Так берегись

– Хотел бы я уметь так выпендриваться, – честно сказал я. – Но пока даже пробовать не возьмусь. Рад-то я рад, конечно. Особенно тому, что не двести лет тут у вас без меня прошло, а всего сутки. Не пропустил собственную жизнь! И вы оба мне, скорей всего, не мерещитесь. По крайней мере, ваше присутствие ощущается вполне убедительно, как я привык. А уж если вы настоящие, то и вся остальная реальность тоже, в этом смысле на любого из вас даже поодиночке можно положиться. А уж сразу на двоих…

– Погоди, а у тебя были сомнения в подлинности происходящего? – оживился Джуффин. – А что именно показалось тебе подозрительным? Что с реальностью стало не так?

Всё-таки привычка допускать любые варианты развития событий, включая самые нежелательные, – сущее спасение для шефа Тайного Сыска. Я имею в виду, помогает ему не свихнуться от скуки в невыносимой обстановке общественного благополучия и гражданского мира, когда на скорый апокалипсис даже у самых пессимистичных пророков не осталось ни малейшей надежды.

Но на этот раз мне пришлось его разочаровать.

– Да всё в порядке с реальностью. Просто когда я не смог никому послать зов, решил, что на самом деле никуда пока не вернулся, и знакомый пустырь только выглядит, как знакомый пустырь. Не сразу сообразил, что проблема во мне. С этим почему-то очень трудно внутренне согласиться. Умом понимаю, что это вполне обычное дело – лишиться магических способностей, чуть ли не с каждым такое хоть раз, да случалось, Но сомнения всё равно закрадываются, даже сейчас. Что это за реальность такая подозрительная, в которой я не могу колдовать? На моей памяти в Лабиринте Мёнина так было. И в Тихом Городе. В общем, нет у меня доверия к подобным местам.

– С таким опытом, как у тебя, и правда, впору спятить, утратив могущество, – неожиданно согласился Шурф. – На самом деле, с учётом обстоятельств, ты удивительно стойко держишься. Не уверен, что сам на твоём месте смог бы так.

– Это не стойкость, к сожалению, – вздохнул я. – Это называется: «нет сил заорать». И хвала магистрам, что нет. А то вы на своём веку истерик не видели. Зачем вам ещё одна? Потому что ужас кромешный, конечно. Что это вообще было? Куда меня занесло? Ещё и смертью чьей-то пропах, только этого не хватало для полного счастья. И как я теперь буду без магии? На хрена я тогда нужен? Вам обоим – ладно, допустим, в качестве сувенира. Но ни этому Миру, ни самому себе – точно нет.

– Ну, значит, какое-то время побудешь нужным только нам с сэром Шурфом. Это гораздо лучше, чем совсем никому, – пожал плечами Джуффин. И ехидно добавил: – У меня в гостиной как раз есть специальная полка для сувениров. Пока совершенно пустая. Затоскуешь без дела, приходи на ней посидеть.

А Шурф сказал:

– Ты вспомни, как в прошлый раз было. Вернулись твои магические способности меньше, чем за дюжину дней, ты и сам не заметил. Только не вздумай сейчас говорить, будто дюжина дней – это целая вечность. Нет, не вечность. Гораздо меньше, поверь, я неоднократно считал.

– Да не вечность, конечно, – неохотно согласился я. И ещё более неохотно признался: – На самом деле, меня сейчас другое волнует. Я тут с вами как-то незаметно наклюкался и наелся. И теперь зверски хочу спать. Но боюсь засыпать – а вдруг меня во сне унесёт туда… ну, обратно. В этот грешный погибельный поезд, который… Ну в общем, не важно. На самом деле туда, наверное, даже при большом желании невозможно вернуться. Но мне всё равно страшно засыпать.

– На этот счёт не беспокойся, – отмахнулся Джуффин. – Мы тебя сейчас одного не оставим, даже если будешь умолять. Мы с сэром Шурфом люди хозяйственные. Если уж обрели утраченное сокровище, будем его сторожить, как два злобных фэтана. Тем более бомборокки ещё почти полбутылки осталось. Грех уходить, не допив.

– То есть я буду спать, а вы – меня караулить? – изумился я. – Что, правда?

– Ну а почему нет? Мы даже в опере до конца спектакля способны высидеть, если для дела надо, а с тобой ещё проще, ты во сне не поёшь, – усмехнулся Джуффин. – А когда совсем заскучаем, посмотрим, что с тобой на самом деле случилось. Лично я сгораю от нетерпения. Но усыпить тебя, не накормив, было бы свинством, а этот фокус, сам знаешь, только со спящим человеком получается провернуть.

– Посмотрите, что на самом деле случилось? – растерянно переспросил я. Но уже и сам сообразил, что он имеет в виду.

Это и правда не то чтобы сложно, по крайней мере, для опытного колдуна. Сперва учишься узнавать прошлое вещей, то есть наблюдать события, случившиеся в помещении, где находился выбранный для допроса предмет, а потом оказывается, что ровно то же самое можно проделать с живым человеком. Дождись, пока он заснёт, и вперёд, выясняй, что душе угодно. Вернее, на что у тебя хватит могущества, всё-таки человек – активно сопротивляющийся материал. Но насчёт Джуффина можно особо не беспокоиться, он с кем угодно справится. В смысле, разговорит и увидит, что ему надо. И со мной у него этот номер уже получался неоднократно. Когда-то шеф тащил меня ночевать к себе домой после всякого мало-мальски значительного происшествия, а наутро неизменно оказывалось, что он осведомлён о моих похождениях куда лучше, чем я сам.

– Ну и чего ты смотришь зверем? – укоризненно спросил Джуффин. – Сам должен понимать, мы не из праздного любопытства собираемся вызнавать подробности. А только для того, чтобы защитить – тебя и весь город, если вдруг выяснится, что есть от чего.

– Да вызнавайте на здоровье, – вздохнул я. – Зверя, которым я на тебя смотрю, сейчас другое интересует: на кой было заставлять меня рисовать этот грешный поезд?

– Чтобы продать картину на аукционе и заработать кучу денег, – ухмыльнулся шеф. – На долгое и приятное лечение нервов в куманских притонах, мы с сэром Шурфом честно его заслужили… Эй, ты что поверил? Нет, правда поверил?

– Да кто ж тебя знает, – буркнул я. – Ты хитрый. Никогда не угадаешь, что у тебя на уме. Рисунок-то вы из меня действительно вытрясли. И теперь я не понимаю, зачем.

– Просто любая кропотливая работа отвлекает и успокаивает, – объяснил Шурф. – Особенно непривычная, которую делаешь не каждый день. С тем же успехом мы могли бы усадить тебя вышивать, но было бы довольно непросто придумать, зачем это нужно. А рисунок понятно, зачем.

– Ну и потом, твой рисунок действительно может понадобиться, – добавил Джуффин. – Если вдруг объявятся новые свидетели этого – как его?…

– Поезда.

– Да. В общем, если кто-нибудь увидит в городе нечто похожее и не сможет объяснить, что это было, лучше иметь под рукой хотя бы примерное изображение. Не беспокойся, я не выдам твоё авторство, если это тебя тревожит. Но хоть убей, не понимаю, почему ты считаешь свой рисунок настолько плохим.

– Просто поверь на слово, он ужасный. Не передаёт даже сотой доли впечатления. Так нельзя.

– Но на оригинал хоть немного похож?

– Похож, – неохотно согласился я. – То есть опознать поезд по этому изображению можно. А больше ничего от него и не требуется, ты совершенно прав.

– Если тебя так угнетает собственное несовершенство, ты можешь брать частные уроки рисования и повышать мастерство, – совершенно серьёзно заметил сэр Шурф.

В чьих угодно устах это сейчас прозвучало бы как издевательство. Но с Шурфом я знаком уже много лет. И совершенно точно знаю: когда он настолько не вовремя говорит такие абсурдные вещи, он не издевается. Он правда так думает. И сам на моём месте именно так бы и поступил.

*?*?*

Утром – ну то есть не факт, что именно утром, с уверенностью можно утверждать только, что было светло, – я проснулся у себя в спальне. Причём один. Из чего даже спросонок смог сделать вывод, что дела мои пошли на лад – если уж Джуффин с Шурфом бросили меня без присмотра. Ну или наоборот, всё настолько ужасно, что проще махнуть рукой и отправиться завтракать, нет смысла время терять.

Эй, ты чего? – спросил я себя. – Что значит – «нет смысла время терять»? Это же Шурф. И Джуффин. Не какие-то левые дяди. Я знаю их много лет. Будь что не так, они бы меня ни за что не бросили. Небось с того света волоком бы приволокли – хоть зомби, хоть призраком, хоть голодным духом, а оставайся с нами, шоу маст гоу он. Благо оба любят задачи повышенной сложности. И меня, как живое воплощение этих задач. И не умеют сдаваться. В общем, с такими друзьями врагов не надо – в смысле, хрен спокойно в своей постели помрёшь.

Однако факт остаётся фактом: эти любители сложных задач пресытились созерцанием моего спящего тела и смылись. И даже записки не оставили. Хотя, между прочим, могли бы сообразить, что человеку, лишённому возможности воспользоваться Безмолвной речью, будет приятно, проснувшись, прочитать: «С тобой всё в порядке, подробности позже, приходи туда-то в таком-то часу». Или наоборот: «Никуда не уходи, сиди дома, мы скоро вернёмся». Всё равно что, лишь бы не гадать, как теперь жить и где их искать.

Ай, ну да, – вспомнил я, – записки же считаются плохой приметой. Жители столицы Соединённого Королевства верят, что если один человек оставит другому записку, они больше не встретятся. Записка, что бы в ней ни было написано – это прощание навсегда. Причём даже мне очевидно, откуда эта примета взялась. В обществе, где все владеют Безмолвной речью и могут побеседовать друг с другом, когда пожелают, записка по умолчанию означает: «Я больше не хочу с тобой говорить». То есть записка – не мистическая причина расставания, а просто способ достаточно деликатно о нём объявить.

Ну молодцы ребята, – сердито подумал я. – Взрослые образованные люди, могущественные колдуны. Они что, получается, верят в приметы? Правильный ответ: охренеть.

С другой стороны, их можно понять. Я и без всяких плохих примет исчезаю несколько чаще, чем следовало бы, так что лучше уж переусердствовать с осторожностью. Кто со мной связался, тот спокойно не спит, – насмешливо думал я, засовывая руку под подушку, просто на всякий случай – а вдруг получится? Но никакого «вдруга» не вышло. В смысле, я не смог достать из щели между Мирами утренний кофе. Стыд и позор. Бедный я.

Буквально пары минут хватило убедиться, что я действительно бедный. То есть совершенно беспомощный. Кофе – ладно, невелико горе, обойдусь без него, но послать зов кому-нибудь из домашних и потребовать камры я тоже не мог. И мгновенно переместиться Тёмным Путём сперва в кухню за завтраком, а потом на крышу Мохнатого Дома, где люблю сидеть по утрам, теперь не получится. Только пешком, по лестнице. Ну или просто забить, – мрачно думал я, поднимаясь с постели. – Хорошо хоть до ванной недалеко. Вполне можно дойти ногами, даже такими ватными и негнущимися, которые зачем-то сейчас растут из меня.

Я уже забыл, что бывают такие тяжёлые утра. А ведь когда-то почти каждое пробуждение давалось мне нелегко. Хорошо, что эти времена давным-давно миновали, плохо, что они вернулись опять, – меланхолично думал я, лёжа в бассейне, наполненном тёплой ароматной водой, от которой, теоретически, следовало бы получать колоссальное удовольствие. Но я даже умеренного не получал. Где я, и где удовольствия. Что они такое вообще?

Больше всего меня сейчас бесила невозможность воспользоваться Безмолвной речью. Вроде бы всегда недолюбливал этот способ связи, потому что освоил его не в младенчестве, как все местные уроженцы, а уже взрослым, то есть Безмолвная речь для меня примерно как с горем пополам выученный иностранный язык. Но сейчас, утратив её, я заново осознал, какая же это прекрасная, удобная штука – в любой момент можно с кем угодно договориться о встрече, узнать, как дела, задать вопрос, или просто поболтать, если соскучился, а возможности встретиться вот прямо сейчас нет. А теперь, получается, придётся топать пешком в Дом у Моста в надежде, что Джуффин окажется на месте. А если нет, то сидеть и ждать.

А с Шурфом вообще никаких шансов, пока сам не придёт. Потому что пробиваться к нему через толпу вышколенных младших магистров Ордена Семилистника, охраняющих общественную приёмную, в смысле, Явный вход в Иафах, развлечение, скажем так, на любителя. А я сегодня – совершенно точно не он.

Чем больше я обо всём этом думал, тем сильнее портилось настроение. Ничего на свете так не бесит, как собственная беспомощность, особенно если давным-давно от неё отвык. Поэтому в гостиную я вошёл, как говорят, в таких случаях, мрачнее тучи. Хотя вряд ли тучи нагрешили на такое сравнение. Даже несущие град.

Хорошо, конечно, что Джуффин заранее предупредил меня о запахе смерти, который отпугивает зверей. Поэтому когда при моём появлении кошки пулей выскочили из гостиной, а Друппи вместо того, чтобы по заведённому обычаю лезть обниматься, испуганно попятился в самый дальний угол и уселся там, поскуливая, как побитый щенок, я, конечно, всё равно огорчился, но, по крайней мере, понимал причины их поведения. Настроения это, мягко говоря, не улучшило, зато я ни на кого не рассердился. Что в моём случае уже грандиозный успех.

Базилио, увлечённо малевавшая какие-то ужасающие чертежи на огромном обеденном столе, хвала магистрам, никуда не сбежала. И даже жалобно скулить не стала, очень мило с её стороны. Но так настороженно подобралась при моём появлении, что, честное слово, лучше бы уж выскочила в окно. Оно и понятно, всё-таки Базилио только с виду человек, симпатичная юная леди с рыжими косичками, а на самом деле – чудовище. Химера, одушевлённая иллюзия, неожиданный результат случайного колдовства. В каком-то смысле вполне себе зверь.

Но ладно, по крайней мере, с Базилио можно поговорить человеческим голосом. То есть поговорить-то можно с кем угодно, хоть с табуреткой, не вопрос, но когда разговариваешь с Базилио, есть все основания надеяться, что собеседник тебя поймёт. И даже внятно ответит что-то разумное, если, конечно, реветь в три ручья, как это у неё в обычае, не начнёт.

– Всё не так плохо, как можно подумать, – сказал я, усаживаясь за заваленный чертежами стол. – Если тебе показалось, будто я покойник, так это скоро пройдёт. Не веришь, спроси сэра Джуффина, он в подобных вопросах крупный эксперт. Причём я до такой степени не покойник, что хочу жрать. И камры. Лучше бы не домашней, но ладно, какая есть, такая и сойдёт. Попроси поваров что-нибудь принести, пожалуйста. Я быстро позавтракаю и уйду.

– А почему мне должно было показаться, будто ты покойник? – удивилась Базилио.

Значит, на её счёт я ошибся. Чудовище это всё-таки не зверь. По крайней мере, нос у Базилио вполне человеческий. И это ей крупно повезло.

– Попал в неприятную переделку, – объяснил я. – Чужой смертью пропах. Сам ничего такого не ощущаю, но Джуффин сказал, звери будут какое-то время от меня шарахаться. И, как видишь, был прав. А ты так на меня посмотрела, что я подумал, ты тоже этот запах почуяла. Хорошо, если нет.

Друппи, внимательно слушавший меня из своего угла, на словах «попал в переделку» коротко, но жалобно взвыл. Вроде много лет его знаю, а всё не привыкну, что этот лохматый балбес прекрасно понимает не только специальные собачьи команды, которые как раз обычно игнорирует, но и всю остальную человеческую речь.

– Спасибо за сочувствие, – поблагодарил я собаку. – И не переживай насчёт запаха, он быстро выветрится. Сэр Джуффин сказал, буквально за пару дней.