выпить. Получилось не очень. Кашляла потом минут пять, да еще и слезы полились, и голова «пошла кругом».

– Вот об этом я и говорил, – наставительно поднял отец указательный палец. – Учись!

Он налил себе третий стаканчик и закурил очередную папиросу. Выпил, задымил, пережидая Арины неприятности. Потом снова заговорил:

– Поступать в Академию под моей фамилией тебе не стоит. Не поймут. Вернее, поймут, но не так. Поэтому поедешь с этим, – он достал из стола и положил перед Арой новенький паспорт.

– Варвара Авенировна Бекетова, – прочла Ара, открыв паспортную книжку. – Фальшивый, что ли?

– Головой думай!

– А как тогда?

– А так, – с удовольствием объяснил отец, – что моя маменька, твоя, Варя, бабушка Варвара Павловна Струмилина передала тебе в вечное дарение свое имение Бекетово. Это недалеко от Хлынова[17]. Там деревня Бекетовка и старый терем дворян Бекетовых. Терем в руинах, пахотной земли – кот наплакал, вся, вместе с заливными лугами, отдана в аренду местным крестьянам, но ценность твоего нового владения, Варвара, не в земле, а в том, что, получив Бекетово, ты стала столбовой дворянкой[18]. Так что ты теперь единственная дворянка в нашей семье и, по совести сказать, единственный, не считая меня, разумеется, настоящий мужик. Тут все бумаги, – подвинул он по столешнице к Аре папку черной кожи. – Владей!

– А как же Кирилл? – вспомнила Ара о старшем брате.

– А зачем банкиру дворянство? – пожал широкими плечами отец. – А вот на Флоте дворяне все еще в чести. Республика республикой, а белая кость она, Варенька, и в Африке белая.

«Дворянка Бекетова, – ошалело думала между тем Ара. – Я Бекетова? Варвара Бекетова, честь имею! Уссаться можно!»

– Спасибо! – только и смогла она сказать вслух.

– Ерунда! – отмахнулся отец от ее невысказанных возражений, сомнений и прочего всего. – Поступать будешь под этим именем, служить тоже. Кстати о поступлении. Вот тебе рекомендательное письмо от Гавриила Викентиевича, – достал отец из ящика стола конверт плотной бумаги, – а вот еще твоя крестная мать побеспокоилась.

«Елизавета Аркадиевна? – обомлела Ара, взяв в руки голубой конверт с символикой Сената Республики Себерия. – Сама княгиня Виндавская! Честь-то какая!»

Честь, чего уж там! И вес у рекомендации, написанной вице-адмиралом Флота и первой выпускницей Академии, не хухры-мухры. Можно сказать, пропуск, открывающий все двери.

– Даже не знаю, что сказать.

– Вот и молчи! – усмехнулся отец и наполнил стаканчики по новой. – Ну, за тебя, Варя!

Выпили. Аре легче не стало. А голова у нее кружилась и без водки. Слишком много всего, да еще и разом.

– Переходим к подаркам! – объявил между тем отец и достал из ящика стола очередную папку. – Я, Варюша, открыл на имя Варвары Бекетовой счет в Кредитном банке. Там у тебя начальный капитал – пять тысяч золотом…

– Пять тысяч? – не поверила Ара своим ушам.

– Потому и говорю, больше десяти рублей проигрывать в карты запрещаю. Была бы парнем, предупредил бы еще насчет шлюх, но ты, чаю, от этого застрахована. Вот документы, вот чековая книжка, а вот от меня на дорогу десять червонцев. На твой счет буду переводить ежемесячно двести рублей. Хочешь – транжирь, хочешь – копи. Твои деньги.

– Я…

– Ты! – улыбнулся отец. – Окосела, поди?

– Да нет вроде бы, – прислушалась Ара к своим ощущениям. – Голова немного кружится, да зрительный фокус удерживать приходится. Но так я, пожалуй, даже самоход водить могу.

– Кстати о локомобилях, – словно бы по ассоциации «вспомнил» отец. – Я тебе на поступление «Помора» купил. В гараже стоит…

– Нового?

– Да, триста пятого, – подтвердил отец.

Ну, что тут скажешь, Ара давно мечтала о собственной машине, но «триста пятый» «Помор» производства ниенского завода товарищества «Самолет» – это что-то с чем-то! Полноприводной гражданский вездеход, на котором куда хочешь проехать можно: хоть по асфальту, хоть по бездорожью.

– Можно прямо сейчас? – едва сдерживая крик ликования, поинтересовалась Ара.

– Водка не помешает?

– Никак нет!

– Тогда вперед и не оглядывайся!

До Пскова добиралась своим ходом. Девятьсот километров за двенадцать часов. Совсем неплохой результат, хотя и не рекордное время. Но, с другой стороны, она же не в соревнованиях участвовала. Никуда не спешила, ехала и получала удовольствие. Дорога, пейзажи, то да се. Одним словом, лепота! В Тихвине – почти на середине пути – сделала остановку. Поела в чайной – тарелка куриного бульона с двумя расстегаями, мясным и грибным, и чашка крепкого цинского чая, – сходила в уборную, размяла ноги и снова в путь. В Псков приехала около шести вечера. Подрулила к гостинице на Лесной площади, которую выбрала заранее из-за местоположения – рядом с набережной Псковы и недалеко от моста к Псковскому крому, – припарковалась, вселилась в номер, зарезервированный на имя Варвары Бекетовой, бросила вещи и пошла искать Академию. Судя по карте, от Лесной площади до Академии аэронавтики, кампус которой располагался на левом берегу реки Великой, рукой подать – прогулочным шагом четверть часа. Однако неспешно идти Ара попросту не могла. Ей не терпелось увидеть наконец свою будущую «альма-матер»[19]. Ара вихрем промчалась по улицам, выскочила на площадь перед главным корпусом, поклонилась адмиралу Вараксину, бронзовый памятник которому стоял как раз перед фасадом Академии, и пошла смотреть мемориальные доски. Досок было много, как и знаменитых выпускников Академии, и Ара так увлеклась чтением имен и кратких биографий, что не заметила, как за ее спиной возник некий незнакомец.

– Что, парень, тоже хочешь стать авиатором?

Ара обернулась. Рядом с ней остановился красивый молодой офицер. Высокий, широкоплечий, к тому же флотский.

«Целый мичман, сука!» – обиделась она на обращение.

Ну, то есть она знала, разумеется, что если не приглядываться, вполне может сойти за мальчика – худая, плоская, без бедер и задницы, да еще и с короткой стрижкой, и к тому же одета по-мужски в штаны и куртку, – но ей все равно стало обидно.

– Так точно, дяденька, – подтвердила она тоненьким голоском. – А долго ли учиться?

– Долго, – улыбнулся мичман, переведя взгляд на мемориальную доску, посвященную адмиралу Юфереву. – Но сначала тебе, братец, придется закончить гимназию, или ты в реальном учишься?

Парень явно повелся на ее невеликую хитрость («Вот же тупой баран!») и как ни в чем не бывало продолжал вести разговор с «любопытным подростком».

– В реальном училище. Через год заканчиваю, – «похвасталась» Ара, вживаясь в роль. Она и в гимназии порой прикидывалась мальчиком. Подружки говорили, что из нее получался просто замечательный паренек лет четырнадцати-пятнадцати. «Красавчик и умничка» – по определению Маши Засекиной.

– Ну вот и молодец, – похвалил ее мичман. – Закончишь училище, приходи. Нам такие люди нужны. Только ты сначала спортом займись. А то ты мелкий пока. Могут не принять. Авиаторам сила нужна.

«И мозги!»

– А вы, дяденька, авиатор? – сменила Ара тему.

– Да, – подмигнул ей парень. – И ты станешь, если захочешь.

– Я-то захочу.

– Ну, вот и славно, – улыбнулся ей мичман. – Удачи тебе, приятель! Может, еще и свидимся!

И пошел себе куда-то в сторону. Судя по всему, двигался он к проходной, располагавшейся справа от главного здания Академии и, значит, служил он здесь же, инструктором или бери выше – преподавателем.

«Да, – вдруг с горечью подумала Ара, – вот такому я бы дала. Да только он не возьмет…»

Она тяжело вздохнула и хотела было отвернуться от уходящего вдаль красавчика, но тут неожиданно припомнила слова отца о том, что она по сути единственный – кроме него, разумеется – мужчина в семье. А как ведет себя настоящий мужчина, встретив незнакомую красивую девушку, которой до него и дела нет?

«Он ее завоевывает!» – решила Ара, наблюдая, как исчезает за проходной так понравившийся ей мичман.

«Придется постараться, – призналась она себе. – Но кто не рискует, тот не пьет шампанского!»

Мысль эта разом подняла ей настроение, и Ара едва ли не вприпрыжку отправилась искать харчевню или кухмистерскую. Ей надо было пообедать, а заодно и поужинать, и уже затем идти гулять по одному из красивейших городов республики Себерия.

2. Филиппова Гора и далее везде

Сентябрь-декабрь 1944 года

Мытарь появился у ворот Филипповой Горы в полдень. То ли специально так подгадал, то ли попросту случай вышел. Виктор его почувствовал загодя, издалека, с поворота дороги, уловив «образ целенаправленного движения», но прятаться не стал. С чего бы? Татей он не боялся, знал, что если не отобьется, то уж наверняка убежит и скроется в тайге, а больше ему – так он считал по наивности – опасаться в этом медвежьем углу было некого. Поэтому, пока незнакомец медленно преодолевал подъем, Виктор продолжал рубить дрова. До зимы было уже рукой подать, а крепостица ему в наследство досталась старая и ветхая, и починить жилые помещения в одиночку нечего было и думать. Поэтому жил он на бывшей кухне, перетащив туда из горниц и светелок «красного терема» кое-что из уцелевшей мебели. Кухня находилась в цокольном этаже и отапливать ее было проще, тем более что махонькие оконца под потолком Виктор заложил битым кирпичом, заткнув щели мхом. Но все равно дров на зиму требовалось много, вот он и старался.

– Есть кто живой? – окликнул молодой мужской голос из-за закрытых наглухо ворот.

Человек был один и приехал верхом. Это Виктор уже знал. Теперь вот определился и с возрастом.

– Погодь, мужик! – откликнулся Виктор. – Сейчас на стену выберусь, поговорим.

– А калитку открыть не судьба?

– С чего бы? – Виктор бросил топор-колун рядом с колодой и бегом взбежал на стену. Со стороны двора она была едва ли выше двух метров, и пары нетолстых бревен с зарубками, положенных в виде аппарели, вполне хватало, чтобы подняться на оборонительную галерею.

– Здоров будь, отрок! – приветствовал его мужчина, одетый в темно-зеленый мундир гражданского чиновника.

– И вам доброго дня! – вежливо ответил Виктор, вставая на край стены. – С чем пожаловали, сударь?

– Хозяина позови! – Ну и то сказать, одет Виктор, как крестьянский сын, в домотканые порты и рубаху, и это чиновник еще не видел его босых ног.

– К твоим услугам, – усмехнулся Виктор в ответ, переходя с вежливого «вы» на спесивое дворянское «ты».

– Хочешь сказать, ты дворянин Петр Якунов? – прищурился мужчина.

– Хочу сказать, что я его внук и наследник, – зло, как и подобает «взбрыкнувшему» шляхтичу, объяснил Виктор. – Я Виктор Якунов, плоть от плоти посадника Захария Якунова, дворянин и владетель. А ты кто таков будешь, мил человек?

За многие века войн и торговли Новгород, превратившийся позже в Себерию, воспринял немало терминов и понятий, существовавших в европейской культуре и германских языках. Так в русском языке появились «дворяне», «графы» и «бароны», «замки» и «феоды» и многое другое, чему не было соответствий в восточнославянских языках.

– Я служащий мытного приказа Иван Ануфриев, – представился мужчина.

– Мытарь, значит.

– Можно сказать и так.

– Ну, и чего тебе надобно, господин мытарь? – задал Виктор закономерный вопрос. – Дед от налога был освобожден за свои геройства, а с меня, как с несовершеннолетнего, тем более нечего взять.

– Это да, – не стал спорить мытарь. – Но я здесь, господин Якунов, не только из-за налогов. Чиновники да ваших краев нечасто добираются, так что я заодно и перепись произвожу, жалобы принимаю и объявляю указы.

– Хорошо, – не стал спорить Виктор. – Можешь записать. Я, стало быть, Виктор, сын офицера Ильи Хромова и девицы Софьи Якуновой, по завещанию деда своего и по старшинству в роду дворянин Якунов владетель Филипповой Горы, замка и прилежащих земель.

– Кто еще живет в замке? – Мытарь тщательно записал в блокнот все сказанное Виктором и теперь вновь смотрел снизу вверх на крепостную стену.

– Я живу один.

– Тогда позвольте задать вам вопрос, ваше благородие, – переходя на «вы», продолжил чиновник. – Сколько вам лет, господин Якунов?

– Шестнадцать, – ответил, не подозревая подвоха, Виктор.

– То есть, – уточнил чиновник, – вы, Виктор Ильич, несовершеннолетний гражданин республики Себерия, живете один и не находитесь под частной опекой?

– Зачем бы? – пожал плечами Виктор. – Я и сам с усам. Справляюсь помаленьку.

– А затем, – отвечая на риторический вопрос Виктора, улыбнулся ему чиновник, – что по закону несовершеннолетние выходцы из благородного сословия в обязательном порядке берутся под опеку государства.

– Что это означает на практике? – понимая уже, что попал в переплет, уточнил Виктор.

– Это означает, что вы, Виктор Ильич, поедете со мной в Усолье Камское, ну а там уже градоначальство решит куда дальше, в Пермь или в Хлынов[20]. В гимназии вам положено учиться, ваше благородие. Да и в любом случае до восемнадцати лет одному вам жить никто не позволит. Таков закон.

«Вот пример посрамления гордыни, – тяжело вздохнул Виктор. – Назвался бы разночинцем, никому бы до меня дела не было!»

Но кто мог знать, что в республике Себерия действуют настолько «прогрессивные» законы? Никто и никак. Виктору за годы его скитаний ни разу не пришлось сталкиваться с законами республики Себерия или сопредельных государств. Другие у него были интересы, да и возможности так себе. Первым делом надо было выживать и устраиваться под суровыми северными небесами, да и потом, когда он пришел в Филиппову Гору, не до того было.

Виктор попал в этот мир шесть лет назад. Как и почему, он так до сих пор и не разобрался. Не знал, не помнил, не понимал. И о прошлой жизни, как назло, не вспоминалось ничего конкретного. Память вообще работала из рук вон плохо. Иногда что-то вдруг всплывало. Чаще всего какие-то необязательные вещи, типа выборов президента или выхода на рынок нового корейского мобильника, но зато вся конкретика его прежней жизни оставалась недостижима. Впрочем, кое-что он все-таки знал. По факту случилось вот что: взрослый мужик, каким, по-видимому, был Виктор «до того, как», оказался вдруг в теле десятилетнего беспризорника, пришедшего в себя на товарной железнодорожной станции города Кунгур. Где-то там, позади, остался двадцать первый век – в этом Виктор был абсолютно уверен, – но при всем при том он даже настоящего имени своего вспомнить не мог, не говоря уже о точном возрасте и стране проживания. Вспоминались очень разные пейзажи, города и интерьеры, из чего можно было сделать вывод, что он в свое время много где побывал и много чего повидал. Вот только никак не вспоминалось, были это рабочие поездки или он просто путешествовал для развлечения. Однако казус заключался не только в том, что он неожиданно сменил тело взрослого человека на тело ребенка. Судя по всему, он умудрился попасть не просто из «настоящего» в прошлое, но и в совершенно иной мир. Во всяком случае, он твердо знал, что никакой Себерии ни в двадцатом, ни в двадцать первом веке на старушке Земле не было и быть не могло. Так распорядилась история, и в мире, где он жил прежде, Новгородская республика проиграла в борьбе за выживание Московскому княжеству. А вот в мире, где он жил теперь, это было нормальное государство, вроде той же Англии или еще какой-нибудь долбаной Пруссии. Новгород, правда, побогаче Пруссии, но дела это не меняет. Другой мир, другая история. Так что он не только «упал назад», оказавшись в начале двадцатого века вместо начала двадцать первого, но, похоже, умудрился «отступить» при этом куда-то в сторону, попав, как кур во щи, в иную реальность, в другую историческую последовательность.